Грани Лунного камня. Серия «Тайны великих детективов»

Глава четвертая, о легендарной истории «Кохинура»

Впервые писатель и алмаз встретились на Всемирной выставке 1851 года.

Едва «Кохинур» перешел в руки англичан, первое, что они попытались сделать, – выяснить его происхождение, но, как вы помните, Восток – дело тонкое. Письменных свидетельств о происхождении алмаза не сохранилось, зато почти все жители Пенджаба знали множество историй о легендарном камне. А для сбора подобного рода сведений требовался особый человек, способный разговорить любого, даже индуса.

Генерал-губернатор Джеймс Эндрю Далхаузи выбрал для этой миссии одного из сотрудников Ост-Индской компании. Томас Теофилус Меткаф был шумным весельчаком и громилой, а также имел способность обернуть себе на пользу даже самую неловкую ситуацию. Он обожал собак, лошадей и вечеринки. Отец Меткафа, один из директоров Ост-Индской компании, был суровым человеком, считавшим, что дети должны получать уроки от самой жизни, а потому, когда Тео в восемнадцать лет приехал из Лондона в Дели, родитель определил его на должность простого писца. Очевидно, он следовал совету, очень популярному в XVIII веке: «не тратить молодость на „ распутных женщин» и „ чрезмерное питье», а использовать его с пользой, отправиться в Индию, где „ отрезать полдюжины голов богатых парней… и вернуться набобом»». Но испытания длились недолго, спустя два года Тео женился, а потом старший брат Меткафа Чарльз, получивший место резидента при могольском дворе, помог ему добиться выгодной должности. После этого Тео занялся своим любимым делом – коллекционированием. В его особняке, названном в честь своего хозяина Меткаф-хаус, за несколько лет собралась огромная библиотека индийских книг и произведений искусства. Но собирательство требовало немалых финансов, а Тео, словно заядлый картежник, не мог остановиться, он даже успел набрать долгов на приличную сумму. Так что Далхаузи, избравший этого весельчака для своей «болтливой» задачи, тем самым очень вовремя предложил удачное решение его финансовых проблем.

Пока Далхаузи готовил алмаз к отправке, Меткафу было поручено пройтись по знакомым и собрать как можно больше информации о прошлом легендарного камня. Поначалу он ошивался со своими ненавязчивыми расспросами на рынке. Затем зачастил в ювелирные лавки и дома бывших придворных – якобы с небольшими поручениями от генерал-губернатора.

Эта миссия была по душе весельчаку и гуляке Тео, и он с удовольствием погрузился в ее выполнение. Иногда Меткаф отсутствовал по нескольку дней, сутками пропадая в притонах, где тоже немало знали об истории алмаза.

В предисловии к своему докладу он написал, что собрал «не больше, чем базарную болтовню», и высказывал сожаление, что сведения весьма скудны и несовершенны.

Отчет Тео, рукопись которого хранится в Национальном архиве Индии, сегодня является официальной историей «Кохинура», бывшего свидетелем многовековой цепи кровавых завоеваний, грабежей и мародерства. Ее изложение кочует из книги в книгу, из энциклопедии в энциклопедию, изредка дополняемое деталями и небольшими подробностями. О ключевых событиях вы можете прочитать в статье, посвященной этому камню, в Википедии. А сам рассказ начинается следующим образом: «Согласно традиционной версии ювелиров из Дели, передаваемой из семьи в семью, этот алмаз был добыт в шахте Кохинур, находящейся в четырех днях пути от Масулипатама к северо-западу, на берегу Годавари, при жизни Кришны, который, как предполагают, жил за пять тысяч лет до этого…»

И хотя эта почти сказочная история была записана больше чем полтора века назад на рынке Дели, до настоящего времени никто из исследователей не пытался переосмыслить или оспорить сообщенное Тео Меткафом.

Проблема, как заметил летописец-весельчак, в том, что сведения об этом камне «крайне скудные и несовершенные». В индийских, персидских летописях содержится немало упоминаний об огромных, невероятных по своим размерам алмазах, но без детального описания соотносить их с «Кохинуром» можно с вероятностью 50 на 50.

Более точные сведения европейцев, которым довелось познакомиться с легендарными сокровищами, в том числе и с «Кохинуром», появляются лишь с определенного момента. Хотя в последнее время историки склонны больше доверять документу Тео, составленному по рассказам на восточном базаре, чем таким историческим источникам, как мемуары императора Моголов Бабура или «Путешествия» французского ювелира Тавернье.

Первое историческое упоминание о «Кохинуре» встречается в описании персидского историка Мухаммада Казима Мерви вторжения Надир-шаха в Индию, произошедшего в 1739 году. Спустя десять лет алмаз был увезен в Персию и подробно описан десятками очевидцев – не только персов, но и индусов, французов и голландцев. Что позволяет четко идентифицировать историю драгоценного камня именно с этой даты.

Но прежде чем перейти к исторической хронике, давайте окунемся в легендарное прошлое «Кохинура».

Сокровища Великих Моголов

Моголы принесли в Индию свой, особый взгляд на драгоценные камни, основанный на персидской философии и поэзии. Любые драгоценности для них были символом божественного. С эстетической точки зрения Моголы предпочитали цветные камни прозрачным: цвет наделен значением, тогда как прозрачный камень лишен смыслов. Моголы больше, чем любая другая династия древних правителей, исповедующая ислам, сознательно использовали драгоценные камни как свидетельство своего великолепия, бывшее отражением божественной славы.

Письмо Томаса Роу, английского посла при дворе Великого Могола, помогает лучше понять отношение этих правителей к драгоценностям. Англичанин подробно описывает свое пребывание во дворце падишаха Джахангира: «…одетый или, вернее, обвешанный бриллиантами, рубинами, жемчугом и другими драгоценными знаками тщеславия, такой великий, такой славный! Его голова, шея, грудь, руки выше локтей, запястья, пальцы – каждый, по крайней мере, с двумя или тремя кольцами – опутаны цепями из диамантов, рубинами размером с грецкий орех, а то и больше, и жемчужинами, каких глаза мои не видывали… украшения, являющиеся одной из величайших его радостей, настоящей сокровищницей мира, для которой скупается все, что возможно, нагромождая дорогие камни, как если бы собирался строить [из них], а не носить их».

По словам Роу, Джахангир был очень любопытным и интеллигентным человеком, страстным коллекционером. Могольский император собирал все: от венецианских мечей и глобусов до нефритовой гальки и бивней нарвала. Падишах увлекался не только медициной и астрономией, но и имел невероятный интерес к животноводству: например, отлично, во всех деталях, разбирался в разведении коз и гепардов.

Среди прочих увлечений Джахангира была геммология – наука о драгоценных камнях. Согласно описанию Роу, император сознательно превращал себя в ходячую сокровищницу, стараясь водрузить на свои одежды, шею, пальцы, голову как можно больше драгоценностей, которыми обладал. На себя он надевал самые крупные камни, остальные украшали его трон.

Джахангир мечтал собрать все величайшие драгоценности мира. Во время его правления Новый год превратился в праздник драгоценных камней, когда он демонстрировал свои сокровища подданным. Мемуары падишаха «Тузук-и-Джахангири» представляют подборку описаний драгоценностей и историй их приобретения. Именно при Джахангире сокровищница Великих Моголов пополнилась несколькими крупными алмазами, один из которых был размером в 348 рати (примерно 305 французских каратов), что значительно превышает размеры всех известных до этого алмазов.

Самый же большой алмаз попал в могольскую сокровищницу во времена правления Шаха Джахана I, а подарил его человек с невероятной историей – Мир Джумла. Персидский иммигрант, он начинал свою карьеру как торговец обувью, но «благодаря мудрости и щедрости» превратился в крупного торговца, который был настолько богат, что имел несколько собственных кораблей.

Джумла активно «приобретал друзей при дворе» и со временем занял пост визиря Голконды, а позже – за свой невероятный подарок – стал великим визирем (премьер-министром империи). Итальянский писатель и путешественник Николао Мануччи описывает камень, подаренный Шаху Джахану, как «огромный необработанный алмаз весом 360 карат», а знаменитый французский путешественник и торговец алмазами Жан-Батист Тавернье уточняет, что это «знаменитый бриллиант, которому нет равных по размеру и красоте».

В 1628 году, во время правления Шаха Джахана, Моголы создали еще один предмет невероятной ценности, ставший впоследствии источником многочисленных легенд, – Павлиний трон. Этот символ имперского могущества с момента его появления придворные историки Моголов намеренно ассоциировали с троном Соломона, окружая его аурой древних мифов и легенд. «Изукрашенный Трон создали для того, чтобы любой, кто знал Коран, немедленно вспоминал о троне Соломона. Он имел четыре колонны, поддерживающие балдахин (церемониальный навес), на котором были изображены цветущие деревья и павлины, усыпанные драгоценными камнями. Колонны имели форму сужающейся балясины, которую Моголы называли „кипарисовой“, и были покрыты зеленой эмалью или изумрудами, что усиливало их сходство с деревьями. Над троном возвышались либо одна, либо, в большинстве случаев, две отдельно стоящие фигуры павлинов – отсылка к трону Соломона, который, согласно еврейским и исламским текстам, украшали отделанные драгоценными камнями деревья и птицы».

Учитывая склонность к цветным драгоценным камням, могольские летописцы особым образом подчеркивают наличие в троне «рубина стоимостью в лакх рупий, который шах Аббас, правитель Ирана, подарил покойному императору Джахангиру». Этот драгоценный камень, известный как «Рубин Тимура», «Айн аль-Хур», «Глаз гурии» и «Фахрадж», еще два столетия будет затмевать «Кохинур» и разделит его судьбу.

В 1657 году Шах Джахан перенес инсульт, а в следующем году Аурангзеб, один из его сыновей, поднял восстание против своего брата, который был объявлен законным наследником. Он заточил отца и других родных в одной из крепостей неподалеку от Агры и сумел отстоять свое право на трон в целом ряде сражений с другими претендентами.

Об Аурангзебе мы много знаем из записок Жан-Батиста Тавернье, единственного европейца, которого император пригласил оценить часть богатств из сокровищницы Моголов.

В 40-е годы XVIII века империя Моголов была самым богатым государством в Азии, но уже не самым сильным. После Аурангзеба правление огромной империей оказалось в руках Мухаммад Шаха по прозвищу Рангила – «Красочный». А придворные называли его Устроителем развлечений. Последний император Моголов обожал праздники и был большим любителем музыки и живописи. Ему нравилось наряжаться в пешваз (длинная женская туника) и туфли, расшитые жемчугом, и петь песни. Мухаммад нанял великих художников, которые должны были на огромных полотнах запечатлеть сцены из великого прошлого. После суровых времен правления Аурангзеба в империи произошел «взрыв» во всех областях культуры. Поэты и живописцы воспевали красоту женщин, драгоценных камней и события прошлого, не забывая при этом славить правителя.

Уйдя с головой в искусство, Мухаммад Шах предоставил советникам управлять страной. Губернаторы регионов, почуяв слабость императора, стали все чаще принимать самостоятельные решения. Империя медленно, но неминуемо распадалась на части. Можно сказать, что Мухаммад сам отдал власть в чужие руки.

Надир-шах, будущий обладатель «Кохинура» и правитель Ирана, был полной противоположностью Мухаммад Шаха. Он был сыном пастуха, но быстро продвинулся по службе благодаря военным талантам.

Французский иезуит, ставший на время личным врачом Надир-шаха, с ужасом описывает его как неграмотного и жесткого, противоречивого и очень властного человека: «Несмотря на свое скромное происхождение, он казался рожденным для престола. Природа дала ему все великие качества, которые превращают обычного человека в героя, и даже некоторые из качеств великого правителя… Его черная борода резко контрастировала с волосами, которые стали совершенно белыми; он был крепкого телосложения, высокого роста, не толст, не худ; лицо имел мрачное и обветренное, удлиненное, орлиный нос и четко очерченный рот, но с выпяченной нижней губой. У него были маленькие пронзительные глаза и проницательный взгляд; голос его был грубым и громким, хотя ему иногда удавалось смягчить его, когда того требовали корыстные интересы или каприз».

Надир-шах

В 1732 году Надир-шах захватил персидский трон, а затем отправился в Афганистан, где осадил Кандагар. Когда в Дели узнали о действиях Надира, по столице поползли слухи о том, что он планирует совершить набег на сокровищницу Моголов, чтобы сорвать несколько золотых перьев с Павлиньего трона. Но Мухаммад Шах игнорировал предупреждения советников, рассчитывая, что ситуация разрешится сама собой. Император расплачивался за годы увлечения музыкой и пренебрежения военными дисциплинами. Европейцы, ставшие свидетелями агонии Могольской империи, уверяют, что многие солдаты ждали Надира как героя, который должен был прогнать с трона женоподобного Мухаммада. А Надир-шах продолжал двигаться в сторону столицы, и 13 февраля 1739 года состоялась решающая битва. Надир был гениальным стратегом и готовился к ней с особой тщательностью, вооружив своих солдат новейшим оружием XVIII века – мушкетами.

Битва закончилась, не успев начаться. После этого персы просто окружили лагерь моголов и стали ждать. Надир понимал: ему непременно нужна победа, и скорость здесь не имеет значения. Спустя неделю, когда запасы закончились даже у императора, Надир пригласил Мухаммада на переговоры. «Устроитель развлечений» отправился в лагерь противника словно на танцы, с маленьким отрядом телохранителей. Как только он уселся напротив, Надир-шах сделал знак – и вся императорская охрана оказалась обезоружена. На следующий день персы отправились в лагерь моголов и привезли оттуда гарем Мухаммада, а также личных слуг и шатры. Кроме того, они сопроводили знать, чтобы та могла присоединиться к своему императору. На третий день Надир-шах предложил всем солдатам из могольского лагеря моголов вернуться домой.

Спустя неделю Надир, его воины и пленники направились в Дели. Победитель въехал в столицу с большой помпой и разместился в личных апартаментах Шах-Джахана, а Мухаммада отправили в женские покои.

Но тут произошло событие, которое до начала мировых войн можно считать одним из самых кровавых в истории. Вместе с Надир-шахом столицу заполонило порядка сорока тысяч персов, которые вольготно расположились в домах местных жителей. На следующий день торговцы зерном решили подзаработать на кризисе и резко взвинтили цены. А когда солдаты Надира отправились договориться о снижении, случилась потасовка. Неожиданно по городу разлетелся слух, что Надир-шах убит дворцовой стражей, и толпа делийцев принялась убивать захватчиков. К полудню было уничтожено около трех тысяч персов.

Персидскому шаху пришлось стремительно собрать расслабившихся солдат, и они встали лагерем между мечетью и царским дворцом. Надир объявил, что собирается отомстить жителям Дели. Началась кровавая резня.

Солдаты Надир-шаха убивали только мужчин и мальчиков, а женщин и девочек сгоняли в загоны для скота. Резня продолжалась несколько дней. Многие из домов, где пытались оказать сопротивление, попросту сожгли вместе с людьми. За это время было убито порядка тридцати тысяч человек. Над городом стоял трупный запах, поскольку убитые просто лежали на улицах. Очевидцы рассказывают о реках крови и звериной жестокости иранцев, об уведенных в рабство десяти тысячах женщин и девочек.

Низам-уль-Мульк Асаф Джах I, великий визирь и главный соперник Надира в борьбе за власть в Могольской империи, на коленях, со связанными его собственным тюрбаном руками – знак наивысшего унижения – дополз до Надир-шаха и умолял прекратить бойню. Захватчик согласился при одном условии: если ему выплатят 100 крор (один крор равнялся примерно десяти миллионам рупий), то он готов покинуть Дели. Даже по сегодняшнему курсу это почти миллиард рублей, а по тем временам это была и вовсе фантастическая сумма.

Резня прекратилась, но жителям столицы пришлось ограбить собственный город, чтобы собрать невероятные по тем временам деньги. И тем не менее вся сумма была собрана буквально за несколько дней.

Персы не верили глазам. Центральная площадь превратилась в океан жемчуга и кораллов; сосуды с драгоценными камнями, золотые и серебряные украшения, слитки, чаши и множество других сокровищ были здесь ссыпаны в таком количестве, что персидские писцы не могли пересчитать.

Среди конфискованных предметов оказался и Павлиний трон, и другие ценные вещи, равных которым не было на всем Востоке. Драгоценностей было столько, что Надир-шах приказал украсить ими не только оружие и упряжь, но и полностью покрыть шатер. Эту работу выполняли тщательно, и она затянулась на «год и два месяца».

Все это время Надир весьма обходительно обращался с побежденным Мухаммадом, который неизменно сопровождал сына пастуха, словно был его помощником или заместителем. 6 апреля 1739 года сын Надир-шаха, Насрулла, женился на праправнучке императора Шах-Джахана. В честь свадьбы на берегах Ямуны впервые в Индии устроили фейерверк. Новый повелитель Дели выступил с речью, дав наставления могольской королевской семье и пообещав в случае необходимости защитить их от диких афганцев и других врагов. А спустя месяц, 12 мая, Надир вернул корону на голову Мухаммада, формально восстановив его в статусе императора, и отправился в свои владения.

Согласно рассказу Тео Меткафа, все эти странные манипуляции персидского правителя были проделаны с одной целью – получить «Кохинур». Якобы Мухаммад Шах спрятал алмаз в своем тюрбане, который носил все время, сопровождая Надира. Когда персу донесли об этом, кровожадный правитель предложил Мухаммаду корону империи в обмен на его простой тюрбан, и последний император Моголов, не посмев отказать захватчику, отдал ему тюрбан вместе с камнем. Надир-шах вытащил алмаз на свет и был настолько потрясен его размером, что произнес только: «Кох-и-Нур» – «Гора Света», ставшее с тех пор его названием. К сожалению, ни один из персидских историков не рассказывает об этом событии, что вызывает сомнения в его достоверности, ведь кроме свидетельства Тео этот сюжет появляется лишь в документах середины XIX века. Правда, похожую историю сообщает могольский придворный Джугал Кишор: по его словам, Надир, отправляясь домой, подарил Мухаммаду свое украшение для тюрбана, к которому было прикреплено перо орла, – возможно, эта история и стала основой для последней легенды о «Кохинуре». В дальнейшем персидские, афганские и сикхские историки весьма пристально наблюдают за причудливой и кровавой историей алмаза. А значит, пора перейти от легенд и сказаний к документам.

Документальная история «Кохинура»

16 мая 1739 года, после пятидесяти семи дней кровавой резни и бесконечных грабежей, войско Надира покинуло Дели, увозя с собой необыкновенные сокровища, накопленные Моголами за восемь поколений. Захваченное богатство погрузили на 700 слонов, 4 000 верблюдов и 12 000 лошадей, запряженных в повозки, наполненные золотом, серебром и драгоценными камнями. Но главной добычей был Павлиний трон с инкрустированными в него, очевидно, «Кохинуром» и «Рубином Тимура».

Согласно записям придворного летописца Надир-шаха Астарабади, за несколько недель путешествия на родину караван с драгоценностями подвергался бесчисленным нападениям голодных крестьян и местных разбойников. Даже закаленная в боях армия Надира не могла обеспечить круглосуточную охрану невероятного по размерам богатства, так что вдоль пути следования многим бедным индийцам и лихим людям повезло урвать «кусочек» сокровищ, а менее удачливым пришлось сложить свои кости.

Во избежание мародерства Надир-шах велел при переходе через реку Чинаб обыскать войско – всех, от военачальников до пехотинцев. Берущая начало в Гималаях река была бурной, переплыть ее с грузом было невозможно. Караван двигался по единственному мосту, при этом каждого солдата обыскивала охрана Надира. Поэтому значительная часть любителей легкой наживы ранее закопала свою добычу либо же сбросила в воду в надежде спустя время вернуться за ней.

По рассказу Абдул Карима, солдата из Кашмира, очевидца завоевания Дели, после прибытия на родину Надир-шах выставил на обозрение личную сокровищницу и провозгласил, что любой может прийти полюбоваться ее содержимым. В «выставочном» шатре находились: «сосуды, богато инкрустированные драгоценными камнями, украшенные ими же конская упряжь, ножны для мечей, колчаны, щиты, чехлы для копий и булавы… Были поставлены „Тахт-е Таус“, или „Павлиний трон“…»

Абдул Карим уверяет, многие солдаты ходили в импровизированный музей поглазеть на фантастические сокровища. Вдохновленный красотой и великолепием увиденного, он подробно обрисовывает сам шатер и находящиеся в нем наиболее крупные «экспонаты»: «Снаружи шатер был покрыт тонким алым сукном, а изнутри отделан атласом фиолетового цвета, на котором были изображения всех сотворенных птиц и зверей, деревьев и цветов целиком из жемчуга, бриллиантов, рубинов, изумрудов, аметистов и других драгоценных камней… По обе стороны от Павлиньего трона стояла ширма, на которой драгоценными камнями были выложены фигуры двух ангелов». Далее следует описание, позволяющее сделать вывод о том, какой объем драгоценностей украшал один только шатер Надира. Если верить Абдул Кариму, стены шатра, опоры и штыри из золота упаковывались в тюки и деревянные ящики, для перевозки которых требовалось пять слонов. Еще два слона нужны были для перевозки тронов.

Впрочем, царствование Надира продолжалось недолго. Спустя два года, 15 мая 1741 года на шаха было совершено покушение. Надир остался жив, но после этого правителя охватило безумие. Его мучила мания преследования: где бы шах ни появился, ему везде мерещились подозрительные взгляды, – и число лишенных жизни по приказу правителя росло. Походы Надира теперь завершались не грудами сокровищ, а горами отрубленных голов, как на картине Вересаева.

После покушения правитель стал подозревать всех, в том числе самых преданных и близких людей. Он окружил себя личной охраной из четырех тысяч наемников-афганцев, которым платил регулярно и больше, чем персам. В ночь на 19 июня 1747 года шах вызвал к себе в шатер их начальника и поручил ему на следующий день арестовать всех персидских предводителей. Афганцы привели войско в боевую готовность, но персы не дремали. Засекреченный приказ о репрессиях передали родственникам Надира. Персы понимали, что, если они не остановят охваченного паранойей правителя, то завтра станут первыми жертвами.

Едва ночное светило скрылось, пятнадцать наиболее нетерпеливых заговорщиков ворвались в шатер Надира, круша все на своем пути. От этого шума шах проснулся и закричал: «Кто идет? Где мой меч? Принесите мое оружие!»

Испуганные заговорщики уже хотели было бежать, но на выходе из шатра встретили зачинщиков – Мохаммад-Кули-хана и Салах-хана, которые заставили их вернуться обратно. Когда наконец убийцы ворвались в покои Надира, тот еще не успел одеться. Мохаммад-Кули-хан нанес шаху сильный удар мечом, сваливший последнего с ног, двое или трое солдат последовали примеру начальника стражи, а Салах-хан отрубил поверженному голову. Так погиб, вероятно, самый богатый правитель за всю историю человечества.

Совершив кровавое деяние, заговорщики подняли верные им отряды и принялись расправляться со всеми сторонниками Надира. Пока одни уничтожали всех противников, другие бросились расхищать его имущество. После той ночи большинство драгоценностей, оказались в руках простых солдат, слабо представляющих их истинную ценность, и разошлись по свету. По рассказу свидетеля, многие обменивали «стекляшки» на увесистые слитки золота, серебра или меди, считая, что последние стоят дороже.

Один из самых крупных алмазов в истории «Дерианур» («Дария-и-Нур») остался в Персии, поскольку местонахождение тайника с драгоценностями Надира под пытками выдал его внук Шахрох. Новым владельцем большой части сокровищ стал бывший придворный евнух Ага-Мохаммад, который сумел щедрыми посулами объединить вокруг себя значительный отряд и захватить впоследствии несколько крепостей на юге Ирана. А «Кохинур» и «Рубин Тимура» отправились в Кандагар. Афганские телохранители Надира представляли собой грозную силу, и даже после смерти шаха ни один из персидских военачальников не отважился выступить против наемников.

Уже на рассвете наемникам пришлось столкнуться с первыми мародерами, отправившимися грабить шахскую казну. Мародеров постигла участь Надира, а «главная» вдова из гарема Надира щедро вознаградила спасителя Ахмад-хана за охрану в кровавую ночь, подарив ему «Кохинур». Когда мятеж закончился, и родные покойного правителя остановили грабежи и убийства, а Ахмад-хан уже был на пути в Кандагар.

Будучи опытным воином и политиком, Ахмад-хан догадывался, что ему не удастся уйти от персов без преследования. Поэтому он отправил в Герат небольшой диверсионный отряд, а сам с основной массой всадников направился в Кандагар. Персы попались на уловку, и удачливый афганец без боя добрался до города.

Здесь его ожидало непредвиденное: в Кандагар прибыл караван, отправленный еще по поручению Надир-шаха (чтобы заплатить его солдатам за службу), который привез огромное количество золота и драгоценностей. Удача явно благоволила к Ахмад-хану.

Расчетливый воин не стал сгружать золото в кладовые, а тут же купил на него преданность нескольких кланов. В итоге в июле 1747 года, двадцатичетырехлетний Ахмад-хан из клана Абдали стал главой всех афганских племен. В храме Шер-Сурх суфийский святой положил в тюрбан Ахмада несколько ячменных снопов, провозгласив его падишахом Дурр-и-Дурраном, что в переводе означает «Жемчужина Жемчужин». С этого момента Ахмад-хана Абдали именовали не иначе как Ахмад-шах Дуррани.

По свидетельствам европейцев, Ахмад-шах Дуррани строил свою империю по примеру персидской. За те несколько лет, пока он охранял Надира, афганец сумел усвоить принципы правления, а потому, подобно иранскому шаху, двинулся на Дели. Здесь он действовал точь-в-точь как персы: жег городские кварталы, убивал жителей и требовал невиданных размеров выкуп. Если после нашествия Надира Дели оправился за несколько лет, то после Ахмад-шаха для восстановления понадобилось почти полвека.

На протяжении восьми лет он с завидной регулярностью совершал ежегодные набеги на бывшую империю Моголов. Каждый набег был все более дерзким, и афганцы продвигались все глубже. В большинстве случаев ему никто не противостоял, но Ахмад-шах не расслаблялся и продолжал покупать на захваченные сокровища союзников, увеличивая войско до невероятных масштабов. Подобно Надиру, Ахмад-шах никогда не пытался сместить Моголов: после блестящих побед он всякий раз возвращался в родные горы Гиндукуша.

Ахмад-шах считался непобедимым, за свою жизнь он не проиграл ни одного сражения, но проклятие алмаза явилось к нему в другом обличье.

С самого начала правления Ахмад-шаха подтачивала неизвестная болезнь. Историки не оставили ее детальных описаний, так что судить о заболевании можно лишь по косвенным упоминаниям. Это было что-то вроде гангренозной язвы, проказы, сифилиса или, возможно, какой-то вид опухоли. Болезнь сразу стала буквально поедать лицо могущественного афганца.

В исторических архивах сохранился документ, датированный 1772 годом, из которого следует, что черви с верхней части гниющего носа шаха падали ему в рот и в пищу во время приема последней. К тому моменту, когда Ахмад одержал свою величайшую победу при Панипате, болезнь окончательно лишила его носа, вместо которого ювелиры соорудили протез из алмазов.

Лекари отчаянно пытались вылечить правителя, но не помогали ни лекарства, ни святыни. Когда его армия достигла численности в сто двадцать тысяч человек, болезнь добралась до мозга, перешла на горло и грудь, а также обездвижила конечности.

Старший сын Ахмада, Тимур-шах, был мал ростом. Он родился, когда отец еще служил наемником в Персии, и местный язык стал для него первым. Может быть поэтому Тимур обожал все персидское и все больше отдалялся от родного народа, его обычаев и традиций, окружая себя персидскими суфиями, учеными и поэтами.

Будучи человеком высокой культуры, Тимур-шах перенес свою резиденцию из Кандагара в Кабул, где вдохновленный рассказами старшей жены, могольской принцессы, выстроил фантастические по красоте и невероятные по конструкции павильоны, а также разбил великолепные сады.

Тимур пытался сохранить империю отца, но еще при жизни ему пришлось отдать персидскую и сикхскую части территории. Пока империя стремительно сжималась в размерах, Тимур-шах с увлечением занимался поэзией и философией. Против этого, чужого национальной традиции властителя, в недрах афганской элиты зрел заговор.

Первое покушение Тимуру удалось предотвратить. В 1791 году он сумел разоблачить заговорщиков и жестоко расправился с ними. Но два года спустя по пути из Пешавара в Кабул второй шах Дурранийской державы неожиданно скончался. Как выразился историк Мирза Ата Мохаммад, «Виночерпий судьбы подал ему роковую чашу». Тимур оставил после себя тридцать шесть детей, из них двадцать четыре мальчика. Большинство старших сыновей были губернаторами провинций. Среди наследников развернулась яростная борьба за престол. После двух лет междоусобной войны определился победитель – Заман-шах.

На пути к власти пятый сын Тимур-шаха сильно поиздержался, казна опустела, и новый правитель решил прибегнуть к проверенному решению финансового вопроса – набегу на империю Моголов: так поступали и дед, и отец.

Однако к этому времени разграбленная и слабая империя Моголов подпала под влияние Ост-Индской компании. При напористом генерал-губернаторе лорде Уэлсли, старшем брате герцога Веллингтона, компания стремительно расширялась, устанавливая контроль над индийскими областями. Для сравнения: контролируемая Ричардом Колли Уэлсли территория превосходила завоеванную Наполеоном в Европе. Заман-шах не учел того, что генерал-губернатор оказался очень хитрым противником, а Индия перестала быть источником для легкого обогащения.

Уэлсли побудил персидского шаха из династии Каджаров атаковать незащищенную крепость Герат, пока Заман-шах с войском грабил Лахор. В итоге афганский захватчик был вынужден спешно возвращаться. При этом он поручил править Лахором молодому и невероятно амбициозному сикху – радже Ранджиту Сингху.