Но, в тот момент, мне было важно изготовить именно такие, лихо закрученные, по всем правилам закусок хорошего ресторана, буквально прозрачные, рыбные канапе. И чтобы это исполнить, я решил слегка принять для храбрости и верности рук.
Где-то проскочила мысль, что если я выпью хоть бы и пятьдесят грамм еще, то не смогу не только различить, где у меня правая, а где левая рука, но и вообще отличить руки от остального тела.
Несмотря на это, я побрел в туалет, где во флаконе Листерина плескалась половина чего-то. Я так и не понял, чего. Запрокинув флакон, я не только не почувствовал, что именно выпил, но и не почувствовал, выпил ли вообще. Флакон опустел, значит выпил. Хотя, никакого движения в горле и пищеводе я, среди беснующейся там бури, не уловил.
Зато отметил появившуюся вдруг, уверенность, что именно сейчас я все-таки смогу нарезать именно такие тонкие куски скумбрии, как этого хочу. Что-то типа «да я щя-я-яс-сс к-а-а-к…».
Дальше я не совсем помню, что произошло. В какой-то момент, «пятна» задвигались и зашумели.
– Что… эт-т-о… началось!? – сбивчиво и робко спросил я, не поняв, про что именно спрашиваю и что должно было начаться.
Следующий, краткий эпизод, который я запомнил, – это как «пятна» несут меня. А я пытаюсь зажмурить то один, то второй взгляд, разглядеть, кто это. И еще две короткие фразы:
– Костя, похоже, пьяный. – сказал женский голос. (Что, правда!? Да, ладно…)
– Да, он с утра элеутерококк свой выпил. – сказал другой женский голос, чужой и далекий, но явно принадлежащий моей жене.
В следующий раз, я открыл глаза, когда вокруг было темно. Правая рука была перебинтована, палец, даже через толстый бинт, сильно намок кровью. На кухне, я нашел разделочную доску с брызгами крови, а в мусорном ведре страшно истерзанную тушку скумбрии, в таком виде, как будто на нее, с разных сторон, напали маленькие, но очень злые бульдозеры с заостренными ковшами.
В туалете, на полке, я нашел пустую банку от Листерина, она лежала на боку, из горлышка на кафель, пролилось и засохло две красные капли, по цвету, сильно похожие на кровь.
Вино! Так вот, что меня так пришибло! – сделал я оправдательный, но совершенно не соответствующей правде, вывод, и отправился искать другие «закладки». Голова болела, глубокая рана жутко ныла. К тому же, надо было хоть как-то восстановить в памяти, что я говорил «пятнам».
Чем можно вернуть память!? Выпивкой, конечно. К тому же, – применил я свою любимую формулировку, – Надо, чтобы пена осела!
***
Один раз мы поехали кататься на горных лыжах. Более разочаровывающей поездки я в своей жизни не помню. Французские Альпы, маленькие деревушки, где на каждом шаге разнообразная выпивка. Кроме того, у нас был отель «все включено», в том числе, с бесплатной винной картой.
А я должен кататься на каких-то идиотских лыжах! И ладно бы еще кататься. Я готов был кататься на чем угодно, хоть на носороге, если бы по пути, попадались хотя бы малюсенькие ларьки с пивом или фермы с домашним вином.
Так, нет же! Горные лыжи – на то и горные, что на них приходится кататься в горах.
Черт! Три дня я мучился, каждое утро, забираясь в холодный, влажный фуникулер, где в глазах рябило от ярких дурацких курток, очков и шапок других лыжников. Но, больше всего, меня раздражали их кретинские улыбки. Мне так и хотелось закричать: Какого хрена вы улыбаетесь! Вы видите, что мы поднимаемся, а не спускаемся! Вы знаете, что это значит, знаете, черт вас дери… это значит, что мы отдаляемся от выпивки! Вот, что!
И правда, после нескольких минут подъема, внизу появлялась, раскинувшаяся темным пятном, деревня. Я прямо физически ощущал боль, представляя, как какой-нибудь старый француз, потягиваясь у окна, в тепле, опрокидывает за утренним кофе, первый бокал вина.
Конечно, я тысячу раз пытался получить у жены разрешение, в один из дней, не ездить, ссылаясь, то на боли в спине, то на начавшийся бронхит или применял универсальное: мне нужен разгрузочный день. Но, всякий раз натыкался на железную стену отказа: приехали всего на семь дней, вот и катайся.
Вот я и катался, скрипя от злости, проклиная все, что связано с идиотской придумкой человека скользит по снегу на двух дурацких деревянных палках.
Но, на третий день… да, случилось самое прекрасное, о чем только можно было мечтать. Мы с группой остановились на плато, где у нас предполагался обед в ресторане, там расположенном.
Тут мне и горы, и лыжи, и даже другие лыжники в своих ярких штуках, очень понравились. Как и в истории с приготовлением бутербродов-канапе из скумбрии, все лыжники быстро превратились в неопределенные яркие пятна, двигающиеся хаотично и что-то непонятное выкрикивающие.
Луковый суп я запил бутылкой розового вина. Не знаю, чем его запивают и нужно ли вообще его запивать. Просто схватил и в одно горло «раздавил» первую попавшуюся бутылку. Выпил быстро, отчаянно и злобно.
Второй бутылкой, красного, выбранного уже более «осознанно», под мясо, я наслаждался, чередуя длинные затяжные глотки с маленькими короткими «веселыми» глоточками, прихлебывая и посмеиваясь над тем, как мир преобразился, без сомнения, в лучшую сторону.
Третья бутылка, которую я выпил во время десерта, натолкнула меня на мысль, что лыжи – это в целом хорошо, просто надо вовремя обедать. Желательно даже начинать сразу – с обеда.
Я осоловело и радостно озирался по сторонам, не особо всматриваясь в «пятна», в основном говорящие на иностранном языке. В группе были французы, итальянцы и, непонятно откуда взявшиеся среди снега, да еще и на лыжах, бразильцы.
Но, все это было совершенно не важно, всего лишь ничего не значащие декорации. Взглядом я искал бутылки с чем-то, хоть сколько-нибудь похожим, на дижистив. Закончить такой приятный и долгожданный обед хотелось чем-то крепким. В конце концов, хоть и столкнувшись со значительными трудностями перевода, я выудил у владелицы ресторана бутылку егермейстера, которую выпил, запивая тягучим сладким кофе.
После такого «плотного» обеда, я вывалился на снег, толком не поняв, где гора, а где небо. Но, списав это на простую мысль, что в горах «такое» бывает, пошел, как мне показалось, по направлению к фуникулеру, рассчитывая вернутся в отель раньше жены и хоть что-то еще отхватить из бесплатной обеденной винной карты.
Но, тут мне в руки кто-то дал что-то инородное, неприятное и вообще, чуждое моему вальяжному настроению. Ощупав «это», я понял, что это мои лыжи, будь они неладны!
Дальше – хуже. Сквозь какие-то путанные объяснения, я понял, что на этой части горного плато нет фуникулера, и что какую-то часть склона нам придется спускаться на лыжах.
Похоже, в тот момент, мне в кровь попала обильная порция адреналина. Я даже стал снова различать, где небо, а где – горы. В результате этого тревожного осмотра оказалось, что «ле петит маунтион», о котором мне говорили, на самом деле, длинный и довольно ухабистый склон.
В конце концов, не став слушать чьи-то идиотские объяснения, я решил поступить, как в случае с бутербродами из скумбрии. То есть, принять еще на грудь, для крепости рук и смелости, а потом просто закрыть глаза и съехать с чертовой горы.
Ввалившись обратно в ресторан, я схватил недопитую компанией бразильцев, бутылку, выпил из горла все оставшееся. Потом подошел к краю склона, кое-как застегнул лыжи, закрыл глаза и… куда-то поехал.
Волна трезвости прошла по мне после первого падения. Точнее не пошла, а, со всей силы, – обрушилась. Я не знаю, падал я кубарем или скользил на боку. Единственное, что я помню, это какой-то скрип и хруст, издаваемый моими внутренностями.
Когда я очнулся и кое-как разыскал свалившиеся лыжи, то увидел, что вокруг никого нет. Вдалеке было что-то, похожее на маленькие флажки, но уверенности, что это действительно флажки, а не птицы, например, у меня не было.
Я разыскал лыжи, надел их и опять закрыл глаза, сгруппировавшись. На этот раз, волна накрыла меня еще быстрее. Кажется, я не успел проехать и десяти метров.
Так повторялось еще много-много, кажется, бесчисленное количество, раз. Страшное, опустошающее, оглушающе дикое количество раз, пока я, наконец, кубарем, не уткнулся в большой ангар, ведущий к фуникулеру.
Смеркалось. Тем не менее, в ангаре была очередь. Это была группа самых фанатичных лыжников, катающихся до последнего фуникулера. Среди них была моя жена.
– Я тебя не узнала в этой куртке. – весело сказала она. Но, я-то понимал, что куртка была здесь не при чем. Глаза-блюдца, бледное, несмотря на мороз, лицо, волосы, напоминающие лишайник, по которому проехала танковая рота.
Пока мы стояли в очереди, она, принюхиваясь, сказала:
– Ой, от кого-то выпивкой пахнет, где успели только…
– И не говори! – осуждающе пробормотал я, не в силах выговорить ничего более.
Выпивка внутри меня все так же была и, поэтому, пахла. Но, весь эффект от нее я потратил на десятки падений, крики, стенания и проклятия всего, что связано с горнолыжным спортом и снегом вообще.
В фуникулере я пригрелся, немного расслабился. Внизу проплывали потемневшие горы с редкими огоньками и черными ребристыми перелесками. Я тихо заплакал.
– Ты чего? – удивилась жена. Кажется, я плакал при ней первый раз за многие годы совестной жизни.
– Очень красиво. – соврал я.
– Нет, все-таки кто-то выпил. – сказала она. – Это не ты, случайно!? – она повела востреньким носом, как охотничья собака.
– Ну что ты! – успокоил ее я, сказав это таким трезвым голосом, что сомнений быть и не могло.
Больше мы ничего не говорили. Она смотрела, воодушевляясь видом. А я смотрел, все больше погружаясь в глубокую печаль: как можно было так бездарно потратить выпитое!?
***
В какой-то момент, в моей жизни наступил период «бессознательных суббот». В эти дни, я напивался до такой степени, что не то, что уже не мог изготавливать бутерброды, или, тем более, скатываться, пусть и кубарем, с горы. Я мог только лежать и пускать слюни.
Нечего и говорить, что таких «суббот» на неделе могло случиться и две, и даже три.
Моя жена сменила технику «ничего не слышу, ничего не вижу», на более подходящую в таких обстоятельствах, «элеутерококка в твоей жизни стало слишком много». Разумеется, ни о каком открытом пьянстве речи не шло, официально я все еще был в обещанной завязке. Разве что… только восстанавливал давление, принимая жизненно важное лекарство.
Вслед за ее обвинениями «слишком много», следовали вполне логичные угрозы развода и расставания. Но, на этом ее интервенция не заканчивалась. В фразах «слишком много, поэтому», содержащих обвинения, в самый конец обычно ставились «хвостики» (как я, потом это назвал).
Незаметная пара брошенных «на ходу», слов. Однако, очень важных. Собственно, ради них и были произведены бурные сцены с обвинениями и угрозами.
Эти «хвостики» в ее фразах можно вкратце охарактеризовать так: все рано ты такой, и я это знала. Или: все плохо, ну и ладно. Или, моя самая «любимая», очень извращенная вариация «хвостика»: давай сделай что-нибудь, а я посмотрю, как у тебя все равно НЕ получится.
В психологии, такие выражения (по сути, команды, как другому поступать), называются двойными посланиями. Что-то из серии: Как бы хорошо было построить высокий дом! Но… высокие дома часто падают от ветра и вообще небезопасны для наших детей. Так, что? Будем строить высокий дом? Здорово будет, да!?
***
Повторюсь. Возможно и, скорее всего, вам покажется, что я навязываю вам мысль: кто-то виноват в вашей зависимости.
Уверяю вас, последнее, что я хочу – повесить на кого-то чувство вины. Как минимум потому, что чувство вины для человека в алкогольной зависимости является дополнительным (и очень сильным) оправданием, чтобы продолжить пить.
Но, то, к чему я вас однозначно призываю – обратить внимание на людей, которые вас окружают и на ваши отношения с ними.
Прожив очень разные периоды своей жизни, практически упав на самое дно и, потом, поднявшись, я не склонен делить все на черное и белое. Но, в этом вопросе, я остаюсь достаточно категоричен: люди, постоянно окружающие алкоголика, в той или иной мере, становятся соучастниками.
И это очень тяжелая и грустная тема. Увы, во многих семьях, самые близкие люди, всеми силами помогающие вам избавиться от зависимости, невольно, затягивают туда еще сильнее.
В связи с этим, я вспоминаю отрывок из одного фильма.
Двое полицейских, женщина и мужчина, едут в патрульной машине. По рации передают, что муж сильно избил жену, и она вызвала девять-один-один. Диспетчер так же описывает множественные увечья пострадавшей.
При этом, женщина-полицейский о чем-то рассуждает, даже пытается пошутить. А мужчина, наоборот, поджав нижнюю челюсть, испытывает злобу.
Наконец, он не выдерживает такого фривольного отношения к трагедии, срывается.
– Слушай, там женщину до полусмерти избил муж, – говорит он, – Почему ты так себя ведешь?
– Ты недавно на этом участке, – объясняет она. – А я давно. По этому адресу, я уже ездила раз пять. Всегда одно и тоже: напился, избил до полусмерти. В первый раз, она была жертвой. Во всех остальных – уже соучастник.
В этом состоит жесткая мудрость нашей жизни. Когда один и тот же человек, в одних и тех же условиях, бьет нас пять и более, раз, уже на второй – мы становимся соучастниками этих избиений, а не жертвами.
***
Я очень хорошо помню тот год. Последний год, когда я выпил что-то, содержащее этанол.
В декабре, мы с семьей, поехали в Тайланд, на новогодние праздники. Нечего и говорить, что к этой поездке я тщательно «подготовился». Работал и пил столько, что в аэропорт меня везли чуть ли не под капельницей. Не говоря уже о том, что за несколько недель до отъезда, у меня случился приступ чего-то, похожего на белую горячку. В результате которой, я полностью разорвал отношения с родным братом, сам себе сломал ребро, чуть не попал в серьезную аварию на машине.
Возможно, это было мое «дно», от которого я оттолкнулся.
Приехав в Тайланд, я начал замечать связи, изнанку историй, фраз, выявлять «хвостики» в высказываниях, близких мне, людей. Это было мое откровение с самим собой, во время которого я начал писать эту книгу.
Наверное, вы думаете, что от таких глубинных осознаний, я перестал пить. Ну что вы! Тайланд, Бангкок… всем известно: то, что происходит в Бангкоке, остается в Бангкоке.
Вместо настойки элеутерококка, которая осталась в девяти тысячах километров, я использовал настойку «Дракон». Тогда еще не знав, для чего она или от чего. Главное – в ней около двадцати пяти градусов этанола и продавалась она почти в любом магазине, в том числе в круглосуточных аптеках. Вот сказка-то!
Легенда для жены избралась сама собой: что настойка эта – чрезвычайно полезна и действенна для регуляция давления, особенно рекомендуется всем с вегетососудистой дистонией, которой я, разумеется, очень страдал.
Поэтому, в любое время дня и ночи, в карманах всех моих курток, штанов, рюкзаков, звенели и побрякивали чекушки пузырьков с изображением красного чешуйчатого дракона на этикетке. Наверное, я стал неофициальным рекордсменом по употреблению драконовой настойки по результатам двух месяцев.
Само собой, одной настойкой не ограничиваясь. Настойка была лишь приятной ширмой для вина, вполне неплохого тайского пива и ужасного тайского виски. Настойка снимала утреннюю «муть» и сбивала вечернюю «пену». Днем она помогала вернуть аппетит. А в послеобеденное время служила борьбой с сонливостью.
В одной из аптек, где я часто покупал эту настойку, тайские девушки-фармакологи почему-то кокетливо смеялись, во время очередной покупки, предложив мне не мучиться такими частыми походами к ним, а сразу взять упаковку из двадцати четырех штук. Тем более, что будет со скидкой…
Как потом выяснилось, их смех был связан с тем, что настойка имела интимное назначение – служила благородной цели повышения потенции.
Не знаю, я не ощутил. Да и мне было, честно говоря, совершенно наплевать на потенцию.
***
После «города порока», Бангкока, мы переместились на остров. К тому времени, красный чешуйчатый дракон мне начал сниться, я видел его в отблесках света, в зеркалах, в пятнах перед глазами, силуэт угадывался в одеждах других людей и в кронах многочисленных пальм.
В один из тех дней, которые я потом назвал «дни красного дракона», я увидел сон, о котором в дальнейшем подробно расскажу.
После этого сна, я представил свою жизнь «до» и «после». Я очутился перед выбором – швырнуть свою жизнь, окончательно забыв про то, что когда-то все было по-другому. Или, попробовать осознанно перестать пить. Перестать, первый раз в жизни, сделав это – для себя и ради себя.
Я выбрал второе.
И вот, я неделю не пил. На тридцати пятиградусной жаре, меня трясло и знобило. Яркие краски моря, неба и растений казались тусклыми, как на пленке старого диафильма. Вкус фруктов и острой еды был похож на мыло.
Первый раз, за много лет, я не выпил ни капли этанола, ни в каком виде, в течение целой недели.
Было ощущение, как будто, спустя много лет заточения под землей, меня швырнули в надземную жизнь, которая ранила непривыкшие к солнцу глаза, оглушала тысячами звуков, кружила голову огромным пространством.
Помимо страха перед тем, что теперь будет со мной, я задавал себя вопрос: почему… ну, почему она (моя жена) осталась со мной? Почему женщина, столько раз обжегшись на людях с алкогольной зависимостью, продолжает оставаться с человеком, который не только зависим, но и пьет. Почему она вообще выбрала меня? Почему, зная про мою зависимость, заставила дать ей клятву – не пить, которая, еще глубже втянула меня в алкоголизм? Почему, несмотря на столь явные и многочисленные нарушения этой клятвы, она все еще со мной. Хуже! Делает вид, что не замечает!? Почему, почему…
После многих таких «почему», я стал видеть во всем этом какой-то заговор. Что люди, окружающие меня, специально договорились делать все, чтобы я оказался на самом дне бутылки.
Конечно, заговора никакого не было. Все было проще. Люди, которые остались со мной, когда зависимость развернулась «во всей красе», сами того не замечая, подстроились, их психика адаптировалась. Они не были виноваты. Как жертвы, захваченные террористами, не виноваты в Стокгольмском синдроме, тысячи молодых людей, следующих за диктаторами, не виноваты, что не сомневаются во всем, сказанном с трибуны.
Так и не виноваты люди, окружающие алкоголика в том, что они научаются с этим жить.
Я встречаю много метафор на тему нашей психики. Что это пирамида, сосуд, водоем, облако… но, все больше мне кажется, что это – ручеек, текущий через грунт и камни. Струйка воды, которая всегда находит путь. Извилистый, с точки зрения рационального. Но, правильный с точки зрения воды: она проходит там, где встречает меньше сопротивление. Так же и наша психика. И так же, психика «соучастников» алкоголика.
Буковски говорил, что для того, чтобы быть алкоголикам, нужно упорство и смелость. Конечно, эти слова не стоит понимать буквально. Чарльз Буковски, великий писатель и один из главных «поэтов» выпивки, на самом деле, показал ее страшную изнанку.
В этой фразе, я думаю, под упорством он подразумевал, что алкоголик не останавливается, несмотря ни на что. Ушла жена, лишился работы, попал в аварию, доктор объявил «если вы не прекратите, то…» – алкоголик не останавливается в таких случаях.
Если вы думаете, что наступит такой момент, когда сработает защитный механизм, то, увы, в девяносто девяти процентах, он не срабатывает. Зато срабатывает другое. То, что я называю третьим актом алкогольной «драматургии»: все не так… ну и к черту это ВСЕ!
Поэтому, большинство людей на улице, с сизыми лицами, не понятно, мужчина или женщина, просящие мелочь и, получив ее, первым делом купят не хлеб, а бутылку. Они находятся в апогее «ну и к черту». Хлеб им не нужен, во всяком случае, до того момента, пока они не заглушили свое разочарование. Надо заглушить, смягчить. Только потом, уже можно думать о хлебе. В этом состоит упорство алкоголика. И поэтому, это упорство не синоним упорству, позволяющему человеку делать тяжелую работу, преодолевать новые горизонты, несмотря на трудности.
Ну а про смелость, я думаю, вы уже догадались, что она означает в алкогольной зависимости. Безусловно, алкоголику смелость нужна. Все потерять, остаться на улице, с сильно пошатнувшимся здоровьем, без денег и работы, с одним постоянным желание – «промочить» горло. Да, для этого нужно быть смелым.
Я до сих пор не знаю, что помогает мне не пить уже много лет. С одной стороны, это конечно, честность с самим собой. Осознанная честность, благодаря которой, я смог увидеть причинно-следственные связи в моей жизни. Сделать переоценку всего, что раньше казалось веселым или героическим. Заново увидеть тех людей, которые окружали меня с детства и их поступки.
Но, я думаю, не последнюю роль сыграла смелость. Точнее, ее отсутствие. Упорства у меня хоть отбавляй, а вот смелости… поэтому, страх все потерять, очутиться на улице, – был сильнее дикой дряни, бесновавшейся внутри.
***
По истечении пяти дней завязки, я начал по-новому ходить, ощущать прикосновения, радоваться вкусу еды без «смазки». Даже один раз смог заняться трезвым сексом. Коротким до неприличности, но все же, это был настоящий секс без алкоголя.
И вот, вечером пятого дня завязки, мы ехали на велосипедах к нашему домику, дочь сидела на багажнике, рассказывала мне о том, что видит. Кажется, она сказала что-то забавное. Я и сам не заметил, как губы раскрылись, глаза сощурились, а из гортани донесся какой-то необычный звук. Кажется, я первый раз, за многие годы, по-настоящему засмеялся.
Серьезно, многим покажется это диким. Но, если человек находится в зависимости, то первое, чего он лишается, – это искреннего смеха. Он может смеяться издевательски, едко-иронично или дьявольски хохотать в периоды «ну и к черту», как бы отмечая своим смехом потерю всех ценностей и смыслов. Но, чего он почти никогда не может делать – смеяться просто так. Просто, потому, что смешно. Искренни, одним словом.
И тут, я услышал, почувствовал у себя такой смех.
Мы ехали по темной дороге, шины приятно шуршали по остывающему асфальту, большие лопухи пальмовых листьев шапками чернели наверху.
За полчаса до этого, прошел дождь. Центральная часть дороги была еще мокрой, вперед, змейкой, петляя серебристым блестящим следом. Мне казалось, что мы едем вдоль раскинувшейся мантии волшебника-великана, который идет впереди нас.
В первый раз, я почувствовал, что начинаю жить по-новому, и что это возможно. Что я могу любить этот мир – и без алкоголя. Доверять ему, не чувствовать себя одиноким, не бегать в беличьей клетке зависимости.
Я замедлился, мне хотелось продлить, проникнуться этим чувством нового. Дочь перестала рассказывать. Видимо, ощутила некую торжественность момента.
Тут я услышал звук шин сзади. Это жена догнала нас. Обогнав, она невзначай бросила через плечо:
– Я тебе твоей настойки купила!
В корзинке велосипеда, сзади, я увидел две четвертушки с красным чешуйчатым драконом.
Мантия волшебника поблекла. Я стал лихорадочно соображать, что мне делать. Делать, делать, делать… через пять минут я окажусь в домике с двумя бутылками настойки. Вечер, после знойного дня, на веранде, свежо и так хорошо бы…
Если бы я писал сюжет к фильму или некое мотивирующее послание, то дальше я бы соврал вам. Красочно описал бы, как я зашвырнул двух «драконов» в самую глубокую бухту на острове, встав на самый край утеса, символизирующего то, что я дошел до черты, но дальше не пойду.
Но, я пишу все это для того, чтобы, быть может, в моих историях вы увидели часть своих, и в следующем шаге работы со своей зависимостью – были честнее с самим собой.
Я выпил те две бутылки. Они не произвели никакого эффекта. Мне не стало лучше, не стало хуже. Спустя пять дней завязки, они оставили только небольшое помутнение в голове. Но, они запустили дальнейшую выпивку. Воспользовавшись универсальным оправданием «а раз так, то ладно», я следующие несколько недель заливался так, что полностью компенсировал пять дней «недостачи».
***
Заливался от боли, ужаса, отчаяния… первый раз увидев отношения с женой, как «трясину», которая меня затягивает.
Что я в этих отношениях иду по болоту, за ней или рядом с ней, а может, она подталкивает меня сзади. Не важно. Главное, что мы, в своей совместной жизни, все глубже оказываемся по ноздри в том, из чего очень сложно выбраться.
Она никогда не покупала мне настойку. То посмеиваясь, то ругая за то, что я слишком много ее выпиваю (знала бы она, сколько я выпивал, на самом деле), она не покупала ее, даже когда я очень просил.
Сам иди за своей настойкой! – говорила она без всяких «но».
И вот! Я не пил пять дней. Я пытался по-настоящему измениться. И вдруг, она сама покупает мне эти две несчастные бутылки. Та, кто пять лет назад, взяла с меня «кровавую» клятву – не пить.
Примерно такой тип отношений я называю – «трясиной». Для обоих, в таких отношениях много двусмысленного, с изнанкой, наполненного скрытыми посланиями. И никто в этом не виноват. Просто так работает совместная «схема». Если конечно, уместно называть «схемой» отношения, в результате которых один оказывается по ноздри в гнилой воде, лишь иногда высовывая рот, чтобы дрожащими губами дотянуться до горлышка бутылки. А другой сидит, посреди этого болота, с трудом примостившись на одинокой кочке, оплакивая и своего партнера, и свою болотную жизнь. Или, оба оказываются в трясине, с трудом дыша, сохранив силы только для того, чтобы передавать друг другу бутылку.