Глава 26
Вельсиолл оторопел, увидев состояние, в котором пребывала Улианта. Лунный блеск её лица померк, скрывшись за мертвенно-серыми пятнами, покрывшими кожу. Ему пришлось напрячь слух, чтобы уловить её тихое дыхание и редкое сердцебиение. Руки и ноги Улианты безвольно раскинулись по циновке, как у брошенной раздосадованным ребёнком куклы.
Архонт сел на колени перед ней и коснулся пальцами сонной артерии в том месте, где теперь темнели следы от пчелиных укусов. Он закрыл глаза и склонил голову.
Лорд Хироюки слышал, что столкнувшись с бедой, нестареющие эльтасмирии впадают в траур, способный длиться столетиями. Возможно, это была одна из причин, почему их раса, бывшая когда-то величайшей в Биртронге, уступила влияние людским культурам. Меланхолия эльтасмириев имела достойное для каждого воина объяснение – слишком много они пережили, издревле ведя борьбу со зловещими проявлениями хтонической Тьмы. Но когда Вельсиолл поднялся на ноги, Хироюки не увидел в его глазах тоски. Он увидел в них сияние изначального света, что легко заставляет Тьму отступить. В полной мере он ощутил Силу и Значение имени архонта.
Вельсиолл Иден`Гвейон – Свет Надежды, озаривший Дом Весеннего Шторма во мраке Обновления Мира!
– Ныне я скажу не как посол Дома Весеннего Шторма, но как эльтасмирий, чья соплеменница лежит у моих ног и обречённо умирает. – Голос архонта не просто звучал, он проникал сквозь стены, разливаясь в пространстве и времени, заставляя витающие в замке Хикари древние потоки энергии течь с удвоенной силой.
– В смерти лорда Року есть тайны, которым нет объяснения в этом мире. Благородная Юми, кем бы она ни была, не та, за кого себя выдавала. Теперь, чтобы спасти Улианту, я сойду в колодец её сновидений и выясню первопричину всех бед вашего острова.
– Нет, – воскликнула испуганная Тингмэй, – вы собираетесь бросить вызов великим духам! На их территории! Хироюки, останови это!
– Остановить героя на пути к смерти?! – Громко ответил ей Хироюки, и Вельсиоллу показалось, что в его словах проскользнуло презрение к просьбе жены.– Наши дороги совпали, Вельсиолл. Я буду лично охранять твоё тело, пока ты будешь пребывать во сне!
Архонт подхватил тело Улианты и пошёл прочь из замка.
– Я иду к лесу, – произнёс он на ходу, – в джунглях по прибытии Улианту укусили пчёлы, и с того часа её сны стали опасны для окружающих.
– Не слишком ли ты возбуждён, эльтасмирий? Я вижу яркий свет в твоих глазах. Не так много существ способны заснуть, глядя на солнце. Тем более, в преддверии смерти, как бы достойна она ни была.
– Твои слова разумны, Хироюки. – Неожиданно спокойно ответил Вельсиолл, и волна эмоций, обрушившись на сияющий песок его глаз, схлынула обратно в океан эльтасмирийской мудрости.
Архонт молчал весь скорый путь до раскидистой акации, в тень которой он бережно уложил Улианту. Хироюки показалось, что ветви дерева потянулись навстречу, а трава мягко и призывно склонилась вокруг, но он силой воли отогнал любые мысли, потворствующие наступлению сна.
Лучший воин Рокушимы заступил на ночное дежурство.
Глава 27
Некоторое время глаза Улианты привыкали к прямым лучам закатного солнца. Пусть они и потеряли свою полуденную силу, но после сумрачной трапезной залы эльтасмирийке пришлось закрыться от них ладонью. Вокруг неё шумели ребячьи голоса, замкнутые в тесноте узкой улицы. Девушка убрала ладонь с лица, ожидая увидеть детей, но вместо них прямо перед ней оказалась женщина, сгорбившаяся под тяжестью массивной лейки. Улианта мгновенно узнала её. В детстве она казалась ей старой, но увидев её сейчас, стало ясно – в том, оставшемся в детстве городе-государстве Кхатаз, где Улианта провела ранние годы, этой женщине было едва за тридцать.
У Баожэй не было детей. Всю жизнь она прожила одна. Никто не видел её с мужчиной. Всю любовь, живущую в её сердце, она отдавала маленькому палисаднику рядом с собственной лавкой, доставшейся от родителей. Вот и сейчас Баожэй заботливо поливала тянущиеся по тонким натянутым верёвочкам побеги молодых огурцов. Улианта узнала и этот палисадник. Сама того не подозревая, через годы она обустроила точно такой же у себя дома, в Лондо Ллар, бессознательно скопировав его у одинокой женщины.
Девушка вспомнила, что произошло дальше, и её сердце заколотилось.
– А давайте срывать их и кидаться с крыш? – Услышала она рядом знакомый голос кхатазского мальчишки. Согласно старинной традиции настоящие имена детей скрывались до совершеннолетия, чтобы злые духи не могли навредить им. Этот парень, носивший короткое воинское прозвище – Самшит, старший сын уважаемого Поющего меча с детства знал своё предназначение и готовился к нему. Умение вести за собой людей, хоть им на троих и не исполнилось тридцати лет, было у него в крови.
– Она так любит свои растения. – Засомневался второй мальчишка.
Улианта едва вспомнила прозвище этого юного простолюдина – Камыш, но хорошо знала, что его отец зарабатывал на рис рыбацким промыслом, исчезая за горизонтом каждое утро, солнечное или дождливое. С младых ногтей он впитал уважение к труду и сейчас не желал нарушать господствующий в палисаднике порядок.
Самшит грозно поглядел на него из-под бровей, как учил его отец и рыбацкий сын отступил назад. Но сомнения в правильности поступка остались, и дети растерянно замерли. Из ступора их вывел звонкий мелодичный голос за спиной Улианты. Он развеивал любые сомнения и заставлял подчиняться лучше любого намека на принуждение.
– Она не такая, как остальные взрослые. Слишком высокомерная. Эти огурцы для неё важнее нашего внимания! Мы сорвём их все, как делали это с цветами. Помните, как она рыдала? Мы научим её смирению. Ты ведь с нами, Улианта?
Улианта обернулась и увидела Гортензию. Девочка родилась и выросла за прилавком ломбарда, а потому знала о людских слабостях и пороках больше иного мудреца.
Самшит, Камыш, Гортензия… Воин, крестьянин, торговец… Страшная догадка родилась в голове Улианты. Её воспоминания используются духами – тремя Бамбуковыми Цветками из пяти. Они выстраивают новую память, стирают личность, ослабляют её волю, заставляя вновь пережить самое болезненное событие детства. Её используют для какой то цели, ведомой лишь им. Улианте стало страшно.
– Нет! – Завопила она, но её голос был тихим, как предсмертная дрожь стрекозиных крыльев прохладной осенней ночью.
Вельсиолл проснулся от гадкого запаха разлагающегося мяса. Он открыл глаза и увидел, что вновь находится в трапезной зале замка Хикари. Перед ним стояло огромное блюдо с растёкшейся по нему тушей громового сома. Речной гигант превратился в гниющую тёмную слизь и, не видя его ранее, Вельсиолл не смог бы даже определить вида этой рыбины. Сквозь её рёбра проросли побеги мелиссы. Архонт вспомнил, что именно это растение подавляет действие дикой камелии и клонит в сон. Подозрения эльтасмирия в отношении Локтоиэль, возникшие после путешествия по Старой дороге, только усилились. Ведь кто, как не илийдинги могла знать о снотворных свойствах растений и одновременно о том, что спать Улианте ни в коем случае нельзя.
Вельсиолл огляделся по сторонам. В зале исчезли все выходы, терраса скрылась за стеной цвета яичной скорлупы. В углу же, там где вчера спала Локтоиэль, появилась тканевая занавеска. Архонт не мог вспомнить, чтобы утром он видел её на этом месте. Он присмотрелся и понял, что занавеска покрыта сажей и скрывает то ли проход, то ли дверь.
«В этом месте нет очага», – подумал архонт, – «откуда же взялась копоть?».
Он подошёл поближе и ощутил исходящий от занавески запах календулы. Вдруг кусок сажи осыпался на пол вместе с тканью, за которой оказался открытый дверной проём и помещение за ним.
Вельсиолл увидел в потаённой комнате то, что совсем не ожидал увидеть. Его взору предстала заброшенная кузня. В центре на наковальне лежал его щит. Архонт обрадовался ему, как старому другу. Он надел его на руку и, как только это произошло, из-за стены послышался крик Улианты. Благодаря зоркому взгляду архонт увидел тонкие лучи света, пробивающиеся сквозь дощатую стену. Архонт постучал по ней костяшками пальцев. Деревянная стена, долгие годы подвергавшаяся жару кузницы, казалась хрупкой. Вельсиолл перехватил щит и с разбега влетел в стену. Стена устояла, и на него обрушился дождь из угольной пыли. Ещё один разбег, удар, и две доски с треском вылезли наружу. Багровый свет заката проник внутрь. Острой кромкой щита он вырубил проход пошире и вырвался наружу.
– Что мы наделали! – Гортензия всхлипывая, хватала Улианту за руки.
Улианта, как и тогда, в детстве поразилась изменению её настроения. Только что она подталкивала друзей к проступку и тут же раскаивалась самой первой. Но сейчас Улианта знала, что это спектакль, вскрывающий старую рану вины на её душе.
– Нам надо догнать её и извиниться! – Прокричал Камыш.
Эльтасмирийка посмотрела на лес, туда, где еще качались потревоженные ветки деревьев. Расплакавшаяся Баожэй побежала в чащу, не выдержав вида сорванных огурцов и растоптанных побегов, за которыми она так бережно ухаживала. Там – в ночной тьме её ждала неминуемая гибель, и каждый кхатаз, будь он даже ребенком, знал это.
– Улианта, я призываю тебя помочь нам! – Пафосно произнёс Самшит, вспомнив, что он будущий Поющий меч. – Отправляйся вслед и спаси её! Ты же эльтасмирийка. Тебе ли бояться леса?!
Улианта хотела уже рассмеяться им в лицо, как вдруг со стороны старого дома, стоящего по соседству с хижиной кхатазки раздался шум. Улианта оглянулась. Покрытая копотью кузница вздрогнула от удара изнутри. Старый кузнец, пропавший совсем недавно, не обладал такой силой и то, что рвалось наружу, испугало её.
Отец рассказывал Улианте, что все разговоры о живущей в кузне тёмной силе на самом деле всего лишь слухи, порождённые невежеством. С самого начала кхатазской государственности кузнецы-одиночки и прочие мастера, равно как и колдуны объединились в послушные касты, сцементировав тем самым здание поднимающейся империи. Но поразивший Улианту страх поборол голос разума. На ходу заплетая волосы в косу, она устремилась в темноту вечернего леса.
Стоило ей исчезнуть в джунглях, как маленькая троица потеряла всякий интерес к происходящему вокруг. Они переглянулись друг с другом, не по-детски улыбнулись и белыми облачками растворились в воздухе.
В чёрном облаке сажи и пыли Вельсиолл вылетел на улицу и огляделся. Он стоял посреди узкой улицы, выходящей к ручью, стеснённому высоким каменистым оврагом. По весёлым переливам его стремительных потоков архонт понял – совсем рядом находится море, и ручей скоро вольётся в его бесконечные воды. Несколько мгновений он колебался. Идти к морю, что так манило его, или в лес, откуда проистекал водный поток.
Вельсиолл сделал шаг навстречу ручью. Под ногами что-то лопнуло, заставив его посмотреть вниз. На земле растекался зелёными внутренностями огурец. Рядом с ним лежал ещё один. И ещё. Вся улица была усеяна свежими раздавленными плодами. Тем удивительнее они выглядели на фоне засыхающего палисадника, который выглядел так, будто из него вытекают все живительные соки. Тем не менее, было заметно, что садик разбил человек, влюблённый в цветы и своё дело.
Что-то уничтожало растения прямо на глазах. Заходящее за горизонт солнце лишь усиливало трагизм происходящего. Почерневшие листья застывали и скручивались, бутоны цветов осыпались, не успев распуститься. Вельсиолл понял, что здесь произошло что-то важное, и садовник в великом отчаянии бросил своё детище.
Эльтасмирий взглянул на следы и понял, куда следует идти.
Улианта кралась по узкой тропинке к колодцу, расположенному в ложбине, прямо у стены дворца правителя Шана. Ручей привёл её к своему истоку, откуда он начинал свой путь через небольшой лес к морю. Искусные строители выложили ложбинку каменными ступенями, а место где вода била из земли, обрамили каменной чашей в виде собранных вместе рук. С тех пор кхатазы, оставив обувь перед ступенями, спускались вниз, чтобы зачерпнуть родниковую воду из каменных ладоней, или набрать вёдра из резервуаров со скапливающейся дождевой водой. Но не только вода собиралась здесь. Каждое утро у колодца встречались женщины, спускаясь за водой и неся с собой свежие сплетни. Никто, кроме правителя Шана не понимал истинного смысла этого красивого сооружения. Только он знал, что собранные ладони колодца отражают звуки голосов вверх, и на огромном балконе, расположенном у вершины дворца, слышны все разговоры, даже если они ведутся шёпотом. Годами отцы-правители города, а впоследствии и империи учили здесь старших сыновей отличать правду ото лжи.
Улианта остановилась у края уходящего вниз колодца. Солнце уже зашло за деревья, и она не видела, что таится внизу, но кошмарные воспоминания детства напоминали ей об этом. Там внизу, прямо в холодной родниковой воде растекается тёплая кровь одинокой женщины Баожэй – самой талантливой садовницы при дворе правителя Шана. Ни до, ни после Улианта не встречала больше людей, настолько преданных растительному миру и любящих природу не меньше илийдингов.
Сейчас она в страхе убежит домой, но её заметит ночная стража правителя Шана. Утром её отца вызовут во дворец, а ещё через два дня начнётся Обновление мира, несущее беды и перемены всем народам Западного Биртронга.
– Это всё одиночество, – раздался прямо из тьмы колодца спокойный голос, – и разочарование…
В это время над лесом показалась луна, и Улианта увидела внизу одинокого кхатаза в дорогой одежде. Высокий головной убор, проткнутый поперёк золотой спицей, расшитый изображениями цветов… пяти цветов… Чёрные как смоль волосы ниспадали на плечи. Такого же цвета тонкие усы и тонкая длинная бородка. Лицо же, наоборот, мертвенно бледного цвета, и глаза… Выразительные чёрные глаза, подкрашенные специальным чёрным карандашом. Бледность же лицу придавала пудра, которую так любят кхатазские чиновники, дамы Ночи и прочий цвет империи.
– Правитель Шан, – Улианта сразу узнала человека, не раз виденного ей в детстве три с лишним века назад на светских приёмах и балах, – вы стали Разочарованным духом? Архонт Вельсиолл рассказал мне, но я не могла поверить. Прошу вас, верните меня в мир живых.
– Это случится очень скоро, девочка. Хотя, по правде говоря, ты его пока и не покидала.
Улианта сделала шаг назад и оглянулась.
– Нет-нет, на этот раз ты не убежишь, Улианта! – Гулко рассмеялся Первый над Цветками. – Тебе уготовано увидеть первородный сон. И поделиться им со всеми народами, населяющими земли Кхатаза!
Эльтасмирийка почувствовала, как земля под её ногами пришла в движение. Она попятилась, чтобы оставаться на месте и не скатиться вниз колодца.
– В этом колодце забытые воспоминания несметного числа людей и нелюдей. Сколько дворцовых заговоров, планов убийств, секретов, проклятий и любовных признаний хранит он в себе. Так много, что возвратив их в головы живых через сны, можно вернуть память народу. Вернуть Дзен-Кхат. Низвергнуть Дзен-Азиро. Вновь наступит эра процветания и величия Кхатаза. Путь империи отрывает народ от корней, культивирует страх одних перед другими, сеет рознь. Рано или поздно, это приведёт к утрате самобытности, бессмысленным войнам и гибели миллионов. Через Первородный сон умрёт неверный путь и возродится осознание мудрости предков.
Монотонная усыпляющая речь Разочарованного духа загипнотизировала Улианту, лишая её тяги к сопротивлению, замораживая мышцы. Земля под ногами потоком потекла вниз, устремившись в колодец. Девушка упала на колени, едва успев зацепиться за один из каменных уступов, созданных древними строителями.
– Я люблю свой народ. И каждый раз разочаровываюсь, наблюдая тот путь, которым он движется!
Голос Первого над Цветками, спокойный, но в тоже время заполняющий всё окружающее пространство, подавлял и вытягивал силы из Улианты.
– Я не мог повлиять на всех одновременно, живущих ныне в землях Кхатаза, лишь на каждого в отдельности через сны и малые потоки эмоций, что проходят через странствующие по телам живых Бамбуковые Цветки.
Дух замолк, словно задумавшись над чем-то. Разум Улианты просветлел, и она, цепляясь за уступы, полезла вверх. Ловкая, как и все эльтасмирии, она преодолела почти вертикальный склон и уже готова была перемахнуть через край на ровную поверхность, как прямо позади неё вновь раздался голос Разочарованного духа. Он сковал её тело и лишил сил двигаться.
– Пока не явились бессмертные. Неувядающие телом, как и вы. Наше соглашение даёт шанс изменить будущее Кхатаза. Но теперь оно не важно. Ведь появилась ТЫ. Твоё возвращение на эти земли не случайно. Тебя тянуло сюда. Ты – часть Провидения.
Лес оказался небольшим, и тропа быстро вышла на опушку, где упиралась в стену клубящейся тьмы, из которой приглушённо звучал знакомый архонту голос правителя Шана. Слова были непонятны, но он явно кому-то что-то рассказывал.
Вельсиолл остановился. На границе света и тьмы он увидел достаточно молодую женщину аристократичного вида. Она обернулась, и эльтасмирий невольно вздрогнул, увидев её красивое кхатазское лицо…
Её глаза! Глубокие изумрудные глаза! Именно так смотрел на него саблезуб, из-за которого архонт чуть не погиб на охоте. Осознание того, что именно этот взгляд видел и лорд Року в последние мгновения своей жизни, заставило архонта похолодеть внутри.
– Моё почтение, архонт, – улыбнувшись, сказала женщина, – ваша тяга к познанию мира и стремление к пониманию сути вещей похвальны. Я ценю тех, кто постоянно учится и даёт пищу своему разуму.
– Четвёртый Цветок? Покровитель наук и мудрости? – Глядя ей прямо в глаза, спросил Вельсиолл и, не дав времени на ответ, продолжил. – И каким же образом «мудрый дух» лишил жизни верховного лорда? Вряд ли простым нападением в виде саблезуба. Уж не убив ли до этого госпожу Юми и завладев её телом? А может, поработив её разум и заняв его место? Достойное занятие для духа, покровительствующего учёным мужам!
Укол Вельсиолла достиг цели. Лицевые мышцы женщины-духа свело судорогой, глаза полыхнули яростью, но это быстро прошло, и она вновь улыбнулась, но перешла на «ты».
– Стараешься для старших архонтов, юный Вельсиолл? Готовишь для них простые ответы?
– Почему же простые? В ситуации с помилованным тобой щенком, но при этом двумя убитыми людьми, я теряюсь как мальчишка.
После этих слов взгляд архонта стал холодным и жёстким. Он медленно начал снимать перчатку с руки.
– Твоя магия тут бессильна, – Четвёртый Цветок вновь улыбнулась, на долю мгновения обнажив зубки, которые на этот раз были уже острыми, – но для простых ответов ты можешь заглянуть в мою память и увидеть всё, что пожелаешь. Я абсолютно не имею ничего против этого и даже помогу углубиться в любой, даже самый далёкий день.
– Боюсь, цена меня не устроит. Мне не нужен мой дар, чтобы видеть тебя насквозь.
Четвёртый Цветок засмеялась:
– Какой проницательный и всезнающий эльтасмирий. А твои старшие друзья из Совета не говорили, что эта способность не дар, а проклятие? Сейчас ты можешь увидеть последние сутки жизни разумного существа. С годами ты будешь проникать в воспоминания всё глубже и глубже. Пока не увидишь самое первое из них, которое не помнит никто из живущих. И тогда архонта Вельсиолла постигнет судьба предков. Ты узришь Первородный сон!
Архонт даже немного нахмурился. Его мысленная работа сигнализировала о том, что опасности в словах Четвёртого Цветка нет.
– Я буду видеть сны младенцев? Первые сны, что витают вокруг колыбелей, так и не став воспоминаниями? Новая жизнь – это прекрасно. Где же здесь проклятие?
Четвёртый Цветок улыбнулась, вновь слегка обнажив остренькие зубки, похожие уже на клыки:
– Только что рождённые создания не имеют памяти, их разум и эмоции, их мысли и чувства разделены. И впервые они соединяются в единое целое в своём первом сне. Его никто не помнит, потому что ещё не познаны слова, не сформированы образы. И вот именно этот первородный сон ты и увидишь. Тебе уготовано великое испытание. Узреть сцену, где разум и эмоции сплетаются в первом танце и увидеть то, что объединяет всех живых существ. Увидеть то, что заставляет любое существо изо всех сил бороться за свою жизнь.
– И что же это?
– Один и тот же, пусть и разный, но одинаковый сон. Все видят то, что объединяет людей и нелюдей, животных и птиц. И это забытое видение заставляет их жить. Они видят сцену собственной смерти. И проклятие твоё в том, что ты увидишь сотни и тысячи чужих смертей, страдая от собственной беспомощности и невозможности что-либо изменить. Пока не возжелаешь отказаться от собственной жизни.
Четвёртый Цветок прервала речь. Её лицо растянулось в улыбке, похожей на оскал хищного зверя:
– Но гораздо раньше тебя свой Первородный сон увидит Улианта! Она увидит свою смерть, а не чужую. Не просто так родилась она на этих землях, и даже покинув их, не смогла избежать возвращения. Она – факел бессмертия для кхатазского народа. Её смерть погасит заблуждение Дзен-Азиро, лишив Пятый Цветок ориентира, и вновь разожжёт пламя Дзен-Кхат, освободив Разочарованного духа от его бремени. Ритуал уже начался. Скоро весь Кхатаз станет единым в своих помыслах.
– Уйди с моей дороги! – Закричал архонт и двинулся навстречу духу.
– Конечно, уйду. Когда закончится ритуал. А пока я покажу то, что увидел лорд Року в последние мгновения своей жизни. Простой ответ на сложные вопросы специально для жаждущего знаний архонта Вельсиолла!
Четвёртый Цветок хищно улыбнулась, и её острые зубки начали вырастать в длинные клыки, искажая красоту её лица. Руки с хрустом вытянулись из рукавов, превращаясь в когтистые лапы. Одежда порвалась под напором разрастающихся мышц, на мгновение явив Вельсиоллу красоту женского тела госпожи Юми.
Тем безобразней показался ему саблезуб, в чьё обличье воплотился Четвёртый Цветок. Зверь зарычал и припал к земле, намереваясь атаковать, но из зарослей кустарника прямо в изумрудные глаза прилетели две стрелы. Раздался истошный визг. Саблезуб завертелся на месте, пытаясь выдрать лапами стрелы, но Вельсиолл не дал ему шанса. Архонт рванулся вперёд, на ходу выхватил щит из-за спины и одним ударом отрубил голову хищнику.
– Что вы тут делаете? – Услышал он за спиной голос Локтоиэль.
Вельсиолл развернулся. Девушка успела убрать смертоносный лук за спину и сейчас вытирала с глаз слёзы.
– Ты намеренно усыпила Улианту! Ради чего это всё? – Яростно произнёс архонт, разведя руки в стороны и делая шаг ей навстречу.
– Первородный сон свернёт кхатазов с пути войны. Они оставят мой народ в покое.
– Ради чего это всё? – Крикнул архонт настолько яростно, что Локтоиэль подпрыгнула.
– Я не знаю, – тоже закричала она, и из её глаз брызнули слёзы, – если моё счастье недостижимо, то пусть я никогда не проснусь. И она тоже. Пусть наши судьбы канут в небытие ради великого дела. Правитель Шан – мудрейший человек. Он принесёт счастье на эти земли!
– Люди с неудавшейся личной жизнью и внутренними драмами очень любят говорить о великом. Это не заканчивается ничем хорошим. Не думал, что вечно молодые илийдинги так похожи на людей. – Со злостью в голосе произнёс архонт и, резко развернувшись, решительно двинулся к завесе тьмы.
– Я же спасла вас, Вельсиолл! – Выкрикнула Локтоиэль, потянувшись обратно за луком.– Прошу, не ходите туда. Вы же слышали речь Цветка. Вы можете проснуться – вас ничто не держит. Просто проснитесь и оставьте нас здесь. Стойте, или я прострелю ваши колени! – Выкрикнула Локтоиэль со слезами на глазах.
Любое другое существо после этих слов уже корчилось бы на земле от боли, хватая торчащие из ног стрелы. Но не Вельсиолл… он опередил выстрел Локтоиэль, выхватив свой лук и успев закрыться щитом. Коротко взглянул на две маленькие вмятины возле герба Дома Весеннего Шторма и, не успевая достать стрелы, просто швырнул лук в девушку. Всё произошло стремительно.
В этот миг Локтоиэль вытягивала из колчана две новые стрелы и не успела увернуться от хлёстко прилетевшего ей в лицо «снаряда». От боли и неожиданности она вскрикнула и упала на землю. Было очень обидно и больно, хоть и не опасно для жизни. Быстро придя в себя, она вскочила на ноги. Вельсиолл уже исчез во тьме спуска к колодцу. Локтоиэль вытерла смешавшиеся с песком слёзы, подняла оба лука, свой и эльтасмирийский, с земли, и побежала вслед за архонтом.
Вода наполнила всю чашу колодца и теперь истекала на каменные ступени. При соприкосновении с их поверхностью, вода шипела и превращалась в пар, похожий на белесые ленты. Эти ленты, как щупальца исполинского кальмара поднимались вверх, окутывая Улианту шёпотом чужих воспоминаний, растворяя её собственную память и разум. Земля под ногами окончательно превратилась в обрыв, и она покатилась вниз, прямиком в чашу колодца. Когда до свободного падения оставалось совсем немного, на краю обрыва появился Вельсиолл.
Улианта увидела, что и перед лицом смертельной опасности он не теряет самообладания. Архонт на мгновение замер у края обрыва, смерил взглядом расстояние между собой и девушкой, отбросил в сторону щит и бросился к ней, съезжая по склону.
– Не-е-т! – Закричала Улианта, но Вельсиолл теперь даже не глядел на неё. В каждой его руке оказалось по стреле, и он, глядя на Разочарованного духа, крутил их в пальцах. Действия архонта смутили Улианту. На мгновение она решила, что это всё морок. Однако, провернув стрелы в последний раз, Вельсиолл с размаху вонзил их в ладони девушки.
После этого архонт оттолкнулся от обрыва перед самым лицом орущей Улианты и полетел в колодец. Разочарованный дух вздрогнул и, растекаясь в воздухе, стремительно поплыл навстречу Вельсиоллу. До воды оставалось менее пяти шагов, когда Первый над Цветками протянул вперёд руки, почти коснувшись архонта. Но в этот момент сверху, со свистом рассекая воздух, в лицо духу прилетел эльтасмирийский лук. Он звучно ударил его по лбу и левой щеке, заставив отшатнуться от неожиданности.
Вельсиолл рухнул в воду. Доспехи потянули его вниз. Он, зажмурив глаза, начал срывать с себя наплечники и наручи, отсчитывая последние мгновения перед сонмом чужих первородных снов. Внезапно его пронзило осознание, что этот колодец не для него. Он нарушил правила, и теперь сон будет один. Его собственный…
В этот момент сверху в воду упало ещё одно тело. Вельсиолл поднял голову вверх и увидел нелепо барахтающуюся в воде Локтоиэль. Илийдинги без раздумий прыгнула вслед за ним в попытке спасти, но стремительно пошла ко дну, ударившись об одну из каменных ладоней чаши.
«Нет!» – пузырьками воздуха беззвучно крикнул Вельсиолл и попытался вытолкнуть её на поверхность, но Локтоиэль, почувствовав архонта рядом, обхватила его руками. Вместе они достигли дна, и Вельсиолл, оттолкнувшись от него ногами, поплыл вверх, обнимая Локтоиэль. Так, глядя друг другу в глаза, они и вынырнули из воды.
И стали первыми в истории Биртронга взрослыми существами, разделившими Первородный сон.