Истории Мага. Гибель Соттома и Гемерра

– Доброго здоровья и долголетия тебе, мастер Гамид, – вежливо поздоровался Маг, внимательно разглядывая жилистую поджарую фигуру Гамида, пленного ассасина, пойманного в Цитадели лет семь назад и с тех пор используемого для обучения, проверки боевых навыков и профессионального отсева молодых волшебников. За семь лет Гамиду удалось почти убить трех начинающих волшебников и умудриться остаться при этом не только живым, но даже не покалеченным. Последние четыре года целью Гамида был Маг. Глава Совета Горх обещал отпустить Гамида из Цитадели на свободу, если тот сумеет пустить кровь Магу, но именно с этого момента удача полностью изменила ассасину. Раз за разом Маг уходил целым и невредимым, избегая или просто уничтожая искусно подготовленные ловушки. А вот Гамиду, несмотря на его огромный опыт, каждый раз приходилось залечивать очередное ранение, полученное от увертливой цели да копить в глубине души горечь поражения и злобу на победителя, каждый раз оставляющему ему надежду на свободу и не желающего нанести ему смертельный удар и освободить от позорной жизни.

–Не могу пожелать тебе ни первого, ни второго, Маг, – хищно ухмыльнулся Гамид, не обращая никакого внимания на кровоточущую рану и меняя стойку из оборонительной в атакующую.

– Глупо желать тебе того, что у тебя исчезнет через пять ударов сердца. Моего сердца, твое-то сердце скоро замрет. Извини, но я очень тороплюсь. Я хочу до полудня выйти на свободу из вашей проклятой Цитадели, да разрушит ее черный Ариман до основания.

– Ну, пока что не Ариман, а ты разрушаешь Цитадель. Вот какую ямину вырыл, чтобы спрятаться от меня под землей, а стоило мне повернуться к тебе спиной, как ты уже тут как тут и готов ударить в спину. И что об этом говорит кодекс искусства убийства ассасинов?

– Когда очень спешишь, можно ударить и в спину, – равнодушно ответил Гамид и качнулся из стороны в сторону, наблюдая за реакцией безоружного Мага.

Маг понимающе покивал, зевнул и нагло потянулся. Караульные дружно охнули, а Гамид сделал полшага вперед так, что клинки почти уперлись в незащищенный живот Мага.

– Мастер Гамид, ты не подскажешь мне, что такое техника квахра-василиска? Очень хочется знать.

– Это техника нанесения знаков повиновения на тело ассасина. Воин выполняет любой приказ главы клана ассасинов, становится непобедимым, не знает боли, страха и сомнения. Высшая ступень искусства убийства, – терпеливо пояснил Гамид

– Значит, сегодня ты достиг высшей степени в своем искусстве, прими мои поздравления, Гамид.

– А ты прими свою смерть. Она будет легкой и быстрой. – Гамид сладко улыбнулся, и клинки замерли напротив сердца Мага.

– Ты меня не понял, Гамид. Мы с тобой встречались уже много раз, и в результате ты обзавелся целым узором из шрамов. А сегодня я нанес на твое тело последний штрих. – Маг посмотрел на залитую кровью грудь Гамида.

– На тебе сейчас печать повиновения, причем это не какая-то татуировка, которую, в общем-то, можно снять вместе с кожей, и забыть про вашу квахру. Моя печать повиновения врезана тебе прямо в тело, и снять ее нельзя ни до, ни после смерти.

– Ты пытаешься меня обмануть и отсрочить свою собственную смерть, – неверяще засмеялся Гамид, – но тебя твои пустые слова уже не спасут.

Гамид перетек в другую стойку, и клинки нацелились в горло Мага.

– Что-то раньше, за все прошлые годы, Гамид, я не слышал от тебя ни слова хвалы, ни слова проклятья, а сейчас ты топчешься передо мной, как ученик-первогодок и разглагольствуешь, как болтливая женщина. Либо действуй и убивай, либо иди и закапывай яму, которую раскопал. А что до твоего желания, то обещаю тебе, оно скоро исполнится, но не полностью. Из Цитадели ты уйдешь, а вот свободным тебе уже не стать. Никогда.

Маг повернулся к Гамиду спиной, открыл дверь, зашел в галерею и направился к Башне совета. Гамид потерянно посмотрел на закрывшуюся за Магом дверь, на бесполезные кинжалы в своих умелых, но неповинующихся его воле руках. А когда понял, что не в силах перебороть в себе стремление взять в руки лопату и как можно быстрее закопать яму во дворе, то не выдержал и дико заорал от безысходности с такой яростью, что пришедшие в себя стражники начали быстро расползаться в разные стороны, а чумазые, чадящие выпускники поспешили скрыться в надвратной башне.

Глава 2

– Ты заставляешь себя ждать. – Глава совета Горх недовольно оглядел стоящего перед ним Мага и раздраженно постучал пальцами по столешнице из эбенового дерева. Маг молча кивнул, соглашаясь. Горх никогда не был доволен действиями Мага и выражал это всегда демонстративно, поэтому оправдываться, а тем более обвинять главу совета в том, что он только что лично организовал столь изощренную ловушку Магу, было бесполезно. А сомнения в том, кто разработал нападение, у Мага не было, только глава совета мог дать разрешение на применение боевого разрушающего заклинания в стенах Цитадели. Правда на фоне большей части совета, отношение самого главы совета к Магу можно было считать скорее лояльным и даже добросердечным. Большинство в совете испытывало к Магу необъяснимую для него глухую враждебность и, хотя внешние приличия соблюдались, дар Мага позволял ему наблюдать яркое кипение отрицательных эмоций и недобрых мыслей под защитной серой пеленой, которой члены совета окутывали коконы своих душ. Маг пытался выяснить причины такой неприязни у своего учителя Мервина. Но Мервин, сам бывший в прошлом членом Совета, только похлопал его по плечу и сказал, что члены Совета прожили долгую жизнь, но так и не смогли отойти от устаревших правил, заученных ими еще в юности. И больше на эту тему не говорил.

– Совет дает тебе новое поручение, – Горх с сомнением оглядел невозмутимого Мага и поморщился,– не так давно появилась возможность вернуть Великому Магрибу то, что принадлежит ему по праву, но было скрыто от него в смутные времена.

Горх замолчал, решая, что можно сказать, а что говорить не следует, чтобы не давать лишней, а значит опасной информации. В раздумье он подтянул к себе одиноко стоящую на широком столе подставку голубого дерева, на которой покоился кинжал с черной рукояткой в черных же потертых ножнах. Снял с подставки кинжал, покрутил его, зачем-то попытался поцарапать ногтем крупный темный алмаз, вставленный в навершие рукояти, после чего вернул кинжал на подставку и небрежно оттолкнул ее от себя. Тут уже поморщился Маг. Когда-то кинжал принадлежал учителю Мага – волшебнику Мервину, носящим в то время грозное имя Клинок Магриба и считавшимся тогда сильнейшим боевым волшебником Магриба. В одной из схваток Мервин потерял былую силу и вернул темный клинок Совету. Столь славный символ пусть и былого, но могущества Магриба не заслуживал пренебрежительного отношения. Но указывать на это главе Совета было совершенной глупостью. Зато можно было попытаться прервать затянувшееся молчание Горха, и Маг решил перехватить инициативу и попытаться выяснить побольше о новом задании.

– Готов по слову Совета Великого Магриба завтра же отправиться в Великий Светозарный Магр, чтобы вернуть то, что принадлежит Великому Магрибу, да хранит его пресветлый Ахура. – Бодро отрапортовал Маг.

– Вот как. С чего это ты решил, что Совет направляет тебя в погибшую столицу? – Нахмурился Горх.

– По словам Хроса, они вместе с Кюном очистили пустыню от скверны до самого Светозарного Магра, но при этом потратили все силы, и я так понял наставника Хроса, что Совет поручает мне закончить расчистку столицы от скверны и доставить в Цитадель что-то, что находилось в подземных хранилищах Светозарного Магра.

– Понятно. Хросу не дает покоя мысль очистить все пространство погибшей части Магриба от скверны и возродить империю вновь, только возможности у него для этого нет, вот и распространяет свои идеи вокруг, заражая ими нетерпеливые головы не хуже скверны. С ним-то все ясно. Это его обязанность, принц крови все-таки. Он, видите ли, не может ждать десять тысяч лет, пока скверна исчезнет сама собой. А то, что уничтожая скверну таким диким способом – заставляя ее отдавать всю свою силу сразу, в короткое время, он убивает вообще все живое в округе, это его не беспокоит, дескать, жизнь возродится сама, только пока что-то не видно ее возрождения на мертвых камнях.

В Магр ты не пойдешь, ничего интересного там давно уже нет. Ты отправишься в город Соттом. В Соттоме у богами проклятых гробокопателей видели вещь, очень похожую по описанию на сосуд Гораала. Твоя задача – найти нечестивцев и выяснить является ли найденое ими сосудом Гораала. Если сообщение подтвердится, то отправишь сообщение в Цитадель и заберешь все сосуды Гораала, какие они нашли, найдешь крипту, где они хранились и заберешь все, что там есть. Обрати особое внимание на принадлежности для инициации сосудов Гораала. Все части принадлежностей надо собрать. Все собранное немедленно переправить в Цитадель. Всех, кто видел сосуд Гораала уничтожить. Скорее всего, там появятся мантики Хараппи. Ни сосуды Гораала, ни принадлежности для инициации сосудов не должны попасть к Хараппи. Если это произойдет – уничтожь всех волшебников Хараппи и забери то, что они взяли. Желательно неповрежденым или, если это невозможно, то уничтожь все и всех. После полного выполнения поручения получишь награду – любое знание первого уровня.

" Очень интересно",– подумал Маг, – "значит, совет обязался ответить на любой мой вопрос или предоставить любую информацию по любому запросу, случай очень нечастый".

– Верховный волшебник Горх, нас учили, как должен выглядеть сосуд Гораала и части принадлежностей к нему, но никто нам не говорил, для чего он нужен или для чего используется.

– Это то знание, какое ты хочешь получить при успешном выполнении поручения, волшебник Маг? – официальным тоном спросил Горх, и Маг сразу же сделал отрицательный жест.

–Нет, свое желание я выскажу после возвращения в Цитадель, верховный волшебник Горх. Я просто хочу уточнить, не приведет ли к новой войне открытое уничтожение волшебников Хараппи на нейтральной территории?

Горх недовольно поморщился.

– Единоличное обладание сосудами Гораала волшебниками Хараппи может привести к резкому изменению равновесия между Хараппи и Магрибом и тогда войны на уничтожение уже точно избежать будет невозможно, а гибель нескольких волшебников ничего не изменит в этом мире. Хараппи, конечно, попытаются отомстить, этого не избежать, но на открытую войну они не решатся.

– Завтра в Пирей отправляется судно. Поплывешь на нем. В море, если богам будет угодно, пересядешь на сидонскую бирему, что идет в Библ. Ветра для тебя все время будут попутными. Из Библа по торговому тракту доберешься до Соттома. Монеты и камни для тебя уже приготовлены казначеем. Оружие у тебя свое, использование усиления твоего дара не предвижу.

– С разрешения Совета, я возьму с собой ассасина Гамида в качестве помощника.

Горх вопросительно взглянул на Мага и тот, избегая тяжелого взгляда верховного волшебника, наклонил голову и продолжил.

– Сегодня я завершил создание печати подчинения Гамида, и теперь здесь он все равно стал бесполезен.

– Согласен. Совет возражать не будет. Но учти, по возвращению в Цитадель, тебя будет ждать другой смертник для тренировок, я и впредь не дам тебе расслабляться и терять навык бойца.

Горх поднялся.

– Ступай и исполни порученное справедливо. И справедливо будешь вознагражден.

– Поручение Верховного Совета Великого Магриба принято к исполнению и будет справедливо исполнено.

Установленные традицией фразы были произнесены, и Маг отправился к казначею.

У казначея, выполнив обязательные формальности, Маг получил дорожную сумку с тремя кошелями золотых, серебряных и медных монет и широкий кожаный браслет, имеющий накладные стальные пластины для защиты руки. Но кроме этого в браслете в особых углублениях хранился десяток драгоценных камней.

Когда Маг через галерею вышел в знакомый дворик, яма была уже засыпана. Гамид с повязкой поперек груди, со скованными руками сидел в тени и смотрел пустым взглядом поверх стен на далекие облака. Рядом стояли два караульных. Маг подошел к Гамиду и заслонил ему вид на небо.

– Завтра утром отплываем из Цитадели на эллинском каласе. Будешь выполнять обязанности моего слуги.

Гамид встал и перевел равнодушный взгляд на лицо Мага. Маг раздвоил зрение. Над головой Гамида в куполе души метались сполохи разочарования, ярости, ненависти, складывающиеся в багровый узор желания мести в самом крайнем ее проявлении – убийстве. И все это было туго затянуто белыми жгутами самоконтроля. А над всеми этими переливами клубился темно-фиолетовый туман контура подчинения. С многокрасочными узорными переплетениями, окружающими волшебников, увиденная картина сравниться не могла, но была по-своему тоже красива, хотя бы честными и яркими желаниями. Вот только отправляться выполнять поручения Верховного Совета с напарником, имеющим над головой факел эмоций, затянутый в узорные сетки внутреннего и внешнего ограничения, было не слишком удобно. Маг сосредоточился и накинул сверху дымку серого маскирующего заклинания. Конечно, сильный волшебник при пристальном изучении заподозрит обманку, но для среднего уровня видящих, купол души Гамида ничем не выделялся на фоне других людей, а пробивающаяся время от времени агрессивность вполне соответствовала характеру Гамида.

–Господин волшебник, – к Магу подошел довольно улыбающийся десятник и протянул на раскрытой ладони Магу три серебряных монеты, – Ваш выигрыш.

– Два к одному. В основном, ставки были все же не в мою пользу, тем приятней получить выигрыш – Маг сгреб монеты и кивнул на Гамида,– Раскуйте его, он сейчас будет смирным. Выдайте ему оружие скрытного ношения по его желанию, отведите к лекарям и скажите им, что завтра он мне нужен максимально здоровым.

К вечеру Маг, наконец, добрался до своей кельи, снял охранное заклинание со своего сундука и дополнил дорожную сумку необходимыми в дороге вещами. Как учил Мага его учитель, старина Мервин, перед дорогой всегда следует хорошенько подумать и вспомнить все, что происходило. Маг сел в позе сосредоточения и начал привычно перебирать в памяти события дня, окрашивая их в цвета и сортируя по степени важности.

Нереида. Для чего-то Маг очень понадобился морскому народу и, было бы интересно выяснить, зачем, а заодно интересно было бы узнать как можно больше о морском народе, но, к сожалению, это направление познания, как специально, было прервано неожиданным поручением. Маг плеснул на событие лазурный цвет надежды на продолжение приключения, но цвет внезапно загустел и превратился в глубокий синий цвет свершившегося с тонкими нотками вражды и сотрудничества одновременно. Маг достал из-за пояса спрятанный там подарок нереиды и положил на стол. Красивая, идеальной формы жемчужина притягивала взгляд, но что-то в ней было еще, что-то привлекало помимо красоты. Маг поколебался, но все-таки раскрыл клапан кожанного браслета и заменил один из самоцветов на жемчужину.

Гамид. Совет, перед тем как дать поручение, решил проверить удачливость Мага и для этого пожертвовал стражниками и даже тремя выпускниками, чтобы вывести на верный удар ассасина. Совет был в своем праве, Маг был в своем праве и чтобы предотвратить запрещенное в стенах Цитадели заклятье, мог нанести контрудар и просто снести неопытных выпускников со стены. Маг подумал и плеснул на событие серым. Серый цвет обыденности чуть пожелтел возможностью легкой опасности, но вскоре снова выцвел до серости.

Поручение Совета. Достаточно ясно определена цель, без какого либо обещания помощи для ее достижения. Такое поручение, когда тебе противостоят волшебники Хараппи, очень сложно выполнить без потерь, даже имея помощь. Но поручение напрямую подразумевает потери, причем очевидно прогнозируются потери с обеих сторон, а про потери среди местного населения даже не ставится никаких ограничений. Такой уровень сложности поручают либо боевой группе волшебников, либо волшебнику одиночке высокого класса, заслужившего свое личное имя, известное всему свету. Маг такого уровня не достиг, и известность его еще не коснулась. Совет мог дать такое поручение и смертнику, отвлекающему на себя внимание противника от основной группы, выполняющей задание Совета. Маг вполне имел возможность отказаться от поручения, но не имел возможности отказаться от награды. Знания в Магрибе доставались очень непросто. После окончания обучения выпускники волшебники уже не могли получать знания в Цитадели даром. Доступ к новым знаниям открывался либо в обмен на новое знание, принесенное в Цитадель, либо при выполнении поручений Совета. И это при том, что в Цитадели хранился огромный архив древних знаний. В первый же год учебы начинающих волшебников водили в подземелья, и Маг сам видел в подвалах Цитадели неисчислимые стеллажи, забитые книгами и рукописями и даже драгоценными информационными кристаллами.

Как объяснял Магу его учитель Мервин, в Магрибе хранилища знаний были рассредоточены и хранились в Цитаделях, а когда в огне погибла и столица Магриба и все города, а цветущая страна превратилась в пустыню, покрытую скверной, хранилище знания в Цитадели уцелело. Но волшебников, которые могли ими воспользоваться, осталось слишком мало, практически все волшебники среднего и младшего уровня погибли. Уцелели волшебники высокого уровня, они и составили новый Совет Великого Магриба. Для создания более жизнеспособной смены Совет решил воспитывать и обучать новое поколение в суровых условиях, проводя жесткий отсев и заставляя волшебников самим добывать новые знания. Состоявшихся волшебников держали на голодном пайке, ограничивая доступ к старым архивам. В империи же Хараппи архив знаний находился в столице, и вместе с гибелью Мохенджо-Даро древние знания были утеряны безвозвратно. Но число уцелевших волшебников Хараппи было больше чем в Магрибе, потому что были уничтожены только центры Хараппи, а не вся территория империи. Для возрождения страны все оставшиеся жители – носители определенных областей знаний были объединены в группы, отвечающие за сохранность этих знаний и передачу их следующим поколениям. В результате это вылилось в разделение общества на касты, где знания передавались внутри семей, составляющих касту. Отдельную касту составили волшебники Хараппи, и передача знаний стала в основном семейным делом.

Устоять перед искусом получения знаний первого уровня не смог бы никто из послевоенного поколения волшебников, ни магики Магриба, ни мантики Хараппи. И Маг тоже таким исключением не был.

Маг помедлил и окрасил событие золотым оттенком изменения судьбы. Золото расплылось и засверкало. Но через несколько ударов сердца сквозь блеск золота пробились алые краски смертельной опасности и запеклись на золотом фоне тремя пятнами трех оттенков пурпура. Оттенок, означающий опасность со стороны волшебников Хараппи и оттенок, означающий опасность со стороны Магриба, были знакомы Магу. А вот третий оттенок Маг видел впервые, и откуда могла исходить угроза, ему было неизвестно.

Глава 3

Второй день калас с гордым названием Око Посейдона двигался на восток, не теряя из виду линию берега по правому борту. Ровный западный ветер наполнял огромный прямоугольный парус и калас скользил по волнам, оставляя за кормой вспененный след. Довольные гребцы каласа, этого более объемистого подобия триаконтора, вольно сидели вдоль бортов в тени тентов из циновок и наслаждались спокойной жизнью. Лишь время от времени начальник гребцов – гортатор отдавал короткую резкую команду. И гребцы рассаживались по скамьям, освобождали от стопоров задранные вверх весла и начинали слаженно грести, отрабатывая оговоренную плату. Владелец каласа Никомедас пережидал жаркую пору дня в помещении под кормовой палубой каласа, вполне полагаясь на кормчего, управляющего на палубе спаренными рулевыми веслами.

Когда жара наконец спадала, Никомедас выходил из кормового помещения, где хранился наиболее ценный товар – деревянные ящики с белой хартой, белым папирусом, секрет изготовления которого был известен только магрибским мудрецам. Сопровождаемый слугой, несшим кувшин с вином, Никомедас неторопливо совершал обход судна. Поднявшись на кормовую палубу, он оглядывал линию берега в синеватой дымке, довольно щурился на наполненный парус и, перекинувшись фразами с кормчим, спускался по лестнице вниз, проходил мимо деловито суетящихся матросов, управляющих парусом по команде кормчего. Неторопливо миновал кринолин – площадку гребцов, на которой гребцы мерно вспарывали волнующуюся плоть моря длинными веслами под ритмичные удары гортатора по гулкому барабану. Подойдя к носовой палубе, Никомедас привычно проверил запоры кладовой с товаром, занимающей половину носового помещения и поднялся по наклонному трапу наверх, на палубу, где было установлено его кресло под тентом.

Вторая кладовая пустовала, и в ней пришлось разместить трех пассажиров, принятых на борт «Ока Посейдона» в вызывающем суеверный трепет гнезде магрибцев, что внушало вначале большие опасения. Но пассажиры оплатили проезд честными монетами, да и ссориться с магрибцами, настоятельно советующими взять пассажиров, было Никомедасу не с руки. Пассажиры оказались совершенно безобидными людьми – не пьющий вина лекарь со своим слугой и философ Софос из Афин, который, по его словам, изучает варваров и познает знания варваров за пределами эллинского мира. Занятие само по себе пустое и бессмысленное. Никомедас пожил на этом свете немало, многое повидал и понимал, что варварские знания хороши для варваров, а для эллинов хороши свои, исконные знания. Папирус не растет в Афинах, поэтому какой смысл знать, как из тростника делать библиос – листы папируса, пригодные для записей. Да и само знание дорого обойдется любопытствующему – в Египте его могут за излишнюю любознательность бросить в Нил на корм крокодилам. А что могут сотворить в Магрибе, про то лучше вообще не знать. У варваров надо дешево покупать то, что у них есть в избытке, отвозить другим варварам, у которых этого нет, продавать товар дорого и закупать их дешевый товар, чтобы продать третьим варварам. А вырученное золото следует хранить у четвертых варваров, дающих под него хороший процент. И вот когда накопится достаточное количество золота, можно будет осесть на берегу. Купить небольшое поместье с виноградником и жить в свое удовольствие. Только покупать следует не в самой Греции, где земля и рабы стоят дорого, а разных царств и республик слишком много и мира между ними нет. Никомедас давно решил купить поместье в колониальном полисе, где и земли предостаточно, и рабы дешевы, и виноград сладок. Софос, хоть и считал себя великим философом, в жизни понимал мало, зато любил поговорить. Эта его потребность поговорить вносила разнообразие в размеренную жизнь на каласе и развлекала Никомедаса с командой, которой при таком ровном попутном ветре не приходилось особо напрягаться. В качестве оппонента Софос выбрал для себя молчаливого лекаря, который с почтением выслушивал пространные речи философа и по окончании их всегда соглашался с оратором, что способствовало еще большему вдохновению Софоса. Слуга лекаря, как и положено хорошему слуге, сидел в сторонке и в ожидании приказов лекаря вырезал из кусков дерева коротким острым ножом маленькие забавные фигурки.

– Магрибские мудрецы, – вещал Софос, – да, их темная слава возможно заслужена. Возможно. Я говорил с ними о философии, ибо только посредством нее можно верно познать окружающий мир, составить стройную гармоничную систему знаний и, опираясь на эту систему, преобразовывать мир в соответствии со своими желаниями и возможностями, сообразуясь, разумеется, с волей богов. Но я не услышал ответа. Возможно, его и нет у них, нет понятия философии, а есть лишь случайный набор тайных знаний, подаренных им их богами или приобретенных за многие годы варварской жизни. Они твердят об удаче, словно ничего другого в мире не существует. Но что есть удача? Произвол судьбы, прихоть богов? Или все же это напряжение воли, мужество, осознанное разумное здравомыслие, трезвый и проницательный расчет в поступках? – Софос требовательно воззрился на лекаря, сидящего на тростниковой циновке, брошенной на палубу, но тот лишь растерянно развел руками.

Софос прошелся по палубе, выдерживая паузу и почувствовав, что интерес слушателей достиг пика, продолжил:

– Удача это, прежде всего, разум. Годами Эллинский мир развивался в тисках косного варварского окружения. Накапливал мудрость, развивал философию, взращивал как благоуханный цветок культуру, пестовал точные науки и воспитывал в своих гражданах мужество, отвагу и чистоту помыслов. Ветхие границы варварства, сжимающие нас, не выдержали натиска нашего общего разума и рухнули. Мы неудержимой лавиной выплеснулись на восток, и впереди нас шел лучший из эллинов – Александр, царь Македонии, победитель Персии и владыка Ойкумены. Но разве удача помогала ему в походах и битвах? Если бы он был баловень удачи и любимчик судьбы, то враги бы стелились у его ног, а он бы в праздничных одеждах ехал на победоносной колеснице, забрасываемый цветами. Но не так было. Его забрасывали стрелами, и он пробивался в иссеченных доспехах сквозь ряды врагов, добиваясь победы полным напряжением своих мышц, побеждая врага и мечом и разумом, и щедро оплачивал победы своим потом и своей кровью. Разве боги посылали ему слабых врагов? В битве при Гавгамелах царь Дарий нанес ему удар копьем в бедро, но и сам был поражен мечом Александра. И если бы телохранители не умчали раненого Дария с поля битвы, то уже в тот день свершилась бы его гибель. В Согдиане, дикий скиф выстрелил из лука, пробил стрелой длиной в два локтя доспехи Александра, и железный наконечник остался в теле Александра. В Индии, боевые слоны чуть не растоптали армию Александра, а царь Пор на боевом слоне вступил в схватку с Александром и нанес ему рану, но был повержен могучей рукой Александра и был пленен им. Царство Пора потеряло царя и признало власть и первенство Эллады, но великодушный победитель оценил мужество индийского царя и вернул ему его владения. Но разве удача была тому причиной? Разве удача сопутствовала Пору в его поражении и возврате величия? Нет, не удача была тому причиной, но прирожденное благородство царя Александра, величие души, взлелеянное в нем его учителем, философом Аристотелем, здравосмыслие данное ему богами позволили совершить такой беспримерный поступок и привлечь в друзья бывшего противника, сраженного не столько силой оружия, сколько доблестью и милосердием!

Софос принял чашу с вином, преподнесенную ему слугой по знаку Никомедаса и с достоинством поклонился.

" Действительно, величайшее великодушие, достойное легендарного героя. Положить в бою треть армии, как мне тут вещает этот знаток истории, и благородно отказавшись воспользоваться победой, гордо удалиться восвоясии", – подумал восхищенно улыбающийся Маг, – "интересно, а что вообще царь небольшой Македонии забыл в Индии и для чего тогда приходил в столь отдаленный от него край? Захотел подраться с боевыми слонами или омыть свои сандалии в Хиндийском океане? Надо будет как-нибудь спросить хиндийских мантиков, знают ли они, что их завоевывал какой-то там царь из далекой неведомой Македонии? Или им об этом никто не удосужился сообщить, и эта новость прошла мимо них?"

Когда внезапно гибнет огромная империя, образуется пустота. Пустые безжизненные пространства, провалы в знаниях, гигантские сооружения, которыми никто не может и не знает, как пользоваться. И отголоски событий, про которые еще помнят, не имеют авторства, потому что уже нет той страны, которая совершала эти события. И еще есть дальние провинции, на отшибе империи, пусть не слишком развитые, но не задетые общей катастрофой. Они и становятся наследниками древней истории, перешивая ее на свой манер, приписывая себе героические подвиги совершенные великой империей и, растягивая свою еще невеликую и невзрачную историю на эпохальную, блистательную историю погибшей империи. И сразу все события, до этого невзрачные и серые, начинают расцвечиваться яркими красками, становиться совсем иными, более благородными, величественными и наполненными глубоким смыслом. Если раньше вершиной доблести эллинов считалась история о разрушении своего же собственного города-колонии объединенными силами всей Греции после многих лет безуспешной осады, то теперь внезапно, все меняется. Войско Македонии за то же время успевает без существенных потерь завоевать весь известный Греции мир, преодолевая огромные пространства, переправляясь через реки, переваливая через непроходимые горы, штурмуя неприступные крепости и побеждая многочисленных врагов, невзирая ни на ограниченность мобилизационных ресурсов Македонии, ни на отсутствие надежного тылового обеспечения, ни на растянутость коммуникаций. Если бы в Греции знали об окружающем мире больше, то, несомненно, и история битв и побед царя Александра была бы значительнее, завоевания оказались бы более обширными, а деяния более героическими.

Царь Македонии Александр был не единственным, кого в прошедшие времена звали Великим и даже не единственным, кого звали Македонским. В империи Магриба тоже был когда-то Александр, имеющий личное звание Македонский. Но он не был ни царем, ни полководцем, он был магиком Магриба, и его предназначением было обеспечить защиту северных рубежей империи. В одной из горных македонских долин он воздвиг цепь последних в этом мире накопителей волшебной энергии, и когда гигантские пирамидальные сооружения начали работать, Александр получил свое личное звание – Македонский. Возможно, именно эти накопители и оберегли во время Последней войны северную заштатную провинцию Магриба – Грецию от разрушения. И чтобы удержать контроль над этими накопителями объединенные войска эллинов под предводительством царя Александра из Македонии, усиленные последователями магика Александра Македонского, были брошены для упреждающего удара по наметивщемуся союзу царя Дария с хиндийскими мантиками.

В известной Магу истории мира был еще один Александр, Александр Великий.

Александр Великий тоже не был царем, он был талантливым полководцем Магриба. Вот его-то целью как раз и была Хиндия, центр империи Хараппи. Наставники утверждали, что Александр был лучшим полководцем своего времени, не знающим поражения. Под его руководством армия Великого Магриба снесла пограничные заслоны Хараппи, разбила полевые армии и в длительном сражении сумела разгромить основные силы хараппцев под предводительством местного царя. Именовался ли этот царь Пором или нет, встречались ли в этой битве Александр и царь Пор или нет, об этом никому уже неизвестно. Великий Магриб успел получить сообщение, что армия Хараппи разбита и дорога на столицу Хараппи открыта. После этого мантики Хараппи нанесли по армии Александра удар такой магической силы, что земля вокруг на многие лиги вымерла и превратилась в пустыню. Так началась Последняя война.