Коллеги молча бродили по парку, не решаясь продолжить разговор, помня о множестве строгих инструкций. Коллега по роду деятельности, а тем более той, о которой шла речь – это тебе ни брат, ни сват. Тут ухо держи востро. Прежде, чем слово сказать – семь раз отмерь и подумай, а лучше промолчи.
Вот и прогуливались они молча: слово сказал, семь в уме забаррикадировались. Они не знали ни имени друг друга, ни фамилии. Известно было только, что один из них двойник, а другой тройник, и то, данное обстоятельство выяснилось совершенно случайно. И не было у них никакой уверенности после внезапно открывшейся истины, что кроме них нет других двойников президента. Потому как в окружающей их среде всюду витало: один видишь – семь в уме осталось.
Так и расстались они молча, слегка кивнув друг другу на прощание.
* * *
Двойник президента республики, по открывшимся обстоятельствам – «тройник», последнее время плохо спал и много думал. Ни то, чтобы думал, а просто задрало его козой мнимое президентство и все, что связано с выполнением обязанностей на этой специфической работе. Вначале всё складывалось, как нельзя лучше: и почтение тебе и поклонение, и все встают, когда ты входишь, и вновь встают, когда выходишь. Никто ж не знает, кто ты есть на самом деле и принимают за натуральный продукт. Но тот, который внутри тебя сидит, начал предъявлять свои требования: обрыдло, видите ли, ему всё до чертиков. Ведь не тебе почтение, а лишь внешности, случайным образом, с кем-то там схожей. Ну и что, что с президентом сходство имеешь. А какой твой особенный талант в этом? А вот изменится внешность с годами или, не дай бог, отметина появится непредусмотрительно? Куда тебя тогда денут? В тайгу непролазную, на необитаемый остров, или надежней всё же в расход пустить: дешево и с гарантией? Ты бы сам, что выбрал? Вот то-то же!
«Ему, президенту, всё лучшее и полная свобода действий: что говорить, что делать, куда ехать, где отдыхать и с кем спать. А мне, точно такому же человеку, а кое в чем, намного лучшему, полное ограничение во всем. Но самое обидное – в свободе перемещения и общения: кого пришлют, тому и изливай душу. Но, чтобы ни один детектор не уловил твоих слов и мыслей», – так размышлял «тройник» – человек без имени и прав, которого на самом деле звали Николай. «Они даже выбирают мне с кем спать!»
– Я, что вам, радиатор?! – выкрикнул вслух Тройник, имея в виду «гладиатор», которым, как он читал, приводили женщин на ночь». Это был его героический протест против сложившихся обстоятельств. На героизм, в особых случаях, способны даже те, кто никогда о нем не думал. И мать их тоже…
В детстве мама ласково звала его Николай-угодник. Отец, по-мужски, жестко именовал Николаем-негодником за то, что часто шкодил: таскал у него из стола презервативы, подливал в бутылки с вином и водкой воду из-под крана, стараясь увеличить количество содержимого, сверлил в шляпах отверстия, чтобы голова проветривалась и много чего вытворял такого, что с точки зрения подросткового возраста должно было пойти семье на пользу. Но почему-то не шло, а его влечение вершить благо – не понимали. В знак своего несогласия с порицанием, он прокалывал иголкой палец и на обоях кровью рисовал таинственные знаки, в его понимании, отображающие стремление к вечной справедливости. Отец лупцевал сына ремнем с целью ускорить процесс взросления, но непонимание мира взрослых в голове отпрыска только усугублялось. Какая связь была между орудием истязания и умственным развитием, и как первое могло повлиять на второе, оставалось задачей, которую много веков пытались разрешить зрелые ученые. Пожилые жрецы науки только ехидно улыбались в ответ на подобный вопрос, и многозначительно молчали, изображая непревзойденных умников. То, что за правду и желание вершить добро приходится страдать – укоренилось в голове Николая с детства. Мир, устроенный взрослыми, вызывал протест и отторжение. Это умозаключение откладывалось в подсознании и коварно ждало своего момента, чтобы опрокинуть устои недальновидных отцов.
– Э-э… Ёо-о!! – издал жуткий пронзительный крик павлин, разгуливая по дорожкам сада.
«Фу, зараза! И наградил же господь такую красоту этаким мерзким голосом», – вздрогнув от резкого внезапного звука, упрекнул Николай Создателя. Павлин напомнил Николаю, как ни странно, самого себя – такой же расфуфыренный в президентских одеждах, может свободно гулять по саду в пределах имения и кричать различными голосами, что ему вздумается, кроме, разумеется, слов порочащих государственный строй и главу государства, то есть, в какой-то мере самого себя.
Николай ещё в детстве уверовал в свою неординарную судьбу, после того, как в осенний пасмурный день к нему в комнату влетела шаровая молния. Он, конечно, не сразу понял, что это молния, да ещё шаровая, но после уяснил без сомнения. Это был пылающий огнем шар величиной с блюдце. Незваная гостья облетела комнату по периметру на высоте потолка, тыкаясь носом в каждый угол, как слепой на перекрестке. Что она там вынюхивала, разобрать было невозможно, как и понять всех этих инопланетных посланцев с их странностями и причудами. Мысли юного парня при виде явления метались, как рыбки в аквариуме, куда кот запустил свою когтистую лапу. «Ниже не опускается, потому, что чего-то боится… размером значительно меньше футбольного мяча, сыграть нею вряд ли получится… вот бы изловить и в сетке вынести во двор на удивление ребятам… Светка была бы в восторге, вот тут бы я её и пригласил в кино…»
А тем временем сияющая сфера опустилась ниже и остановилась в полуторах метрах на уровне Колькиных глаз. Бег мыслей в голове юноши остановился. Так и застыли они друг против друга на неопределенное время. Николай в светящемся шаре ничего не высмотрел, а что уяснила для себя молния, и уяснила ли, осталось вечной загадкой. Огненный шар вылетел через окно, как и явился, не опалив при этом гардину. С этого момента Николай поверил в свою предрасположенность к миру избранных. Осталось найти этот мир и постучаться, чтоб впустили.
И, черт побери, так-таки впустили. Все вышло, как в несуразном бреду или, как в дешевом фильме штамповке. Но факт – вот он, разуйте глаза! Николай в президентских прибамбасах и с маршальским жезлом в руке. Взмахнет, и танки пойдут на приступ опорного пункта. Махнет над головой, и самолеты поднимутся в воздух, готовые сбросить смертоносный груз на ничего не подозревающего неприятеля. Откуда тому знать, что на его детей пожаловались отпрыски противной стороны. Не зря же всему свету известно, что от любви до ненависти расстояние короче плевка. Дети пошалили, чего-то не поделили, а у взрослых голова с плеч долой. У одних грудь в орденах, благодаря подобной казуистике, а у других – в отверстиях от пуль. И только равнодушным небесам это кажется нормальным, так как и одни, и другие для них – дети неразумные, хоть и обладающие мышлением, и рано или поздно объединит их общая участь перед которой все равны. И только наивные временно будут мнить себя победителями…
Не смотря на их длительные молчаливые паузы во время не частых встреч, двойники президента ощущали родство душ в своих отношениях. А могло ли быть иначе, коль при их условии жизни других общений не предусматривалось. Служебные обстоятельства сталкивали их и с начальником охраны Филином, и с представителем тайной полиции («Тайник» – как они его называли между собой), который расписывал им обязанности при очередном выезде на мероприятие. Он же вручал им тексты речей, которые они заучивали наизусть, проводил инструктажи о конкретном мероприятии и его значении, а так же определял диапазон их возможностей: что можно было делать и говорить, и в каком интервале, а что категорически запрещалось. Ни с Филиным, ни с Тайником никакие посторонние разговоры не допускались, да и их строго надменная манера держаться ни к чему доброму не располагала.
Были ещё правда уроки, на которых им преподаватели искусство декламирования и копирования разговорной речи, приемы ходьбы и подражания движениям, правила этикета и поведения на все случаи жизни. С обучающими этим предметам преподавателями (одни мужчины, как назло) допускались мелкие свободные вольности, но они натыкались на броню служебных установок, которые читались на лицах репетиторов. И натыкаясь, сдувались, как воздушный шарик.
Женщин, которых им доставляли раз в неделю, были не в счет: они не произносили ни одного слова за время общения, только слушали и вожделенно дышали, по-видимому, согласно инструкции.
Вот и оставалось двойникам питать друг к другу родственные чувства, за неимением иных близких душ. С какого-то момента своего общения они стали называть, то ли в шутку, то ли по дружбе, один другого Двойничок и Тройничок, и от этого на душе становилось приятно ласково.
* * *
Только творчество разъедает ржавчину повседневной жизни, и как над ним не издевайся, все равно не надоест. Все остальное рано или поздно приедается и начинает язвительной занозой донимать душу, сердце, мысли… Особенно страдает от этого депутат судьбы, поставленный на полное обеспечение и содержание, которому в ус не надо дуть, чтобы позаботиться о завтрашней нужде. Довольствие располагает к лености и предостерегает от чрезмерных усилий в деятельности. Но не приведи господи такому депутату лишится привычной поставки – вмиг инфаркт хватит, либо ещё какая напость похуже прибьется. И закон здесь работает не на физической силе, моральной, культурной или звездной восприимчивости окружающей среды, а на топливе психологии, господа-товарищи, от которой негде укрыться. Хоть в небе от неё прячься, хоть под землей затаись, а она всё равно своё возьмет, если к ней сокровенного подхода не подыскать.
Самое обидное, что тому, кто имеет подобное обеспечение, завидуют сотни и тысячи людей, не понимая, какая-такая психология отягощает бытие почти царствующей персоне. А тому и ананасы не в радость, мандарины осточертели, а от торта «Кучерявый пинчер» лицо само непроизвольно воротится. Бананы пользовались спросом лишь потому, что кожура выбрасывалась везде, где персонал мог поскользнуться, а съедобная часть шла на корм рыбам в бассейн и осаживалась в виде ила на дне, в котором заводились разные гниды. Никакие деликатесы не могли отогнать тоску и отвращение, потому, что отсутствие свободы лишает всяческого удовольствия, в том числе и аппетита. Кто поверит в подобное, не побывав в сообразной шкуре?
Это присказка. В сказке каждый хочет на улице найти, ну очень много денег или драгоценностей. Только, где найти того, кто эти ценности хотел бы потерять? А первое без второго не бывает. Вот и, поди, разберись в этом лабиринте: если один не желает терять, то, как другому найдти? С вашими желаниями разбогатеть – сходите к цыганке, она точный путь укажет. Если же вы такой принципиальный и цыганкам не доверяете, а всё же жаждите есть- пить вдоволь и отделаться от всех жизненных забот – станьте двойником президента. Надо всего лишь походить на оригинал, как две капли воды, быть того же роста, возраста и веса, и чтоб в президентской канцелярии, в тайном её отделе, вас не вышвырнули за порог.
Вот Николая не вышвырнули. Жизнь выгнулась так, что не он ходил, а за ним пришли. И так вежливо, но настойчиво поговорили представительные мужчины крепкого спортивного сложения, что он не смог отказаться от неслыханных перспектив. К тому же, красотка за их спинами интригующе улыбалась и подмигивала, а в глубоком её декольте, не таясь, играла волной неукротимая сила. Так что выбор был, можно сказать, совершенно добровольный. Правда, позже, бесконечные инструкции и инструктажи предупреждали о последствиях при отказе от выбранного пути, как-то мутновато, но смысл угадывался такой, что, мол, обратной дороги нет. То есть, путь есть, но такой плохой, что по нему ни пройти, ни проехать, и даже пролететь никак не получится, чтобы целым остаться. А после пришлось пройти полную обработку, как кандидата на почетную должность, в результате чего промежность смыкалась похлюпывая, словно, в мыле и часто подрагивала от излишней впечатлительности испытуемого. И нужен ли козе баян при таких условиях? Кто-то скажет, что нужен, а иной воздержится: каждый выбирает по своему спросу и потребностям, фантазиям и заблуждениям.
У Николая через полгода работы на «ответственной должности» проскользнула первая мысль о смене «специальности» и возможностях побега, при полном отсутствии видимых возможностей это совершить. Никаких конкретных планов, но что-то в голове время от времени царапалось, не объясняя причины и вызывая щемящее чувство безысходности. Вопрос о том, как выбраться на свободу за пределы обнимающих его всюду запретов и стен, возник много позже, и с новой силой начал саднить душу. И это несмотря на полное обилие изобилия – её богу, странностям человеческим нет предела, а главное, сам не знает точно, чего хочет. Загадал желание – сбылось; проходит капля времени, и всякий интерес к свершившемуся утрачен, подавай новую охоту. Тьфу, какая зараза этот человек с его вечным «дай».
«Понять желания и стремления человека очень сложно, удовлетворить – невозможно. Разве что, на короткий промежуток времени». – Так ответил ему, когда-то, отец на вопрос: «А что такое счастье, папа?» Николай тогда усомнился в правильности ответа. У него был свой вариант толкования: «Счастье – это, если не надо ходить в школу, а тебя будут содержать, удовлетворяя любую прихоть». Спустя много лет, на эту фразу, откуда-то, из подсознания навязчиво наслоилась мысль: «Здесь уголовщиной попахивает… или полной развращенностью бытия».
* * *
Странные вещи происходят с человеком по мере его взросления, становления и переходу к пенсионному обеспечению. Важные события забываются, меняют смысловой оттенок, явная ложь, а то и чушь, которые некогда воспринимались, как истина, всплывают на поверхность…
В памяти же цементируются какие-то второстепенные ничего не значащие события. Да и вообще, человеческий центр управления выбрасывает такой фортель, что сам иной раз всполошишься, а не то, что родного брата удивишь своими выходками. Выходит, с головой надо серьёзно разбираться не щадя материи, из которой она состоит.
Олег, по прозвищу Рваный, был в самых прекрасных летах человеческой жизнедеятельности, но его внешний вид жизнь замаскировала, что танк в засаде, присыпанный всяким хламом. Ему уступали место в общественном транспорте, что страшно злило, и на оказываемое почтение, он сквозь зубы цедил: «Сгинь, сволочь первозданная… вепрь тебя задери». Больше всего на свете Олег любил, попивая пиво, размышлять о высоких материях, бренности жизни и её смысле. Ни одно событие, вливающееся в местный пивной бар, не обходилось без его участия или обсуждения, и он был горд этим.
Утро Олега Рваного начиналось с того, что первый луч света, проникнувший промеж век в глаз, вызывал на устах злобную ухмылку, скользившую по диагонали, и следом нецензурную брань.
Ежедневный утренний монолог его сводился к следующему:
«Что? Опять в дерьме? Когда наконец я открою глаза, а вокруг – комфортная обстановка: мягкий свет, музыка, фрукты в вазоне, ну и ….» О женщинах Рваный, вообще любил размышлять, мечтать и фантазировать. Особенно, об интимной близости с ними. По сравнению с реальными взаимоотношениями, это было не обременительно, приятно, а главное, совершенно бесплатно.
Если бы в квартиру Рваного забрался вор, то очень бы обиделся на хозяина. Ничего ценного в ней не было. А то барахло и рухлядь, которые некогда назывались предметами быта, пришли в такое состояние, что надо было поискать старьевщика, согласного приобрести имеющийся хлам даже бесплатно. А вот за вынос, пришлось бы доплачивать хозяину – это, как пить-дать…
Но, слава богу, хозяин о таких мелочах не задумывался, а то бы вспылил не на шутку. И было бы кому-то больно, а возможно и не хорошо, ведь не зря же Олег Рваный бывший борец, гроза района. Если ему ухо на тренировке порвали, почему он должен терпеть личные обиды, да ещё от бог весть кого. В определение «бог весть кто» входили все, кроме, разумеется, самого – Олега Рваное Ухо.
Сегодня Рваный решил навести порядок в собственном гнездышке, чтоб после, с чувством выполненного долга, посетить пивной бар и увидеться с неразлучными завсегдатаями заведения, предоставлявшего временный кров страждущим душам. Предстояло разобраться с грудами носков, скопившихся за последние годы, и рассортировать по критериям использования: рваные, частично порванные, не годящиеся ни на что, и укомплектовать сохранившиеся в целости одиночные носки в пары. Задача стояла непосильная, но жизненно важная, потому безотлагательная. Больше всего оказалось «не годящихся ни на что». Олег решительно швырнул их в мусорное ведро. Ведро переполнилось горкой и носки стали сползать в сторону пола, словно черви в банке рыбака, готовые сбежать при первой возможности.
Чтобы облегчить задачу и не размениваться по пустякам, Рваный решил при сортировке носков придерживаться двух оттенков цветов: темные и светлые. Так он их и сортировал попарно: темные с темными, светлые со светлыми. Конкретный же цвет роли не играл, как параметр второстепенный. «Кто в пивном баре мои носки будет рассматривать?» – убедил он себя твердым вопросом. И даже отвечать на него не стал.
Целых пар, однако, не оказалось совсем. Но пытливый ум тут же предложил подсказку: если одевать по два носка на ногу с разно расположенными дырками, то прорванные места одного, будут перекрываться уцелевшей тканью другого. «Не каждый доктор наук до такого додумается. Это тебе не липовые цифры складывать в одну кучу, а после трясти ними, как шаман. Тут пространственное мышление иметь надо, – похвалил себя Олег, и настроение поднялось чуть ли не до потолка. – Любое дело можно одолеть, если подойти к нему творчески, учитывая опыт предыдущих поколений, и проявить упорство в достижении цели». Последняя фраза вывалилась из головы Рваного совершенно неожиданно, застрявшая, видно, в подсознании, когда-то давно и случайно.
Увлекшись делом, Олег пошел ещё дальше – по дырам на носках, определил наиболее уязвимые места и причины их возникновения. Благодаря невероятным усилиям работы мозга, он взял старые притупившиеся ножницы и стал состригать ногти на больших пальцах ног. Это были даже не ногти, а пазуры – когти, с помощью которых электрики некогда залазили на деревянные столбы. В молодости Олег любил озадачивать приятелей вопросом на логическое мышление, как он его именовал: «С когтями, но не птица, летит и матерится. Что это?» Он повторял его всякий раз при встрече со знакомыми, забывая, что ранее уже ознакомил их с этой шуткой, – был у него такой период. Похоже, во всем виновато было занятие спортом: в голове заклинило от сотрясения, после очередного проведенного броска соперником на спортивном мате.
Правильный ответ был такой: «Это – электрик со столба упал». После разъяснения вопроса полагалось смеяться. Все знали ответ, но выслушивали молча, а после не смеялись. Видно, всем было жалко электрика.
Провозившись полчаса и устранив вычисленную проблему, Рваный пришел к странному выводу, что наука в быту может быть использована во благо, а думать, вообще, полезно и иногда даже приятно. Это была высшая похвала учению из его уст.
Олег Рваный не стал более медлить с порывами души, и быстро одевшись, устремился к объекту своей страсти. Туфель на левой ноге был начищен чуть ли не до блеска, а вот на правом – сохранялась пыль былых походов. Видно, что-то оборвало процесс омовения в самый неподходящий момент, а вернуться к нему не было уже никаких моральных сил. Многое в жизни происходит рывками, толчками, а после успокаивается…
Если бы Олег Рваный вышел из дому чуточку позже, или же, будь попроворней – немного раньше, то сидел бы в пивном баре кум-королю и день до вечера, и вечер до ночи в родной атмосфере поклонения Бахусу. На верхней губе отложилась бы белая пивная пена, в голове кружилась бы музыка блаженства пусто-порожней жизни – и плевать, а в желудок обязательно опустилось бы что-нибудь покрепче пива – и ради этого стоило жить.
Но Олег вышел из дому тогда, когда вышел, и, не пройдя ста метров, наткнулся на Машку Спиридонову, бабёнку в самом соку, лет тридцати, частенько злоупотреблявшей наркотиками. Приличных молодцев Машка отпугивала своим образом жизни, а неприличных – такими выбриками и проделками, что у тех волосы на голове сначала становились дыбом, а после самопроизвольно хаотично шевелились, клонясь в разные стороны и вновь распрямляясь, без всякой системы и повода. Вепрь в лесу не пожелал бы лишний раз с ней сталкиваться на одном пути, а вот Олег столкнулся и даже с удовольствием, не упустив случая, пошлёпать ладонью по упругой молодой женской ягодице.
Машка отозвалась гортанным криком американских индейцев, означающим одобрение. Глаза расширились, а тело выгнулось по-кошачьи, словно перед прыжком. Рваный хотел повторить свой опыт воздействия ладони на Машкину ляшку, но не успел, – та, ловко, в какие-то секунды, взобралась по водосточной трубе соседнего дома на второй этаж, и юркнула в открытое окно, из которого разносились звуки застолья.
«Вот что вытворяют с человеком наркотики…» – только и успел подумать Олег, как Машка появилась в окне со стаканом вина в руке. Она лихо опрокинула содержимое в рот, а использованную тару швырнула, не глядя за спину. Посчитав, по-видимому, все дела на втором этаже завершенными, Машка тем же макаром, по трубе, спустилась на землю.
– Что же ты бутылку с собой не прихватила: поделилась бы с другом – тебе честь, мне радость, – слегка обиженным голосом на упущенную возможность встретил её Рваный.
Девушка в ответ только истерически рассмеялась и стала выписывать такие кренделя с приседаниями и подскоками, что Олегу оставалось только убраться восвояси. Это Машка так свое благорасположение выказывала, да вот беда, не всякий понять мог её закидоны.
Не успел Олег Рваный отойти от одной встречи, как рядом заскрипели тормоза, и полицейская машина остановилась, зазывая его к себе. Рваный, не чувствовал за собой какой-либо вины, чтобы останавливаться на просьбу полицейского, вышедшего из машины, вспомнил, что ему предстоит скорая встреча с друзьями, и лишь ускорил шаг. Полицейские восприняли это действие согласно специфике своей работы, подразумевая злой умысел. Наиболее проворный из них подскочил к Олегу сзади и попытался заломить руку на излом с целью нейтрализации непослушного к командам подозрительного субъекта. Рваный в молодости провел на спортивных матах в зале бесконечное количество часов, экстрагировав из своего тела беспредельное количество пота, пытаясь познать искусство борьбы (даже ухо пострадало в ходе того ученья). В какой-то мере ему это удалось, о чем, примостившийся сзади полицейский, конечно же, не знал. Непослушный субъект предложил полицейскому свой вариант захвата и броска через бедро, и надо сказать, у него это получилось. Душистое пиво в приятной компании друзей утекало в решетку канализации… Улица наполнилась напряженными взглядами зевак, трелью полицейской сирены, тревожными звуками уплотнившейся среды, воем бездомных собак…
Право отстаивать свою личную свободу переместилось в отделение полиции. Так плодотворно начавшийся день в дальнейшей своей части не сулил Олегу Рваному никаких приятных перспектив. Друзья, пенящееся ароматное пиво, милая привычная обстановка удалялись на неопределённое расстояние и время. А праздник жизни был так близок, и казалось никто и ничто его не могут отсрочить… выйдя он из дому на минуту раньше или чуть позже. Ай-нет: время с пространством наложились друг на друга самым паскудным образом для безобидной личности. Вот он – гадкий закон мироздания в действии: ничего нельзя предвидеть, никому нельзя доверять, и в первую очередь своим прогнозам и чувствам. Как сказал некто из великих мира сего: всё бежит и протекает, а если мыслит, то и изменяет…
* * *
Если долго истязать свой мозг, казалось бы, неразрешимой проблемой, то рано или поздно он обязательно выдаст какой-либо приемлемый результат, лишь бы от него отвязались. К тому же и колесо времени, прокрутившись, может изменить внешние обстоятельства удобным образом.
Николая, который месяц, обуревала идея глотнуть вольного воздуха и сменить вид деятельности. Уж больно надоело ему быть самодовольным идиотом в золотой клетке. Как неожиданно выяснилось: наличие излишних материальных ценностей никоим образом не восполняют отсутствие личной свободы. Из двух важных для полноценной жизни параметров, материальные ценности в условиях ограничения свободы, легко превращаются в красивые безделушки для игр в детской песочнице, за пределы которой выход возможен только при стечении специфических обстоятельств. А это не может не угнетать психически здорового человека. Разве что, сделать его не здоровым…
Отпали, как наивные намерения школяра, крючья с веревкой для преодоления забора, прыгающие на пружинах ходули для того же предназначения. Не смогла преодолеть барьер надежности идея с гамаком, который предполагалось подвесить к днищу машины обслуживающей имение хозяйственными потребностями и на нем покинуть опостылевшую территорию. В поисках выхода он зарылся в библиотеку, благо в имении она была прекрасно подобрана. Он пытался вникнуть в умозаключения различных чудиков: философов, медиумов, психоаналитиков, поражаясь вначале, как такой бред не стыдно было доверить бумаге. После он никак не мог понять, почему этих безумцев не спалили на кострах инквизиции, а тех счастливцев, чья жизнь не пришлась на сей своеобразный период истории, не разорвали вместе с их рукописями или не забили палками за высказывания, выворачивающие ум набекрень.
Читая тома весьма чудаковатых толкователей, Николай злился, ругался вслух, мысленно спорил, проклинал, оспаривал, пока не втянулся в суть их размышлений и не признал: «А ведь в этом что-то есть…» И вот тут его осенило, как преодолеть непреодолимую охрану.
Идея самовольного увольнения основывалась на умозаключениях полусумасшедших, как считал Николай умников, написавших тома, хранившиеся в библиотеке имения. Задуманное базировалось на том, что не скрывая своих намерений, не прятаться от всех, а напротив, поступать настолько вольно и явно, дабы ни у кого из наблюдавших даже мысли не затаилось, о каких-либо противоправных проделках. То есть, всё должно происходить совершенно естественно, как дышать воздухом: все видят, включая охрану, но не придают значения, как звездам, которые то появляются в заоблачном небе, то исчезают.
Читая психоаналитиков и философствующих мудрецов, Николай обдумывал каждое движение, слово, поворот головы, манеру держаться, пока сам себе не сказал: «Пожалуй, готов. В случае провала – валяю дурака и нагло вру, что пошутил от скуки и никакой провокации в голове не держал». Замысел второго двойника президента походил на план шахматиста на предстоящую игру, в котором все ходы в дебюте были тщательно спланированы, только в данном случае применялись не шахматные правила, а философия информатики и психоанализа и их применение в реальной жизни. «Очень нужные науки, – сделал он неожиданный вывод, – с помощью ихних мудреных забубонов можно и банк ограбить, и в супермаркете не платить, и много ещё в каких отраслях применение найти…» – и сам застеснялся своих мыслей.
Прошло три дня с тех пор, как Николай, он же «Тройник», сказал себе: «Готов!» – и мысленно представил себя быком, которому ради жизни необходимо сокрушить тореадора.
В пятницу, когда солнце решительно направилось к горизонту, Николай с наглой самоуверенностью подошел к машине «Тайника» – начальника тайной полиции, и в приказном порядке бросил шоферу, который прекрасно знал его в лицо, как и положение обратившейся персоны: «Открой багажник!»
Шофер не рассуждая, выполнил приказание, обученный повиноваться любым странным указаниям, и нажал необходимую клавишу на панели управления. Багажник мягко открылся. Николай, походкой и движениями очень занятого человека, вмиг запрыгнул в него, лихо захлопнув крышку за собой в ручном режиме. Вся операция заняла доли секунды. Любой наблюдатель мог подумать, что это ему привиделось, настолько мгновенно было совершено действие, словно, кто-то невидимый махнул рукой перед глазами.
Вот в чем преуспели древние мудрецы-маразматики, и недавние психоаналитики со своими умственными выкрутасами – все предусмотрели и описали. Только, кто воочию поверит, что в их бредовых фантазиях больше реальности, чем яви в умах простого человека?
В случае, если бы побег не удался и беглеца уличили, фразы для реабилитации были заготовлены и тщательно продуманы, основываясь на умозаключениях тех же бредоаналитиков: «Здравствуйте! Я – президент. Шутка!..» – и милая, полусумасшедшая улыбка должна была покончить с недоразумением.
Все вышло настолько быстро, хватко, естественно, что любой экзаменующий преподаватель за хореографию движений и декларирование поставил бы не оценку, а изошел бы хвалой: «гениально!» Знать были задатки у Тройника к артистизму, ведь не каждому дано дурить толпы людей, выставляя себя президентом. Ведь надо было представлять себя не глупее и не умнее известной персоны, портреты и реплики которой были расклеены на плакатах по всей стране. И за спиной самого последнего в ранге чиновничьей братии висел портрет руководителя страны со строгим выражением лица и знаками невероятных заслуг воплощенных в ордена и медали, оттягивающих борт пиджака своим весом. И чем выше чиновник был рангом, тем более строго смотрела упомянутая персона с портрета за его спиной.
Напрасно художник на холсте изобразил президента во всей строгости и при гроздьях регалий. Возможно, воображение подвело, а скорее всего, – потребовали заказчики. Заказчики были грозны и склонны к шулерству: старались всеми правдами и неправдами не платить деньги за выполненную работу. Тут уж художник пригрозил, что уберет все ордена и медали с груди всемогущего правителя, и обещанное пришлось отдать.
Президент в присутствии публики старался держаться просто, и даже шутить по возможности. И на груди его скромно скучала одинокая звезда «Героя». Скромность украшает даже президента – похоже, эту фразу выдумал придворный чинуша, чтобы польстить своему хозяину, и это ему удалось. Виват скромности, которая удосужилась спрятаться в пиджаке и оттуда время от времени высовываться. И художнику, тоже, слава… А так же педагогам, работающим над имиджем моральным, эстетичным… президента. Из «кое-что и сбоку бантик» вылепить манящую блеском конфетку – редкому умельцу по силам. И, если ещё, создать для царствующей персоны имидж отважного героя, ученого мудреца, отца и учителя нации, то как после этого неучтивому народу не поклониться в ноги свято величавому образу. Даже как-то неприлично не петь аллилуйю и не восхвалять благодетеля своего со всем умиленным народом.