Жаркое лето Хазара

Потом он возвращается мыслями к Дунье и к тому, как она сломала жизнь себе и всем своим родным. И вот теперь ко всем прежним несчастьям еще и эта смерть добавилась.

В том, что случилось, что жизнь повернулась к нему обратной стороной, в первую очередь Хасар винил себя. «Мы прогневали Бога, потому что не довольствовались тем, что было нам дано, мы не справились с выпавшими на нашу долю трудностями, мы оказались людьми, которые не видят дальше своего носа!» Он корил и винил себя в том, что не смог вовремя увидеть, к чему приведет их с женой разлад, не смог предотвратить нависшую над его семьей угрозу, не принял своевременных мер.

Но теперь было поздно раскаиваться, счастье навсегда покинуло его.

Ему не оставалось ничего другого, как признать поражение, признать, что счастливая жизнь с Арсланом, с Дуньёй ушла от него навсегда. Ему осталось до конца дней жить с болью от потери взрослого сына, от этой невосполнимой утраты, жить тоскуя о нём. В эти минуты Хасар понял, что проиграл борьбу со своей жизнью.

Ему вспомнилась русская поговорка «За все надо платить», и он счел гибель сына его и Дуньи платой за последние безумства, местью Всевышнего за то, что они не смогли удержать дарованное им счастье.

Помимо родственников проводить Арслана в последний путь пришло много знакомых и друзей, сейчас их двор был полон народу.

Старик с коротко остриженной бородкой, распоряжавшийся похоронами, вошел в комнату, где сидели мужчины, и обратился к Хасару:

– Хасар, вы тоже идите, попрощайтесь с покойным!

Он дал понять, что настало время выносить покойного.

Хасар помог дяде подняться с места и подал ему стоявшую в углу трость, потом вместе с ним направился в соседнюю комнату.

После того, как все попрощались, покойного положили на табыт.*

Погода была холодной, неприветливо-хмурой. Снова пошел снег, как будто желая завернуть покойного в свое белое покрывало.

Арслана отнесли на кладбище, где был похоронен его дед, и положили рядом с ним.

Когда участники траурной процессии возвращались с кладбища, снегопад неожиданно прекратился. Сидя в машине, Хасар, только что предавший сына земле, поверил, что природа, пролив белые слезы, таким способом попрощалась с Арсланом, и на душе у него немного стало спокойно.

* * *

Дунье трудно было находиться в доме, от которого она отвернулась, держать траур. Но у нее не было выхода, она обязана была находиться здесь и оплакивать безвременно ушедшего сына. Близкие к этому дому женщины, окружавшие ее, не высказывались по ее поводу, но она всеми фибрами своей души чувствовала, как осуждают они ее, как винят во всех бедах семьи и в том числе в гибели Арслана. Винят за то, что она растоптала свою семью, предала мужа и детей.

Хотя домашние старательно делали вид, что ничего не знают, не высказывали своих мыслей и относились к Дунье по-прежнему, разделяя с ней ее материнское горе.

Дунье становилось все труднее находиться в доме, погрузившемся в траур, она была недовольна собой, чувствовала себя виноватой, и от этого ей становилось еще хуже, она начинала задыхаться.

Жена Ходжа то и дело заходила в комнату, расстилала сачак и приносила что-нибудь из еды для сидящих женщин, при этом она старалась не обидеть и Дунью, приглашала ее к сачаку, обращалась к ней, как к своей свояченице: «Энеси*, вы тоже садитесь поближе, перекусите что-нибудь!» Дунья не знала, сколько еще времени она сможет выдержать такое.

Дети, хоть и видели печальные лица взрослых, оставались детьми, а потому вели себя, как обычно. Не понимая, что происходит, они предавались своим детским шалостям, носились по комнатам и шумели. Тон всем этим шумным играм задавал младший сын Арслана Сердар.Взрослые отвели с собой старшего сына Арслана Айназара, чтобы тот мог попрощаться с отцом, но Сердар был еще слишком мал, чтобы понимать такие вещи.

Чтобы он не испугался криков при выносе покойного, его вместе с другими детьми увели в другое место. Чувствуя, что случилось что-то нехорошее, мальчик пока что не понимал, что навсегда разлучается с отцом. Может, поэтому он иногда бросал взгляд на сидящих мужчин, искал глазами отца.

Будучи постарше, Айназар вел себя сдержанно, словно понимал, что потерял самого главного в своей жизни человека. Он молча сидел рядом с Хасаром, в окружении угрюмых небритых мужчин.

Сердар чаще всего порхал возле женщин. Его интересовали детские игры, поэтому и вопросы он задавал соответствующие. Один раз он подошел к плачущей матери и спросил:

– Мама, а где мой водяной пистолет, который купил мне папа?

– Дома!

– Почему ты не взяла его с собой, я хочу с ним играть!– захныкал малыш. Но тут Дунья потянула внука за руку и обняла его.

– Иди ко мне, сынок. Мы очень спешили, поэтому забыли его взять с собой. Хотя и знали, что в последнее время ты никуда без него не ходишь… Вот приедем в Ашхабад, и я тебе много новых игрушек накуплю.

– А мы купим большого надувного верблюжонка, которого видели вместе с папой?

– И его купим.

– А когда мы в Ашхабад поедем?..

– Поедем! – Дунья вдруг поняла, что отсюда они будут уезжать, оставив здесь сына, опечалилась и, обняв внука, тихо заплакала.

Эти два подрастающих внука были утешением для изболевшейся души Хасара, на них он возлагал большие надежды. «Одного я потерял, но у меня есть еще два

кулака!».

Отметив три дня в доме бывшей свекрови, Дунья засобиралась обратно, сказав, что остальные поминки будет делать у себя дома. Она знала, что свекровь и другие родственники хотели бы, чтобы Дунья осталась тут до семи дней сына, но она больше не в состоянии была терпеть свое теперешнее положение.

Взяв с собой невестку и внуков, она в тот же день уехала на машине в Ашхабад. Из ашхабадцев остались только Каков с Джахан и Мяхри с мужем, чтобы отметить поминальные семь дней Арслана здесь…

Ч А Й К А М О Я

Уже много дней Хасар раздумывал над тем, чтобы переехать из своего городского дома в другое место, ему было трудно жить гостем в доме брата. Но куда бы он ни переехал, надо сделать так, чтобы мать и брат не обиделись на него и не думали, что они ему мало внимания уделяли. В отличие от него, мать и брат мечтали, чтобы он больше никогда не покидал их, чтобы они могли видеться каждый день, встречаться каждое утро и каждый вечер.

Это обстоятельство мучило его больше всего, он не хотел какими-то своими необдуманными поступками ранить души самых близких ему на свете людей. Думал, как сделать так, чтобы всем было хорошо.

Начав работать на «скорой помощи», Хасар решил, что теперь ему будет удобно говорить о переезде, и начал поиски съемного жилья.

Он даже договорился о съеме небольшой однокомнатной квартирки. Но когда попытался объяснить свое решение матери и брату, те искренне возмутились, невзирая на его доводы: «Когда работаешь на "скорой", надо быть ко всему готовым, тебя могут вызвать на работу в любое время – ночью, рано утром, поэтому мне лучше жить отдельно, чтобы никого не беспокоить. Я договорился с одним человеком, буду снимать у него квартиру. Как вы смотрите на то, чтобы я переехал туда?»

– Когда ты возвращаешься рано утром или поздно ночью, ты что, под кусты возвращается? Ты к себе домой приходишь, в родительский дом возвращаешься! – родные очень обижались на него.

Хасар понимал их. Мать-то что, она и есть мать, клушка, которая хочет, чтобы ее цыплята были на виду. А младший брат с самого детства, был ему другом.

Ходжа всегда гордился тем, что у него есть старший брат Хасар, человек во всех отношениях достойный. Он всегда старался походить на брата, во всем брал с него пример. Братьям было о чем поговорить друг с другом, вместе им никогда не было скучно.

Мальчишкой Ходжа мог позволить себе и похулиганить, и с другими пацанами сцепиться, потому что знал, что старший брат всегда защитит его. А Хасар, даже если знал, что виноват младший брат и его не стоит защищать, все равно вставал на его сторону, потому что младшему удавалось убедить его в своей правоте.

В один из таких разов он заставил Хасара сильно краснеть перед своими одноклассницами.

При встрече братья до сих пор часто вспоминали тот случай.

.. В тот раз плачущий Ходжа пришел домой весь грязный, с красными от дерганья ушами.

Конечно, знай Хасар тогда, перед кем ему придется защищать брата, возможно, он бы не стал впутываться в эту историю. Увидев зареванного брата, ничего не стал у него спрашивать. Как можно устоять, видя, что сотворили с твоим младшим братом?

Когда они вдвоем пришли на берег моря, Ходжа показал на одноклассниц, которые купались в море: "Вон они!"

При виде Хасара девушки засмущались и начали отворачиваться. Хасару эти девушки были хорошо знакомы, поэтому он улыбнулся им и крикнул с берега:

– Эй, девчонки, что это вы чуть не оборвали уши моему младшему брату?

– За его поведение и этого мало…

– А что он такого сделал?

– Спроси это у своего братца, пусть он тебе объяснит!

Хасар повернулся к брату: «Ну, и что же случилось? Что ты опять выкинул?» Вместо ответа тот только скривил рот и почесал в затылке.

В подтверждение своей невиновности произнес обиженным голосом:

– Мы с Дотда хотели спрятать одежду девчонок!

– Зачем?

– Ну, чтобы повеселиться! Знаешь, как весело было, когда мы в прошлый раз спрятали одежду двух девчонок, купавшихся в море! А как они бежали за нами, поддерживая свои трясущиеся груди! Но попробуй догони нас! В конце концов они вынуждены были предложить нам: "Отдайте одежду, а мы вам купим по мороженому!" – Эти слова Ходжа произнес с довольной улыбкой на лице, словно он совершил какой-то невероятный поступок.

Выяснив, за какие проделки его брат заработал тумаки, Хасар махнул рукой и пошел обратно.

– Я ведь сразу понял, что ты сам во всем виноват! – выговаривал он брату на обратном пути.

Пока Ходжа переодевался, сняв с себя грязную одежду, Хасар рассказал о проступке брата матери.

– Мама, до чего же нахален твой сын Ходжа! Сам лезет к людям, а когда получает по заслугам, начинает жаловаться.

– Ах, сынок, произнося имя Ходжа, можно и не добавлять к нему слово нахал,– согласилась с Хасаром и мать, хорошо знавшая своего младшего сына…

Дом, в котором воцарился траур, был холоден. Теперь ему и после работы не хотелось идти в дом, некогда такой родной и притягательный, в который он стремился попасть даже издалека. Каждый раз шел туда с большой неохотой. Хотя в этом доме никто не тяготится им, напротив, все старались разделить с ним его горе и боль, что вынести одному человеку не по силам. С похорон Арслана мать Хасара и жена Ходжа не снимали черных платков. Постоянные слезы на глазах Ходжа, который никак не мог смириться с потерей любимого племянника, только еще больше растравляли незаживающую рану Хасара, не давали ему забыться.

Хасар знал, что и мать его, занимаясь домашними делами, подавляла терзающую ее душу боль, старалась как-то отвлечься. И все же иногда, когда дома никого не было, позволяла себе поплакать: «Господи, за что ты так обошелся со мной, почему ты отнял у меня прекрасного внука?! Господи, почему ты меня не забрал вместо него? Как нам теперь всем жить? Ох, этот бой с жизнью я проиграла, хотя до этого все время выигрывала, моя сладкая жизнь ядом отравлена!..» Однажды он и сам наткнулся на плачущую и причитающую мать.

Хасар понимал, что от судьбы и от себя никуда не денешься, и все же отсюда предпочитал уйти. Ему казалось, если он переедет в другое место, родные не будут ему постоянно напоминать об Арслане, и он со временем успокоится, да и им без него будет легче перенести боль утраты.

Вот и в этот раз, когда он завел разговор о переезде, мать поначалу обиделась на него, но потом семья с пониманием отнеслась к его желанию. И все равно им не хотелось отделять его от себя, поэтому посоветовали пожить на даче, что на берегу моря. Там был участок, когда-то выделенный отцу Хасара как железнодорожнику. На этом участке стояла двухкомнатная времянка, вполне пригодная для отдыха на море.

Но когда другие начали строить на своих участках капитальные дома вместо времянок, Хасар и Ходжа, два брата, в одно лето за два месяца, оставив и прежние комнаты, и летнюю кухню в память об отце, пристроили к этому домику еще один красивый дом в две комнаты. С тех пор дача все время расстраивалась, и рядом с ней стараниями Ходжа со временем появились и банька, и рыбокоптильня, и лодочный причал. Так что теперь это был дом почти со всеми удобствами.

В последние годы, приезжая сюда с детьми и внуками, Хасар с удовольствием останавливался в этом доме. В выходные сюда же приезжал и Ходжа с семьей, собиралась вся семья Мамметхановых, и это больше всего радовало их старую мать, желавшую постоянно видеть своих детей.

Привести в порядок безлюдный дачный домик оказалось делом нехитрым. Как-то в один из выходных сюда приехали Хасар с братом, его женой и детьми и все вместе устроили генеральную уборку.

Хасар с братом подбили разболтавшиеся двери и окна, вставили новые стекла взамен разбитых. А в это время жена Ходжа, привыкшая все делать основательно, засучив рукава, вместе со своей четырнадцатилетней дочуркой привела в порядок комнаты, чисто вымела и вытрясла паласы и кошмы, вымыла полы и застелила их чистыми подстилками.

Через пару дней после этого, в день, названный матерью благоприятным, Хасар переехал на жительство в приморский дачный поселок.

* * *

Хасар сидел в комнате для врачей вместе с недавно вернувшейся с вызова доктором Фатимой Алиевной, они собирались выпить кофе и ждали, когда закипит электрический чайник. Фатима Алиевна – ухоженная миловидная женщина среднего роста, ей уже перевалило за шестьдесят, немного полновата. Чтобы не выдать возраста, она окрашивала свои густые волосы в черный цвет и не чужда была макияжа.

Время было за полночь, время сладких снов.

На другом конце большого зала, похожие на только что поссорившихся из-за какого-то спора, отвернувшись друг от друга, дремали двое молодых врачей. «Сейчас чашечка горячего кофе была бы в самый раз, разогнала бы сон!», – мечтательно подумал Хасар.

Вообще-то Хасар не был большим любителем кофе, он пил его разве что утром, да и то не всегда.

Но с тех пор, как стал работать по ночам, пристрастился к этому напитку, потому что он помогал справиться с ночной сонливостью. Его единомышленником в этом вопросе была Фатима Алиевна, они оба в это время любили побаловать себя чашечкой–другой кофе.

Когда диспетчер по радио назвал имя Хасара для отправки на вызов, они только что поставили перед собой по чашке кофе. Фатима Алиевна всегда приносила из дому что-нибудь к чаю или кофе, вот и на этот раз она выставила на стол кусок торта, оставшийся после вчерашнего дня рождения внука. Сказав, что сама испекла его для внука, она разрезала торт на куски и стала угощать им всех присутствующих.

Хасару надо было ехать на вызов, так что Фатиме Алиевне не довелось посидеть с ним за чашечкой кофе, ведя милую беседу. Хасар даже не успел попробовать торт.

– Хасар Мамметханович, вы бы спокойно выпили кофе, а потом ехали!– расстроено произнесла Фатима Алиевна, видя, как он встает с места.

– Вот и напились кофе, Фатима Алиевна! Наша работа, как у чабанов, которым удовольствия противопоказаны…

– Вы бы не спешили так, доктор! – Фатима Алиевна старалась как можно дольше удержать Хасара возле себя.

Чтобы совсем уж не обижать женщину, Хасар остановился и на ходу выпил налитую чашку кофе, пообещав съесть торт позже, после возвращения с вызова, схватил саквояж и поспешил на выход.

– Ну, да, такая у нас работа, что мы всегда должны спешить,– вынуждена была согласиться с коллегой Фатима Алиевна.

Взяв адрес, на который был сделан вызов, Хасар с фельдшером сразу сели в поджидавшую их машину скорой помощи и выехали на место.

Покружив по улицам и высвечивая фарами номера домов, они остановились возле многоэтажного жилого дома. Подходя к нужному подъезду, увидели стоявшую на холоде женщину, которая поджидала их. Предположили, что это хозяйка, сделавшая вызов.

Когда они вслед за женщиной поднялись на второй этаж, открывшая им дверь пожилая полная женщина встретила их с недовольным видом.

– Да сколько же можно вас ждать? Какая же вы «скорая помощь», если заставляете больного ждать так долго? Здесь человек при смерти, а вы и не думаете спешить. За это время можно было десять раз приехать…

На собственном опыте Хасар знал, как ведут себя родственники больных, когда тем становится плохо, какими беспокойными и несдержанными становятся они. Как бы быстро ни приехала «скорая», этим людям кажется, что она ползет, как черепаха.

Поэтому он никак не отреагировал на слова женщины, прошел мимо нее и сразу же направился к больному. Только подумал про себя, что обычно так требовательно ведут себя родственники высокопоставленных чиновников и предположил, что эти старики тоже относятся к той же касте людей.

В комнате, тяжело дыша и уставившись взглядом в потолок, лежал медноголовый старик. Говорить он не мог.

У старика был сердечный приступ, Хасар это понял сразу же, а результаты осмотра подтвердили его предположение. На непонятном языке он отдал короткие распоряжения стоявшему рядом фельдшеру, и тот сразу же открыл свой саквояж, достал шприцы и медикаменты и сделал старику укол в предплечье. Потом Хасар еще раз послушал старика и более внимательно осмотрел его, после чего ему был сделан второй укол. Помощник Хасара четко выполнял все назначения врача.

Пока Хасар делал назначения, а его помощник выполнял их, полноватая старуха стояла позади них вместе с женщиной, встретившей «скорую», и о чем-то тихо переговариваясь с ней, обсуждала назначения, словно сомневалась в знаниях приехавшего врача.

Она не преминула сообщить, что их дочь тоже врач, что она сама следит за здоровьем отца и лечит его, но в этот раз приступ начался неожиданно, поэтому они вынуждены были вызвать «скорую».

После уколов старику явно полегчало, холодный пот сменился крупными каплями пота на лбу, видно было, что приступ отпускает.

Первой мыслью Хасара было после оказания первой помощи госпитализировать старика, поместить его в стационар.

Для его полного выздоровления ему было необходимо некоторое время находиться под врачебным наблюдением, принять комплексное лечение.

Но услышав, что есть врач, который лучше знает пациента, Хасар решил, что будет правильным оставить вопрос о госпитализации на усмотрение дочери старика.

Через некторое время, видя, что старику становится легче, тон старухи стал мягче, чувствовалось, что она начала успокаиваться. Подойдя к своему старику, она полотенцем вытерла пот с его лица.

Сейчас она понемногу начала верить в его выздоровление.

Уже начало светать, но Хасар, занимаясь больным, не замечал этого. Даже почувствовав, что проголодался, Хасар ни разу не вспомнил о куске торта от Фатимы Алиевны, ждавшем его в дежурке. Сейчас все его мысли и действия были заняты заботой о старике.

Старик сделал жене знак, чтобы она наклонилась над ним и подставила ухо. Во время приступа старик слышал, как жена высказывалась по поводу доктора, и ему это не понравилось. Но тогда у него не было сил даже жестом прекратить ее обидные высказывания.

Жена поняла старика, и когда она поднесла к его лицу ухо, он потребовал пересохшими губами:

– Поменьше болтай!

– А что я такого сказала? – обиделась женщина, не ожидавшая от мужа таких слов.

– Я потом, на досуге, объясню тебе, что ты себе позволяла, а сейчас иди и предложи докторам чай, и мне немного принеси!

Хасару хотелось пить, но он попытался отказаться, сказав, что они не хотят чаю, но полная женщина не стала принимать их возражений.

– В термосе есть настоянный чай,– и поспешила на кухню.

Через короткое время она вернулась с термосом и пиалами, превратившись в милую и гостеприимную женщину, словно ее на кухне подменили.

– Берите, берите, доктора, выпейте по пиале чая, вот, берите и это, – любезно предложила она и подвинула к ним вазочку, наполненную конфетами и печеньем.

Хасар видел, что старику хочется, чтобы они еще немного побыли рядом, боится, что приступ может вернуться, и чтобы потянуть время, стал пить чай.

Перед уходом он записал на листке бумаги номер своего телефона и положил его на стол.

– Здесь, яшули, записан мой телефон, если понадоблюсь, можете звонить мне в любое время!

– Сынок, наша дочь тоже большой врач, а за особые заслуги и способности ее поставили руководить большим коллективом, у нее в подчинении десятки врачей вроде тебя…

Старику не понравилось, что жена снова начала высокомерно хвастаться своей дочерью, она как будто намекала Хасару, что им теперь вряд ли понадобятся его услуги.

Он несколько раз требовательно кашлянул, чтобы жена могла понять его. Потом виновато посмотрел на Хасара:

– Ну что с нее взять, болтушка! – старик улыбнулся, призывая Хасара не обращать на ее слова внимания.

Хасар кивнул головой, чтобы старик понял, что он солидарен с ним.

Когда он вернулся с вызова, утро вступило в свои права, и все вокруг приобрело четкие очертания.

* * *

В другой раз, вернувшись с вызова, Хасар узнал, что ему звонила мать и просила позвонить домой.

Приехав на работу, он всегда звонил домой, справлялся о матери и родственниках. А иногда после работы заезжал к ним.

Хасар позвонил домой, но никто не поднял трубку. Наверно, Ходжа и его жена на работе, подумал Хасар, но мама-то должна быть дома, да и дети брата уже должны прийти со школы. А может, они вышли в магазин за чем-нибудь? Ладно, если что-то срочное, они еще раз перезвонят, решил Хасар.

Не зная в точности, зачем звонила мать, Хасар все же догадывался о причинах ее желания пообщаться с сыном. Со дня гибели Арслана прошел год, и мать задумала снова женить сына, устроить его личную жизнь. «Сыночек, даже если кто-то умирает, жизнь все равно продолжается. Знаю, ты можешь до конца дней носить траур по Арсланджану, но его все равно не вернешь. Что поделаешь, такова жизнь, и надо как-то мириться с тем, что есть. Мужчине жить без женщины никак нельзя. Женщина что, она поплачет, погорюет, а потом все равно с головой окунется в домашние заботы. Хуже мужчине. Говорят же, одиночество угодно Богу, человек не должен жить в одиночестве. Недавно я была у твоих теть, они показали мне одну женщину, сказали, что хорошо бы тебя на ней женить. Ей где-то около сорока, так что еще даже и родить сможет. У нее умер муж, и она с единственным ребенком живет в родительском доме. Ее родители говорят, что с удовольствием отдадут дочь хорошему человеку, они ведь тоже переживают за нее. Говорят, что могут оставить внучку у себя, если она ему будет в тягость. Пусть, говорят, будет нам помощницей по дому».

Мать ждала удобного случая, чтобы взять сына с собой и поехать в аул, где он мог бы познакомиться с этой женщиной и спокойно все обсудить там.

А Хасар уже не только привык к своему одиночеству, но уже даже и смирился с ним. И хотя их отношения с Дуньей закончились совсем, в мыслях Хасара она все еще была рядом и никуда от него уходить не собиралась.

Умом он понимал, что к прежней жизни возврата нет, но сердцем все еще не мог принять такого финала их многолетнего счастливого брака, связавшего друг друга невидимыми нитями родства – детьми, близким окружением.

Хасар знал, что он крепко запутался в сетях, нарисованных его воображением, но также знал и то, что выпутываться из них ему совсем не хочется. Понимал, что уйти оттуда он сможет только в единственное место – на кладбище, да и то, когда придет срок.

Когда Хасару сказали, что звонила его мать, он без особой радости подумал: «Мама нашла мне очередную невесту!», знал, что она станет требовать: «Не упускай свой шанс, женись и обзаведись семьей!»

Он знал, что при этих словах матери непременно подумает о Дунье и захочет сказать ей в ответ: «Тебе мало было прежней невестки, разве ты не сполна получила от нее?!»

Что касается женщин, в них его всегда удивляла одна черта. Сначала они будут искать для своих сыновей достойную пару, девушку из хорошей семьи, а после, если вдруг невестка окажется не совсем послушной, начнет огрызаться и стоять на своем, эти же матери будут клясть ее: «Не невестку, врага на свою голову нашла!»

И все равно, это обязанность матерей – устраивать жизнь своих детей, что они и делают с большой охотой.

После работы Хасар заехал домой, чтобы выяснить, зачем ему звонила мать. Ему в его возрасте уже непросто работать целыми сутками, при этом не сидя на месте, все время быть на ногах. Возвращаясь с работы и приходя домой, он подолгу лежал, не хотел вставать с постели. Ему, конечно, не хотелось признавать, что он уже не тот Хасар, который носился, как резвый конь, пока служил в войсках, но возраст брал свое, и он с каждым годом чувствовал это все сильнее. Правду говорят: в юности то место твое, которого ты достиг, в старости – на котором лежишь.

Во время многодневных военных походов, бывало, часок-другой за сутки поспишь, а так спать не приходилось совсем, все остальное время уходило на то, чтобы поставить в чистом поле шатры, лечить больных и раненых солдат. Оперируешь в походных госпиталях, как во время войны, сутками стоишь на ногах, и ничего, на все хватало сил. Молодость, ей все по силам. А когда тебе под пятьдесят, трудно называться молодым.

Хасар поставил машину у ворот, не стал загонять ее во двор, чтобы быстренько выслушать мать и ехать домой.

Когда он вошел, мать сидела, вытянув негнущиеся ноги, и крошила в миску морковь для вечернего плова.

После приветствия мать спросила:

– Так ты встретился со своим другом, сынок?

Мать думала, что он уже встречался с нужным человеком, поэтому и начала разговор с вопроса, Хасар же не сразу смог понять, о ком она говорит.

– Нет, а кто он? – пожал плечами Хасар.

– Он взял адрес и телефон твоей работы, вот я и подумала, что он уже навестил тебя.

– Да кто он? – повторил свой вопрос Хасар. Ему и самому было интересно, кто его спрашивал.

– Да, такой же, как ты, видный военный командир, но он моложе тебя, у него только на висках появилась седина. Ах, он же называл свое имя, да голова моя дырявая, не запомнила…

Потом она пыталась еще что-то вспомнить, морщила лоб, но, так и не вспомнив, стала ругать себя:

– Да разве мне можно что-то говорить, ты спроси, что я сегодня утром ела – не скажу. – Ой, погоди… – похоже, она все же вспомнила. – Говорит, я после трехлетней службы, возвращаясь из Германии, заезжал к вам, чтобы передать гостинцы от Хасара Мамметхановича. С того времени я и запомнил адрес вашего дома.

– Генерал?

– Откуда мне знать, генерал он или еще кто? Он приезжал на какой-то необычной машине, а с ним еще два человека было. Но со мной разговаривал, и твой телефон спрашивал этот человек. А когда я назвала номер твоего телефона, не сам он записал его, а один из сопровождающих.

Мать посмотрела на сына вопросительно, спрашивая взглядом: «Если он тебе не звонил, может, этот человек еще не успел передать номер твоего телефона?»

По описанию матери, человек в военной форме, искавший Хасара, был не кем иным, как генералом Серкяевым, его бывшим солдатом. Потом он стал командиром и в составе советских войск прошел суровую афганскую войну, а в настоящее время возглавлял крупное воинское соединение в одном из велаятов страны.

«Что он делает тут, может, его перевели на работу в министерство на более высокую должность? И теперь он инспектирует воинские части?»

После возвращения в Туркменистан Хасар знал, что Серкяев стал одним из крупных военных чинов, но до сих пор не встречался с ним.

И от того, что ему страстно захотелось увидеться с подзабытым воином, он решил, что генерал в конце рабочего дня может снова заехать к нему домой, а потому предпочел его подождать здесь.

* * *

Сегодня у Хасара был выходной день. Придя с работы, он достал из холодильника продукты, перекусил всухомятку и лег раньше обычного, не стал ждать 9-часовой информационной программы «Ватан».

Здесь, на побережье, стояла тишина, она словно предназначалась для тех, кому необходимо было выспаться и отдохнуть. Сквозь приоткрытую форточку в комнату струился свежий морской воздух. В такие дни Хасар старался побольше спать, чтобы отоспаться за все дни недосыпа, но, по многолетней армейской привычке, когда бы ни ложился спать, просыпался в одно и то же время, и лишь потом мог снова лечь спать. Живя в доме Дуньи, он тоже вставал рано. Теща, встававшая в доме раньше всех, выйдя во двор, удивленно обнаруживала там зятя, который встал раньше нее и занимался утренней гимнастикой.

– Ой, да поспал бы ты еще, сынок! Зачем же так рано вставать?

Когда ты почти тридцать лет своей жизни носишь на поясе ремень, и это тоже становится привычкой. Вот и сегодня он проснулся в обычное время, встал, но потом снова быстро лег в постель и попытался уснуть. Еще не рассвело, где-то в ночи был слышен морской прибой. Море и вчера напоминало кипящий чайник, выплевывало из пучины волны и целый день гудело. А где-то в недрах земли появилась тихая дрожь, возникавшая каждый раз, когда вот так бушевало море.

Он снова стал думать о своем сыне Арслане, мысли о котором теперь никогда не покидали его. Представил его стоящим во весь рост, но сразу за ним увидел могильный холмик, обвеваемый ветрами и поливаемый дождями…

Когда в голову приходят такие мысли, попробуй усни!

С мыслями и воспоминаниями о сыне он еще долго сидел на краю постели, уставившись в одну точку и забыв о том, что собирался поспать. Да, жизнь хорошо побила Хасара, она бросала его из стороны в сторону, как пустую бочку, и в конце концов прибила к этому берегу.

Человек, переживший семейную трагедию, долго не

может прийти в себя. А тем более такой, как Хасар, преданный жене и детям, живший с верой в то, что является единым целым с ними, и что так будет всегда. Он все еще не мог понять, как вообще такое могло случиться, да еще с ним.

Он понял, что уже не сможет уснуть. Рядом с ним было море. Море – это огромное пространство, оно то бушует, то стихает, и может, если это необходимо, даже вести с тобой сердечный разговор. Оно всегда манило Хасара, притягивало его к себе. Когда напряженные мысли немного отступили, Хасар с удовольствием вспомнил о морском просторе.

Он отправился к морю. Оно было беспокойно, над ним висел серый туман из мельчайших брызг, а волны бешено бились о берег.

Морозный воздух был влажным и имел приятный запах. Повсюду на берегу были разбросаны камни, на некоторых из них стайками сидели съежившиеся от холода чайки, только что вышедшие на берег, не решаясь снова нырнуть в холодную воду.

Хасар гулял по берегу моря, там, где буйные волны не могли его достать. Когда он пришел сюда, ему показалось, что мысли о семье остались позади, но это оказалось не так.