Навоз как средство от простуды (хроники пандемии)

Акт шестьдесят первый

Никогда не ходите к черной проститутке. В наших северных широтах африканские дамы малопригодны – они ленивы и вялы. Негритянки возбуждаются исключительно при виде крупных купюр, но спрятав оплату в дверку холодильника, приходят в первоначальное состояние «ленивы и вялы» и механически, без энтузиазма исполняют служебные обязанности. Эта аксиома верна для Москвы, Санкт-Петербурга и даже для уездного Пскова, где мне доводилось бывать.

В Гомеле, облагороженном девушками сельского происхождения, поиск любви не требует больших денежно-временных усилий. Это одно из достоинств наших провинций. В Северной же столице НЮРА и КЛАВА столкнулись с проблемой свободного времяпрепровождения. Сырость и холод, как известно, любви не способствуют.

Первый раз наши друзья выпили чашу разочарования в ночном заведении в переулке у Дворцовой площади. Увидев вывеску с обещающим силуэтом, студенты сделали роковую ошибку. Они спустились по лесенке в полуподвальное помещение, открыли входную дверь и очутились у стойки бара. Это была засада, западня, хищный капкан, выбраться из которого можно только расставшись с деньгами. И чем дальше от выхода вы отойдете, чем больше уровней преодолеете, тем беднее станете на финише этого квеста.

В тот первый раз студенты не искали приключений, они зашли осмотреть интерьер, согреться и прицениться. Но не успели и глазом моргнуть, как полуодетая девица усадила их в кабинете, заказала абсент и заерзала на коленях. Хищница что-то шептала на ухо НЮРЕ и терлась задницей о ширинку КЛАВЫ. Приглушенное освещение и красный бархат диванов располагал провинциальных простаков к отдыху и наслаждениям. Выпив горящего зелья, студенты расслабились и потеряли всякую бдительность. Это стоило им двух бутылок шампанского по цене доброго французского коньяка. В магазинчике за углом такое шампанское продают вдесятеро дешевле.

Захмелев, студенты заказали водку и барменшу, поскольку одной девицы им показалось мало. Барменша легко согласилась, оставив дежурить за стойкой пару громил в черных костюмах. Компания переместилась в джакузи, веселье продолжилось. Водные процедуры со стриптизом плавно перешли от стадии «потрогать» к стадии «поиметь», но тут друзьям предъявили счет за уже оказанные услуги. Это стало сюрпризом: столько нулей НЮРА и КЛАВА увидеть не ожидали. Студенты от стадии «удивления» перешли к стадии «осознания». Костюмы у выхода ясно давали понять, что живыми им не уйти.

Друзья стали изворачиваться, на ходу сочиняя отмазки – платить за услуги, понятное дело, не было никакой возможности. По версии студентов, они вместе с блогером Михой Зеленым снимают кино и сейчас выбирают место для съемок. Этот клуб вместе с девицами, напитками и охраной у входа вполне им подходит и следует затащить Миху сюда для знакомства с дизайном и интерьером. Для убедительности студенты предъявили визитки Зеленого и продюсера Матвея.

Как это ни удивительно, но в эту басню поверили. Имя Михи Зеленого уже было известно в культурной столице. На клубной машине друзья в сопровождении девиц отправились в отель за блогером и деньгами. В холле студентам кое-как удалось избавиться от эскорта и ускользнуть через ресторанную кухню.

После первого опыта НЮРА и КЛАВА стали осмотрительней. Они изучили местность, расценки и прилагаемые к ним фотографии и выбрали салон с приличными девушками по сходной цене, после чего решились на второе свидание.

В такси, вместо того чтобы молчать в предвкушении, студенты стали расспрашивать водителя-гастарбайтера о репутации выбранного заведения: опыт первой неудачной попытки давал знать о себе. Услыхав о ценах, таксист резко затормозил и стал отговаривать наших искателей приключений. Он утверждал, что знает место гораздо дешевле, а после сеанса в качестве бонуса бесплатно доставит друзей обратно в отель.

Водитель был столь убедителен, что друзья согласились попробовать. По пути к новому месту таксист куда-то непрерывно звонил и с кем-то совещался на своем языке. Через короткое время машина остановилась у старого дома, какие определяют пейзаж этого района Санкт-Петербурга. Четырехэтажное здание смотрело облезлым фасадом на темную улицу. Ходить в этом месте вечером считалось опасным.

– Улица разбитых фонарей! – прокомментировал КЛАВА окружающую среду.

Через железные скрипучие двери друзья проникли в подъезд. Здесь пахло плесенью и мышами. Величественная, в чугунных сплетениях лестница – свидетель прошлого величия этих окраин, вела наверх. Друзья поднялись на третий этаж. На лестничную площадку, мощенную потертой шахматной плиткой, выходило три двери, ведущие в апартаменты. Слабый свет уличного фонаря едва проникал сквозь пыль подъездного окошка. Номер квартиры отыскивали с помощью подсветки мобильника.

Позвонили. Дверь приоткрылась. Изнутри выглянул лысый мужчина интеллигентного вида в спортивных штанах и растянутой майке. С ним друзья попали в темную прихожую, освещенную светом из ванны. Оттуда выглянула интеллигентная женщина в очках и переднике. Ее мокрые руки и шум стиральной машины выдавали ее занятия. Пара представилась и любезно предложила гостям выпить чаю.

В диком изумлении от этой домашней обстановки друзья согласились. Они едва разместились за узким столиком маленькой кухни. Хозяева остались стоять. За чаем вели непринужденную беседу о питерской погоде. В ходе обмена мнениями выяснилось, что девушка сегодня одна, а двоим будет стоить дороже.

НЮРА с сомнением посмотрел на хозяйку. Она напомнила ему учительницу начальных классов Веру Сергеевну – тот же усталый вид, те же скорбные морщины на лбу и мешки под глазами. Поняв ошибку, хозяева приветливо заулыбались и вежливо объяснили, что любовь ожидает в отдельном помещении.

Через темный коридорчик, завешенный одеждой, друзей провели в комнату, к цели их путешествия. Целью оказалась черная женщина невероятных размеров. Влезть на нее – что покорить Джомолунгму. Уже через час студенты на собственном опыте убедились, что в нашем прохладном отечестве африканские дамы ленивы и вялы. Местные хищницы вполне себе приспособлены к нашим суровым условиям, импортные – для любви не пригодны.

Впоследствии НЮРА и КЛАВА оправдывали себя на том основании, что отступить в той ситуации они не могли: одно дело обвести вокруг пальца хищниц из клуба, совсем другое – кинуть интеллигентную пару, содержащую притон вследствие нищеты.

Акт шестьдесят второй

Модун Аранччы-Кундул был первым якутским веганом. Свой поход против мясо-молочной продукции он начал еще в советскую пору, когда в силу общего дефицита олени и их производные составляли большую часть пропитания якутов. Летом Аранччы-Кундул питался в тундре, где ел мхи и лишайники, зимой, когда тундра вконец замерзала, Кундул, роя снег, подбирался к сухой траве, конкурируя за пищевые ресурсы с оленями. В трудные времена истощенный Модун лизал известку на стенах и жевал мел, который воровал в классах начальной школы.

Беспримерная борьба за права представителей фауны привлекла внимание к якутскому вегану – он стал известен международной общественности. Про него слагали песни и снимали кино. Коренное население считало Кундула блаженным, вроде сельского дурачка, поэтому выбрало вегана в Государственное собрание республики Ил Тумэн. Так началась политическая карьера Модун Аранччы-Кундула. В отличие от других депутатов, которые пришли в парламент исключительно по своим делам и кроме личного обогащения других идей не имели, Кундул нес с собой целую идеологию, хотя и довольно абсурдную.

Чем больше пресыщались чиновники и депутаты в пору стабильности, тем более нелепые занятия и идеи их привлекали. Когда яхты с силиконовыми подругами вконец приелись, а африканская охота на слонов и носорогов поднадоела, стало модным истязать себя разными способами. В это время количество сторонников сугубо растительной пищи значительно выросло. С этим ростом шла в гору и карьера вегана. Так он дорос до главы Департамента массовых мероприятий Санкт-Петербурга.

Утром, в начале декабря, искривленный многолетним рахитом, низкорослый и кривоногий Аранччы-Кундул сидел в своем кабинете за столом, широким как тундра, и принимал посетителей. Просители по очереди подходили к столу, льстиво улыбаясь, кланялись в пояс и пытались продвинуть свое прошение через стол поближе к его владельцу. На словах просьбу выражали коротко и громко – у Аранччы-Кундула было плохо со слухом, да и с русским языком было не ахти. Он больше понимал в междометиях, которыми оленеводы погоняют оленей.

Беда была в том, что к концу года ресторанно-отельный бизнес Санкт-Петербурга понес большие потери вследствие эпидемии вируса. Закрытие заведений в Новогоднюю ночь грозило обернуться полным крахом индустрии. Ситуацию усугублял запрет на Деда Мороза и Снегурочку, введенный городскими властями. Представители бизнеса выпрашивали поблажки, подсовывая Кундулу вместе с прошениями конверты с новогодними поздравлениями в денежной форме. Однако конверты больше не трогали душу вегана, за долгий политический путь он накопил их достаточно. Аранччы привлекали женщины больших размеров. Ему нравились исключительно дородные дамы. Хотя Кундул едва достигал пупка своих избранниц, он с большим энтузиазмом и без обиняков предлагал немедленно удовлетворить просьбу просительницы на диване в соседней комнате. Дамы, знающие предпочтения вегана, быстро получали нужные резолюции, остальные просители уходили не солоно хлебавши.

Ни с чем остался и продюсер Матвей, который пытался выпросить разрешение на проведение фестиваля «Акватория смыслов». Фестиваль был новой идеей команды криейторов. Проконсультировавшись с политтехнологами, они отвергли первоначальный план проведения совместного шоу «Форта Боярд» и игры «Что? Где? Когда?» в силу аполитичности и неподходящего момента. В трудные времена пандемии и взлета цен на продукты питания требовалось поддержать власть и недвусмысленно показать с помощью Михи Зеленого, что город на Неве верен курсу лидеров страны. С подачи политических специалистов план мероприятия существенно переработали. Водно-ледовый фестиваль теперь включал массовую вакцинацию и продажу населению гречки и макарон по сниженным ценам. «Акваторию смыслов» венчала историческая реконструкция защиты Санкт-Петербурга от крестоносцев, одолев которых на льду Невы Миха Зеленый в образе Александра Невского становился как бы вторым Медным всадником. Как обычно, феерия венчалась салютом и стрельбой из пушки Петропавловской крепости. Так предписывал новый сценарий.

Однако, несмотря на весь патриотический пафос мероприятия, Аранччы-Кундул идею не принял и наложил отрицательную резолюцию на прошение. Продюсеру Матвею пришлось звонить в Москву и докладывать обстоятельства генералу.

На следующее утро в кабинете, на квартире, а также на даче главы Департамента массовых мероприятий Санкт-Петербурга Модун Аранччы-Кундула проходили обыски. ОМОН и спецназ ФСБ при поддержке телевидения вскрывали замки и ломали двери, после чего клали лицом в пол полуживых обитателей, включая многочисленных детей и жен Кундула. Сам владелец кабинета, квартир и дач находился на допросе в Следственном комитете. Департамент был обезглавлен, а путь фестивалю «Акватория смыслов» открыт.

Единственной проблемой оставалось отсутствие блогера и композитора Михи Зеленого, судьба которого была неизвестна. Генералу о пропаже доложить не решались. Кроме этой беды на станции Петербург-Товарная простаивали две цистерны импортного навоза, заказанные для предыдущей версии праздника, и каждый день простоя влетал в копеечку. Путиловский же завод с нетерпением желал избавиться от сварочного агрегата, которым варили атомоход. Завхоз Путиловского каждый день обрывал мобильник Матвея. Сам продюсер находился в расстройстве: идейно-художественная часть фестиваля «Акватория смыслов» была расписана, а вот с исполнением были проблемы.

Матвей снова покинул свой царственный номер в отеле с видом на статую императора и приехал к друзьям в гостиницу на окраине. Как водится, друзья не спали, и водка, привезенная продюсером, оказалась кстати. Матвей еще томился какое-то время, но выпив, решился изложить суть своих опасений. Ушлый продюсер боялся, что, если доверить постановку местным режиссерам, то правда вылезет наружу, и ни таджики из подтанцовки, ни нанятые актеры не скроют факта пропажи главного героя – блогера Михи.

– В ту же минуту сдадут, твари продажные, сколько денег не заплати, – жаловался Матвей. – Мало что сдадут, так еще и в газеты сольют, что, мол, царь был ненастоящий. Нужно со стороны кого-то приглашать, надежного человека, чтобы мероприятие провести.

– А знаешь, есть у нас в колхозе художник Трифон Мухин, он тебе из говна и палок такой фестиваль слепит – закачаешься! – встрепенулся Авдеич.

– Мухин? – переспросил Матвей. – Родственник что ли?

– Еще какой родственник! Рабочего и колхозницу или там тракториста с дояркой с закрытыми глазами слепит, – закивал Авдеич. – Главное – работает с любым материалом: сено, солома, компост, глина с суглинком – ему все подходит. А уж из навоза такие скульптуры отливает – не поверишь!

– Сделает Миху размером с небоскреб! Мы ему провода вставим от сварочного агрегата и лампочки повтыкаем – что та башня Газпрома будет сиять! – неожиданно оживились студенты.

– А справится он один? – все еще сомневался Матвей, – работа-то большая.

– Так он и не один, – успокоил Авдеич, – у него в подмастерьях есть Яша. Так-то он числится конюхом, но тоже большой художник – визуальный анархист.

После третьей бутылки водки продюсера Матвея удалось убедить, что команда белорусских художников справится с задачей и сохранит дело в тайне. После того как согласие было достигнуто, Авдеич стал названивать в Новые Оглобли.

– Кого там? – недовольно пробурчала Тихоновна, подняв трубку.

– Але, Тихоновна, какие сегодня удои? – сходу взял быка за рога председатель.

На сельском конце все затихло. Не слышны были даже шорохи…

– Тихоновна, чи ты оглохла? – переспросил Авдеич. – Как дела на ферме, спрашиваю?

Видимо здесь зампредседателя, оставленная на хозяйстве, наконец поняла суть вопроса. Она стала громко и подробно докладывать обстановку. Чтобы не пересказывать все обстоятельства ее доклада ограничусь краткими выдержками, опуская при этом нецензурную лексику. Итак, тезисно: «Где тебя носит, кобелина ты старая…, чтоб тебя черти забрали…, чтоб мои глаза тебя больше не видели…, чтобы ты издох уже с моих глаз!».

Приняв и одобрив отчет заместителя, Авдеич распорядился срочно командировать в город Санкт-Петербург художника Мухина и конюха Яшу. Названным лицам надлежит прибыть в гостиницу на окраине города с необходимыми инструментами, включая сало и самогон. Все остальные колхозные дела по-прежнему остаются в ведении Тихоновны.

Так дело фестиваля сдвинулось с мертвой точки. Жителей Санкт-Петербурга и гостей города ждало феерическое зрелище.

Акт шестьдесят третий

Каждый маломальский художник обязательно мечтает выдолбить из камня Давида, навалять «Анну Каренину» или забабахать струнный концерт для фортепиано с оркестром. Но мечты остаются мечтами, если художник не встроен в систему. От таланта тут мало что зависит. Встроенный автор может просто пускать ветры, приподняв жопу с дивана. А искусствоведы и критики будут чутко вслушиваться в тональность его звуковых ревербераций, обсуждать мотивы творчества и спорить о последнем выхлопе. Вслед за критиками пустятся в пляс и поклонники, восхищенные гениальностью автора.

Внесистемные художники и поэты влачат свое существование на задворках искусства. Они расписывают заборы где-то в Балашихе, пишут в «Одноклассниках», тухнут, постепенно спиваются и безвестными уходят в лету вслед за своими непризнанными предшественниками.

Но бывают и счастливые исключения. Иногда судьба художника неожиданно просыпается, берет в руки трубу, дует в нее и дает автору шанс. Так случилось с Трифоном Мухиным, который после художественного училища малевал долгое время белыми буквами на красном кумаче призывы растить надои, повышать урожайность корнеплодов и экономить солярку.

Прибыв в Петербург по вызову председателя, сельский художник Мухин не медля осмотрел основные достопримечательности. Задрав голову, он постоял у подножья Александрийской колонны, обогнул здание Эрмитажа, оглядел Медного всадника и обошел Исаакиевский собор. После этого у Трифона созрел план оформления фестиваля «Акватория смыслов». Трифон потребовал убрать Эрмитаж, чтобы открыть вид на Неву с Дворцовой площади. По замыслу Мухина, объединенная панорама реки и площади позволит ему создать на этом месте грандиозное произведение объемной формы из воды и камня.

Возможно, будь его воля, Трифону удалось бы навсегда изменить устоявшийся вид Петербурга, но, увы, ему было отказано. Тогда Трифон перенес свой творческий замысел на Стрелку Васильевского острова. Пространство между ростральными колоннами показалось ему достойным его художественных амбиций. Но и здесь ему отказали.

В конце концов продюсеру Матвею надоело выслушивать шальные идеи художника. Позвонив в несколько мест, он договорился предоставить для творчества Мухина часть заброшенной территории Путиловского завода, где ржавели лишние детали атомохода «Ленин», валялся ставший ненужным сварочный агрегат и другой металлический лом. Посреди площадки торчала кирпичная труба невероятных размеров, сюда сходились железнодорожные пути, здесь пахло скисшим мазутом, карбидом и тленом коммунистического соревнования.

Осмотрев территорию, Трифон остался доволен. Колхозные пасторали давно вызывали у Мухина отвращение, которое было не смыть даже самым крепким буряковым самогоном. Доярки с большим выменем, а-ля Кустодиев, больше не будоражили творческую потенцию Трифона, хмурые механизаторы вызывали желание писать портреты в стиле позднего Пикассо, искажая реальность с помощью металлоизделий и гвоздодера.

Здесь, среди ржавчины, битого кирпича и торчащей из земли арматуры Трифон Мухин почувствовал вдохновение, которое давно не посещало художника. Мухин набрал в легкие сырого балтийского воздуха и работа закипела.

Прежде всего на площадку были доставлены две железнодорожные цистерны навоза. Оценив объем художественного материала, Трифон понял, что из такого количества выйдет только памятник Ленину для сельского кладбища. Творческую идею такой объем не покроет.

Тогда Трифон обратил внимание на кирпичную трубу, которая торчала посреди площадки, возвышаясь над окружающими постройками. Труба стала основой художественного замысла Мухина. По его приказу трубу в три слоя обмотали новогодними гирляндами. Далее предстояло покрыть основу импортным эстонским навозом. Здесь Мухин столкнулся с трудностью: кидать навоз лопатой даже с помощью конюха Яши было не эффективно. Навоз сползал обратно и растекался вокруг буро-зеленым слоем. Тогда Яша внес, как он сказал, рацпредложение. Подмастерье предложил использовать вентилятор. Большой промышленный агрегат поставили напротив трубы, включили в сеть, и стали лопатами набрасывать навоз на пропеллер. Этот метод оказался более эффективным, навоз равномерно распыляло по площадке, покрывая ровным слоем трубу, рельсы, металлоконструкции и самих художников.

Через полчаса, отплевываясь, Трифон и Яша вышли из-под воздушной струи, чтобы оценить результаты работы. Все окружающее пространство было равномерно удобрено.

– Хоть бульбу сажай! – оценил работу Яша.

Акт шестьдесят четвертый

На следующий день на площадку будущего фестиваля прибыли Женька, Авдеич и студенты-укурки.

– Хороший навоз, эстонский, – оценил качество материала Авдеич, – не чета отечественному!

– И покрытие ровное, как из краскопульта, – подтвердил Женька, который когда-то был тоже художником, работая маляром на фасадах.

Однако студенты критически подошли к качеству работ, спросив, как художники собираются закрасить верхушку кирпичной трубы. Тут все задумались. До вершины оставалось еще метров десять кирпичной кладки, и добраться туда было довольно трудно.

– Нужно вызывать верхолазов, – предложил кто-то из студентов.

Но эта идея энтузиазма не вызвала. Подумав, решили вернуться в гостиницу, чтобы определиться, что делать дальше. Наконец выдалось свободное время, и гости достали привезенные из деревни гостинцы: самогон, сало и другие домашние изделия.

Вечер прошел в приятной беседе. Художники рассказали, что происходило в Новых Оглоблях после выборов Лукашенко. Друзья делились впечатлениями о жизни в Москве и Питере. Когда самогон закончился, послали студентов в соседний магазин. Вечер стал еще теплее.

Меж тем на улице холодало. Ночью в Петербурге ударил мороз.

Утром, придя на площадку, друзья увидели, что навоз в цистернах замерз и выдолбить его наружу можно только с помощью лома. Все застыли, глядя внутрь ледяных резервуаров.

– Берем паяльные лампы и греем навоз! – первым опомнился Женька.

Сам он схватил телефон и стал заказывать бетононасос. К обеду машина с длинным хоботом прибыла на площадку. К этому времени художественный материал под действием солнца и паяльных приборов перешел из твердого в жидкообразное состояние, приняв нужную консистенцию. Хобот насоса подняли над кирпичной трубой и принялись сверху поливать экспозицию.

Через какое-то время труба стала походить на огромную оплывшую свечку. Трифон решил не убирать подтеки. Гладкий ствол Александрийской колонны он считал неестественным и даже вульгарным. Мухин предпочитал органические формы.

После того как остов монумента был отлит, художники стали бродить среди ржавых обрезков атомохода. Среди этого лома удалось отыскать согнутый лист, одновременно похожий на парус и на форштевень корабля. С помощью крана это железо закрепили на вершине трубы.

– Словно свеча на ветру! – восхищенно воскликнул конюх Яков, хотя сооружение больше напоминало сосну, на которую сверху надели корыто, побитое ржавой коростой.

Дело оставалось за малым – внутрь корыта следовало поместить изваяние блогера Михи Зеленого. Трифон не стал заморачиваться с обликом Михи, понимая, что снизу разглядеть его будет почти невозможно. Из остатков художественного материала Мухин быстро слепил то, что в его представлении является блогером. Трудно описать эту фигуру. Отдаленно она походила на вегана Аранччы-Кундула, нацепившего на голову шапку-ушанку.

Сначала Трифон предполагал, что «блогер» будет тащить на спине большой крест, сваренный из рельса и двутавровой балки, но вес железа оказался слишком велик и грозил обвалить всю конструкцию вместе с кирпичной трубой.

– Не крест, а свет он должен нести! – неожиданно воспрял подмастерье Яков.

Тогда бросились искать и нашли в углу под забором огромный фонарь от старого маяка, который когда-то указывал путь к причалам завода. Фонарь сунули в руку «блогера» и с помощью крана водрузили Аранччы-Кундула сверху трубы.

Вечером 30 декабря все было готово. До фестиваля «Акватория смыслов» оставалось еще несколько дней, но друзьям не терпелось проверить, как все работает и как далеко будет видна скульптурная композиция на фоне городских огней. Через сварочный трансформатор подключили гирлянды и фонарь маяка к заводской электросети. Недолго думая, Трифон включил рубильник.

Сначала свет погас в Кировском районе, потом в Петроградском и Василеостровском. Потом погасли Петергоф, Всеволожск и Колпино. Замерли трамваи и троллейбусы, остановились поезда и электрички. Город и область погрузились в абсолютную тьму. Не светилась даже башня Газпрома, торчащая колом над культурной столицей. Посреди этой космической тьмы только заводская труба облитая навозом горела как новогодняя елка. Маяк наверху попеременно бросал отблески в разные стороны, указывая путь в никуда.

В это время в Неву в сопровождении эсминца «Юнармеец Балтики» вошла яхта «Альдога». На палубе со шваброй в руке стоял блогер Миха Зеленый. Он с изумлением наблюдал за сияющей «елкой», на вершине которой стоял лопоухий рахит с фонарем в руке.