Мозаика. Из жизни писателей, художников, композиторов, артистов, ученых

«ЩЕКОТУРКА»

Первую часть «Мёртвых душ» автор – Н. В. Гоголь писал в Риме. Он диктовал текст, а записывал его П. В. Анненков. В одной фразе Гоголь употребил слово «щекотурка». Секретарь исправил его на «штукатурка». Николай Васильевич спросил:

– Отчего так?

– Да, кажется, правильно будет.

Гоголь быстро подошёл к книжному шкафу, вынул из него словарь и, убедившись, что Анненков прав, сказал ему:

– За науку спасибо!

ПРИТВОРЯЕТСЯ

Иван Николаевич Гончаров (1812 – 1891) напрасно обвинил И. С. Тургенева в том, что он якобы позаимствовал из «Обыкновенной истории» многие образы для романа «Дворянское гнездо».

Как ни убеждали Гончарова в его ошибке, он упрямо стоял на своём, считая Тургенева хитрецом. Даже при получении известия о кончине Ивана Сергеевича автор «Обломова» бросил:

– Притворяется!

ПЕРЕСТРЕЛКА

Будучи студентом Московского университета, Михаил Юрьевич Лермонтов (1814 – 1841) увлекался литературой, историей, языками и искусствами. Недолюбливал лекции по зоологии и редко посещал их. Профессор, читавший курс этой науки, вздумал публично уколоть остротой нерадивого студента.

Несколько запоздав на очередную лекцию по зоологии, Михаил Юрьевич тихонько вошёл в аудиторию и стал у двери. Профессор, заметив это, нарочито повышенным тоном продолжал:

– Теперь мы перейдём к ослу…

При этих словах он обратился к Лермонтову:

– Садитесь, пожалуйста.

Поняв насмешку профессора, поэт отпарировал:

– Благодарю вас: я могу слушать осла стоя.

ПЛАЧ ТУРГЕНЕВА О БАЗАРОВЕ

Описывая смерть Базарова, Иван Сергеевич Тургенев (1818 – 1883) не мог удержать слёз…

А перед своей смертью в Бужевиле (Франция) он просил прислать ему сиреневый цветок из родного села Спасского…

НЕ УДАЛОСЬ ЧОКНУТЬСЯ

В 1880 году в Москве состоялось открытие памятника А. С. Пушкину. На торжественном обеде среди многих гостей присутствовали И. С. Тургенев и крайне реакционный монархист, редактор «Московских ведомостей» и журнала «Русский вестник» М. Н. Катков.

Автор «Записок охотника» не протянул ему свой бокал. А когда Катков вторично попытался чокнуться с Тургеневым, тот рукой прикрыл свой бокал.

ОБИДА

Негодуя на мораль, приделанную французским переводчиком к повести «Первая любовь», И. С. Тургенев восклицал:

– Такое переделывание мыслей совсем не в моей натуре; они напоминают мне кудахтанье курицы после того, как она снесла яйцо.

РАЗГОВОР ПРИ ПОМОЩИ АСПИДНОЙ ДОСКИ

В 1858 году Иван Сергеевич Тургенев заболел сильным бронхитом. Врачи запретили ему говорить и читать вслух. Но Тургенев хотел познакомить друзей-писателей с новым своим произведением. Предстоял обмен мнениями. Чтобы не нарушить предписание врачей, Иван Сергеевич писал свои реплики и пространные высказывания на аспидной доске. И так наловчился делать это, что собеседование прошло без запинки.

ДВЕ ВСТРЕЧИ

Александр Фёдорович Кони представил в суде одному именитому сановнику Ивана Сергеевича Тургенева, когда романист был уже известен всему миру. Протянув руку сановнику, Тургенев назвал свою фамилию. Вельможа небрежно процедил:

– Гм… Тургенев? Это не вы были председателем казённой палаты в Омске?

– Нет, никогда не был.

Гм… А я слышал об одном Тургеневе, который был председателем казённой палаты…

Судейский чиновник шепнул чванливому бюрократу:

– Ваше превосходительство, это наш известный писатель Иван Сергеевич Тургенев.

– Гм… Писатель?! Не знаю, не слышал…

И высокопоставленный невежда, не обращая внимания на Тургенева, заговорил с каким-то работником суда.

ЦЕНА АКУЛЬКИ

Мать великого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева, Варвара Петровна, как известно, зверски обращалась с крепостными крестьянами. Все грамотные люди помнят страшный тургеневский рассказ «Муму». Героиня его – портрет Варвары Петровны.

В фамильном архиве орловских помещиков Юрасовских, соседей Тургеневых по селу Лутовинову, сохранилась купчая крепость на продажу им Варварой Петровной девки-пяличницы Акулины Егоровой, которая «осмелилась произвести на свет ребёнка»… Эта дерзость привела в бешенство Варвару Петровну, она выгнала девку из дому и продала Юрасовским за «десять рублёв» ассигнациями, т. е. бумажными деньгами, которые равнялись примерно 3,5 рубля серебром. Такова была цена талантливой рукодельницы!

Акулина оказалась прекрасной женщиной. Помещица Юрасовская перед своей смертью завещала ей денежное вознаграждение. А судьба «приблудной дочери» Акулины осталась неизвестной…

НЕВЫГОДНЫЙ ЖИЛЕЦ

В начале своей самостоятельной жизни в Петербурге Николай Алексеевич Некрасов (1821 – 1878) бедствовал. Задолжал квартирной хозяйке. Чтобы избавиться от невыгодного жильца, она убрала из занятой им комнаты всю мебель.

Целую неделю поэт спал на голом полу. Подушкой служило ему пальто. Писал на подоконнике, стоя перед ним на коленях. А когда сильно уставал, то отдыхал, растянувшись на полу…

ПОЭМА, СОЗДАННАЯ ЗА ДВА ЧАСА

Истерзанный ежедневной борьбой с цензорами, Н. А. Некрасов как-то впал в хандру. Целый день ничего не ел, никого не принимал.

Его жена случайно увидела, как к парадному подъезду дома, где жил министр государственных имуществ, подошли крестьяне-ходоки. Вероятно, с прошением. Швейцар прогнал их. Они укрылись за выступом подъезда. Жена Некрасова сказала ему об этом. Некрасов глянул в окно как раз в тот момент, когда городовой и дворники прогоняли крестьян от парадного подъезда. Взволнованный поэт быстро стал писать. А через два часа прочел поэму «Размышления у парадного подъезда».

СЧАСТЬЕ ПОЭТА И ЧИНОВНИКА

Написанный в Петропавловской крепости роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» прошёл много цензур. Получив его рукопись, несказанно обрадованный Н. А. Некрасов опрометью помчался в типографию, где печатался журнал «Современник». Но вскоре поэт вернулся домой и тревожно объявил жене:

– Со мной случилось большое несчастье: я потерял рукопись…

Черновика рукописи не было: Чернышевский всегда писал прямо набело. На следующий день Н. А. Некрасов объявил в «Полицейских ведомостях» о потере рукописи. Указал улицы, на которых это могло случиться. Обещал нашедшему 50 рублей.

К нему явился бедный, невзрачный чиновник, недавно уволенный со службы по сокращению штатов, и сказал, что он нашёл рукопись.

– Где же рукопись? – нетерпеливо спросил Некрасов.

– Дома… Я пришёл только…

Некрасов прервал его:

– Скорей поезжайте за ней, скорей!

И сунул чиновнику в руку 50 рублей на извозчика.

Находка была немедленно доставлена. Некрасов дал чиновнику еще 50 рублей. Тот сиял от радости: ведь он никогда не имел столько денег. И попытался было вернуть поэту прежние 50 рублей, поскольку жил рядом.

– Оставьте их у себя! – сказал Николай Алексеевич. – У вас есть дети?

– Много-с!..

– Это им от меня на игрушки.

И были бесконечно счастливы – и поэт, и чиновник…

ГРЕЧНЕВАЯ КАША

Цензорские рогатки вынуждали прогрессивных редакторов и издателей при царизме изощряться в изыскании средств и способов обмана и обхода блюстителей политической благонадёжности литературы. В этом тяжёлом искусстве некоторые редакторы доходили до курьёзной виртуозности.

Н. А. Некрасов, как издатель и редактор «Современника», находился под особенно бдительным наблюдением царских церберов. Проведал он, что его цензор – страстный любитель гречневой каши, что она действует на него магически. Под её влиянием старик весь уходил в наслаждение пищеварением, делался мягким, сговорчивым, ничего не соображал, подписывал корректуры, почти не читая их.

Поэт подкупил кухарку цензора, – и та ставила на обеденный стол хозяина гречневую кашу в тот день, когда ему предстояло чтение корректур для «Современника».

Так гречневая каша играла благодетельную роль в судьбах русской литературы Х1Х века.

МЫШОНОК В ПОСТЕЛИ

Фёдор Михайлович Достоевский (1821 – 1881) утром 1 апреля 1875 года вышел из своей спальни мрачный. Жена, Анна Григорьевна, тревожно спросила его о здоровье.

– Здоров, но случилась досадная история: у меня в постели оказался мышонок. Я проснулся, почувствовал, что что-то пробежало по ноге, откинул одеяло и увидел мышонка. Так было противно! Надо бы поискать его в постели.

Анна Григорьевна позвала горничную, кухарку. Сообща они перетрясли всю постель, сменили на ней бельё, – ничего не нашли. Отодвинули от стен столы, этажерки, диван, стулья – нет мышиной норки!

Фёдор Михайлович попросил жену зайти к нему в столовую.

– Ну, что, нашли мышонка? – брезгливо спросил он.

– Где его найдёшь? Убежал. Но страннее всего, что в спальне не оказалось никакой лазейки, очевидно, забежал из передней.

А Фёдор Михайлович стоял и весело улыбался:

– Первое апреля, Анечка, первое апреля!

И все долго смеялись над его шуткой, вспомнив, что первое апреля – обманный день.

ОПАСНАЯ ШУТКА

Фёдор Михайлович Достоевский высоко ценил литературный талант Софьи Ивановны Смирновой. В «Отечественных записках» напечатали её роман «Силы характера». Писатель хотел непременно прочесть его. Анна Григорьевна принесла ему номер журнала с этим романом. Но сама наперёд прочла его.

Герой произведения Смирновой – ужасный ревнивец. Некий негодяй послал ему анонимное письмо, в котором рассказал, будто жена этого ревнивца ставит ему рога, носит на груди в медальоне портрет любовника и проч.

Анна Григорьевна, уверенная в том, что Фёдор Михайлович тоже уже познакомился с романом Смирновой, вздумала пошутить, чтобы потом посмеяться вместе с ним.

Изменив свой почерк и имя, отчество адресата, она переписала из романа письмо анонима и послала его по почте на имя мужа.

На следующий день, пообедав, Достоевский ушел в свой кабинет читать корреспонденцию. Минут через десять вошла к нему Анна Григорьевна, чтобы посмотреть, какое впечатление произвело на него письмо «анонима».

Фёдор Михайлович, насупившись, тяжёлыми шагами грохал по комнате, бросал свирепые взгляды на жену, наконец, остановился перед её лицом и грозно повёл допрос:

– Ты носишь медальон?

– Ношу.

– Покажи мне его!

– Зачем? Ведь ты его много раз видел.

– По – ка – жи ме – даль – он!!

Последнюю реплику Фёдор Михайлович рявкнул во весь голос. Анна Григорьевна поняла, что дело пахнет не шуткой. И начала торопливо расстёгивать ворот платья. Фёдор Михайлович, разъярившись, рванул цепочку с шеи жены. Она порвалась, и медальон был в руках мужа. Он открыл его и увидел в нём портреты – свой и дочки Любочки.

– Ну что, нашёл? – спросила Анна Григорьевна. – Федя, глупый ты мой, как мог ты поверить анонимному письму?!

– А ты откуда знаешь об анонимном письме?

– Как откуда? Да я тебе сама его послала.

– Как сама послала? Что ты говоришь? Это невероятно!

– А я тебе сейчас докажу!

И Анна Григорьевна принесла ему листки, на которых она упражнялась в изменении почерка.

– И ты сама сочинила это письмо? – продолжал допытываться Фёдор Михайлович.

– Да и не сочиняла вовсе. Просто списала его из романа Софьи Ивановны. Ведь ты его вчера читал. Я думала, что ты сразу догадаешься.

– Ну, где же тут вспомнить! Не понимаю только, зачем ты его мне послала?

– Просто хотела пошутить.

– Разве возможны такие шутки? Ведь я измучился в эти полчаса.

– Кто тебя знал, что ты у меня такой Отелло и, ничего не рассудив, полезешь на стену!

– В таких случаях не рассуждают. Вот и видно, что ты не испытала истинной любви и истинной ревности. Ты всё смеёшься, а подумай, какое могло бы произойти несчастье. Ведь я в гневе мог задушить тебя! Умоляю тебя, не шути такими вещами. В ярости я за себя не отвечаю.

На шее Анны Григорьевны осталась кровавая царапина.

Фёдор Михайлович горячо каялся в своём поступке и просил у жены прощения.

РУССКИЙ ОТЕЛЛО

Фёдор Михайлович Достоевский артистически читал художественные произведения. Его охотно приглашали выступать на литературных вечерах, куда он отправлялся со своим «верным оруженосцем», женой Анной Григорьевной. Но и на этих вечерах сказывалась страшная черта характера писателя – ревнивость.

Многие литераторы, по принятому этикету, целовали руку Анны Григорьевны, а Достоевский не терпел этого. И после допекал жену придирками, подозрениями. На литературных вечерах Фёдор Михайлович перед выходом на сцену находился в комнате для чтецов. Он то и дело наблюдал из-за кулис, с кем рядом сидит и разговаривает в зале его жена. А то по несколько раз посылал в зал распорядителя узнать об этом.

Выйдя на сцену для чтения, Достоевский сначала долго шарил глазами по залу, ища жену. Чтобы избавить его от этих поисков, Анна Григорьевна нарочито садилась на видном месте или привставала и отирала лоб белым платком.

Мужнина слежка надоела ей. Она заявила ему дорогой на новый вечер:

– Знаешь, дорогой мой, если ты сегодня будешь так всматриваться и меня разыскивать среди публики, то, даю слово, я поднимусь с места и мимо эстрады выйду из зала.

– А я спрыгну с эстрады и побегу за тобой узнавать, не случилось ли чего с тобой и куда ты ушла.

КОРОВА ПОТЕРЯЛАСЬ

Семья Фёдора Михайловича Достоевского лето обычно проводила в собственном домике в Старой Руссе. На этот сезон писатель брал корову у кого-либо из местных крестьян как бы в аренду. Хозяин уж знал, что осенью он обратно получит вместо тощей – откормленную скотину да еще 10—15 рублей.

Ф. М. Достоевский был нежнейшим семьянином и рачительным домоводом. Детей любил безгранично.

Случилось, что как-то вечером корова не вернулась с поля. Все взрослые члены семьи пошли искать её. Пошёл и Фёдор Михайлович. Он спрашивал всех встречных:

– Тётка, не встречала ли бурую корову?

– Паренёк, не видал тут бурую корову?

Литературные друзья Фёдора Михайловича диву давались: как это прославленный на весь белый свет писатель, поднимающий и решающий глубочайшие философские, социальные и психологические проблемы, может заниматься такой обыденной прозой, как поиски коровы?!

А необъятная душа Достоевского, видимо, вмещала всё человеческое.

СЧАСТЬЕ ПЬЯНЧУГИ

В марте 1879 года Фёдор Михайлович Достоевский проходил по Николаевской улице Петербурга. Неизвестный датрыга нагнал его и так сильно ударил по затылку, что писатель рухнул на мостовую и расшиб себе лицо в кровь. Собралась толпа. Городовой составил протокол о происшествии. Пьяницу схватили и отправили в участок. Пригласили туда и Фёдора Михайловича. На допросе он умолял полицейского офицера освободить виновного, которого он, потерпевший, прощает.

Но так как об избиении известного писателя в газете напечатали заметку, протокол полиции передали в суд. На разборе дела ответчик, крестьянин Фёдор Андреев признался, что был «зело выпимши и только слегка дотронулся до барина, который от этого с ног свалился».

Фёдор Михайлович и тут заявил, что прощает обидчика и просил мирового судью не наказывать крестьянина. Судья принял во внимание просьбу писателя и только оштрафовал Андреева на 16 рублей «за произведение шума» – с заменой штрафа 4-х дневным арестом.

У подъезда судебной камеры Федор Михайлович дождался осуждённого и вручил ему 16 рублей на уплату штрафа.

СКВОЗЬ ЦЕНЗУРНЫЕ РОГАТКИ

Начальник ІІІ отделения генерал А. Л. Потапов запретил постановку пьес «Воспитанница» А. Н. Островского, «Нахлебник» И. С. Тургенева. Но вскоре он ушёл со своего поста. Его обязанности временно исполнял генерал И. В. Анненков, брат известного литературного критика и мемуариста Павла Васильевича Анненкова.

П. В. Анненков, как друг Тургенева, попросил брата разрешить представление его комедии. Новый цензор ответил:

– С удовольствием! И не только эту, а и те пьесы, которые ты признаешь нужными. Только присылай поскорее, потому что на этом месте я останусь недолго.

Павел Васильевич послал брату несколько пьес, среди которых были и «Воспитанница», и «Нахлебник». Так многие запрещенные ранее пьесы увидели сцену.

ТАЛАНТЛИВАЯ ОТСЕБЯТИНА

Артист В. Н. Андреев-Бурлак талантливо исполнял роль Счастливцева в пьесе А. Н. Островского «Лес». Но имел слабость подменять авторский текст своим.

Узнал об этом Островский (1823 – 1886) и пожелал лично ознакомиться с Андреевым-Бурлаком. На очередном представлении «Леса» автор был восхищен игрой этого артиста. В антракте драматург зашёл к нему за кулисы:

– Замечательно!.. Это замечательно!.. Только знаете что? Я этого никогда не писал… Но замечательно! Всё замечательно!

И разрешил артисту внести в текст пьесы отсебятину, которая была потом воспринята многими исполнителями этой роли.

СОВЕТ ОСТРОВСКОГО ГРАФОМАНУ

Бездарный молодой человек осаждал Александра Николаевича Островского просьбами о советах, как сделаться драматургом. Островский убеждал докучливого посетителя:

– Ждите удобного случая. Это само свыше налетит. Ждите очереди.

Через некоторое время графоман принёс Островскому свою комедию. Драматург прочёл её и забраковал. Но, пожалев неудачника, порекомендовал ему:

– Займитесь чем-нибудь другим.

– Да чем же? Я, ей Богу, не знаю…

– Женитесь, что ли, – пошутил Александр Николаевич.

Спустя два месяца молодой автор снова пришёл к нему:

– Я исполнил ваше приказание.

– Что такое?! Объяснитесь толком – я вас не понимаю!

– Вы мне велели жениться – я женился!!

– Ну, и что ж, я поздравляю. Дай Бог вам счастья!

– Прочтите мою новую пьеску!

– Вот те раз! Да я ведь вам советовал жениться нарочно, чтобы отлечь вас от писательства, а вы всё-таки продолжаете стремиться к литературе.

– А я думал, что вы заставляете меня жениться, чтобы у меня лучше пьесы выходили.

– Ну, уж коли вы так рассудили, то делайте, что знаете, а мне некогда читать ваши пьесы… Извините…

ЖЕМАННАЯ ДАМА

На банкете у тверского вице-губернатора присутствовал и Михаил Ефграфович Салтыков-Щедрин (1826 – 1889). Рядом с ним за столом сидела жеманная, нарядная, сверкающая бриллиантами дама. Взглянув на суровое лицо сатирика, она испугалась, хихикнула и, прикрыв лицо веером, пропищала:

– Ах, Михаил Ефграфович, не смотрите на меня: я боюсь, что вы будете меня изучать, а потом опишите.

Салтыков-Щедрин успокоил её:

– Для вас я безопасен.

А потом шепнул соседке, сидевшей по другую сторону от него:

– Таких и изучать не надо: их глупость видна с первого взгляда.

БЛАГОДАРНОСТЬ ЕЖЕДНЕВНО ОБЕДАЮЩЕГО

После 25-ти летнего юбилея со дня выхода в свет «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина студенты Н-ского университета ежегодно отмечали этот день товарищеским обедом. На очередном их собрании кто-то предложил послать талантливому сатирику студенческое приветствие и поздравление. Эту идею приняли единодушно. Немедленно составили телеграмму с подходящим текстом и общей подписью: «Ежегодно обедающие студенты».

Спустя два часа от Щедрина пришёл ответ: «Благодарю. Ежедневно обедающий Щедрин».

ИМПРОВИЗАЦИЯ ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Николай Гаврилович Чернышевский (1828 – 1889) в годы ссылки в далеком Забайкалье нередко участвовал в чтениях, проводившихся в камерах заключенных. Он обычно приходил с толстой тетрадью, раскрывал её и читал свои новые повести с массой действующих лиц и приключений, с отступлениями научного характера.

Всё читанное им было совершенно в стилистическом отношении. Автор читал спокойно, плавно, внимательно глядя в тетрадь и переворачивая её страницы. Один из слушателей, заглянув через плечо чтеца, увидел, что в тетради не было написано ни единого слова! Николай Гаврилович добродушно мистифицировал слушателей изумительными импровизациями.

СЛЁЗЫ ЛЬВА ТОЛСТОГО

Софья Андреевна Толстая рассказывала, что Лев Николаевич Толстой (1828 – 1910) во время работы над эпопеей «Война и мир» однажды вышел из своего кабинета весь в слезах. Его спросили:

– Что случилось?!

Махнув рукой, он досадливо ответил:

– Да что вы понимаете?.. У меня только что умер князь Болконский…

СТАРИК В ТУЛУПЕ

Как-то в редакцию журнала «Русская мысль» зашёл старик в тулупе и меховой шапке и подал секретарю рукопись рассказа крестьянского писателя Сергея Терентьевича Семёнова. Секретарь обещал ответ недели через две.

В назначенное время старик явился в редакцию, секретарь попросил его подождать, а сам ушёл в кабинет редактора, откуда доносился оживлённый разговор.

Беллетристику в «Русской мысли» вёл тогда Александр Михайлович Ремизов. Секретарь доложил ему, что старик пришёл за ответом о рассказе Семёнова.

– Да, да… Я прочитал. Пусть подождёт. Сейчас я выйду.

Прошло часа полтора. Разговор в кабинете редактора продолжался. Секретарь напомнил:

– Этот старичок дожидается.

– Да, да. Сейчас приду, – сказал Ремизов.

Прошло ещё немного времени. Секретарь в третий раз напомнил о старике. Ремизов схватил рукопись и вышел:

– Где этот старичок?

Старик поднялся с дивана.

– Это вы – Семёнов? Мы прочитали рассказ.

Ремизов внимательно взглянул на старика и онемел: перед ним стоял сам Лев Николаевич Толстой! Это он два с лишком часа покорно сидел в углу, ожидая приёма у редактора, чтобы просить о напечатании рассказа Семёнова.

Жалея растерявшегося редактора, Лев Николаевич виновато сказал:

– Да нет, ничего… Я тут отдыхал…