Так тянулся разговор довольно долгий срок, причем Марья Дмитриевна Федорова продолжала свою роль хлопотливой Марфы, а Евреинова, по всей видимости, погружалась в мои аргументы. Ученая женщина, доктор прав Лейпцигского университета, любимая собеседница Пассовера, ценила чужую образованность с европейским пиететом ко всякой культурности. Не помню, кто первый из нас распрощался и ушел. Но теплое, длительное рукопожатие Чехова и добрый взгляд его внимательных глаз остаются в памяти еще и сейчас.
Затем в течении некоторого времени я не встречал Чехова и почти забыл о нем. Но когда на страницах «Северного вестника» стали появляться мои «Литературные заметки», принявшие сразу чрезмерно полемический характер, еще при редакторстве А. М. Евреиновой, эта последняя однажды, отозвав меня в сторону, показала письмо А. П. Чехова, с нападками на меня и с упреками в ненужной полемической горячности. Письмо это не осталось без воздействия на меня. Я пытался даже умерить свой критический пыл, но жизнь била ключом, и я шел все дальше и дальше по своему пути. Полемика вырастала в идейную борьбу, угли пылали во мне зловещим отсветом будущих непримиримых разногласий. Вспоминаю сейчас это время и не жалею о произошедшем. Я врубался в лес российского умственного квиетизма, с которым душа моя не примирилась до сих пор. В течение короткого времени были написаны «Русские критики», статьи о Н. С. Лескове и первые этюды о Леонардо-да-Винчи. О Чехове я справлялся иногда у общих с ним знакомых. Он наезжал в Петербург, приносил в редакцию «Северного вестника» свои произведения, но меня он с вежливою тенденциозностью обходил. Бывало, видишь его проходящим по длинной секретарской комнате и молча направляющимся в кабинет соредактора М. Н. Альбова. С Альбовым и Баранцевичем он явно дружил. Иногда они вместе направлялись на Николаевский вокзал и там закусывали или обедали. Однажды увидел я их за таким занятием, в буфетной зале, когда я уезжал в Москву. В самой Москве я никогда не встречался с Чеховым. Да и вообще я был уверен, что он питает ко мне не очень ласковые чувства, в связи с памятными дебатами о материализме и с направлением моих критических работ. В моем архиве нет ни единой записочки от Чехова, как и он не имел ни единого письма от меня. Мы иногда встречались с ним у тех же Мережковских, но встречи наши были молчаливы.