Башня Континуума. Слава Резонансу

ГЛАВА ВТОРАЯ БРИТВА ОККАМА

1.

Как только не называли ее за минувшие пять столетий. Молох и Мамона – то были самые мягкие из ее прозвищ. В официальных документах ее именовали выспренно, холодно и неуклюже – Ланкастеровский Деловой Центр. В путеводителях – главной, самой великолепной, выдающейся и вдохновляющей столичной достопримечательностью. Ее заслуженно называли величайшим архитектурным шедевром всех времен и вечным памятником человеческому гению и несокрушимой силе человеческого духа. И все же, чаще всего, ее называли попросту – Копилкой. Не слишком красивое, поэтическое и лестное имя, если вдуматься хорошенько, но со временем она притерпелась и даже беззлобно посмеивалась втихомолку. С высоты своего роста в тридцать тысяч футов Копилка научилась взирать отстраненно и философски вообще на многое.

За те пятьсот лет, что ее серебристый шпиль безраздельно царствовал в искусственных небесах Форта Сибирь, она пережила и повидала всякое. Например, восстание 79 года Освобождения, кровопролитную резню, спровоцированную разногласиями среди благородных родов старой имперской знати. Во время восстания был убит Император Константин Третий, и власть захватил жесткий и жадный Дэйвин Риз-Майерс. Он правил четверть века. В 104 году Освобождения конец деспотии положил правнук лорда Джека, Алистер Ланкастер, на званом пиру разрубив престарелого узурпатора пополам фамильным мечом и вернув трон законному владельцу, Императору Константину Четвертому.

В 152 году немало шума (и буквально, и фигурально) наделало падение гигантского метеорита. Впрочем, до сих пор ходили слухи, что это был никакой не метеорит, а корабль неведомой инопланетной расы, сбившийся с курса и потерявший управление. Или вовсе не сбившийся, а сбитый системами столичной ПВО. Тут Копилка ничего не могла утверждать с уверенностью, но превосходно помнила стремительно катящийся по ночному небу гигантский огненный шар, за которым тянулся пурпурный шлейф неземного света. С душераздирающим грохотом пылающая звезда рухнула в воды Залива, которые мгновенно закипели и вышли из берегов. Прилегающие к Заливу жилые районы, доки, роскошные особняки поглотило цунами в триста футов высотой. Сахарно-белые пляжи и мраморные плиты изысканных набережных покрылись склизкими грудами сварившейся заживо рыбы и крабов. Воды Залива остывали долгие недели, пока власти хоронили погибших и ликвидировали последствия загадочного бедствия.

В 237 году слабый всплеск солнечной активности пробудил древних обитателей Родинии, которые провели десятки миллионов лет в глубочайшем анабиозе, укрывшись в толщах сине-зеленых льдов южного полюса. Ведомые непостижимым, страшным зовом, они выбрались наружу и устроили чудовищный марш-бросок на столицу Империи, привлеченные запахами, энергией и теплом хрупких биологических существ. Человеческое оружие было для них таким же безвредным, как детские хлопушки, а солдаты Империи – вкусным, сочным провиантом. Миллион бойцов Регулярной Армии лишь разожгли аппетит Морозных Мембран. Впереди их ожидало поистине царское пиршество – два с половиной миллиарда беззащитных, горячих людишек, бесчисленное количество тонн калорийной биомассы, достаточное количество пищи, чтобы спокойно пережить еще десятки миллионов лет спячки. Легко скользя по арктическим пустошам, промерзшим водам древнего Прото-Океана, Мембраны продвигались все ближе к городу, готовясь разрушить защиту биокуполов и поглотить каждое живое существо, каждого мужчину и женщину, каждого старика и ребенка. Только Отцы-Паладины сумели остановить и уничтожить инфернальных тварей, но какой высочайшей ценой. После эпохальной битвы от пятидесятитысячного войска остались жалкие, искалеченные ошметки. Как и от былой славы, величия и всемогущества Священного Трибунала.

Год 311 запомнился Копилке эпидемией Розовой Гнили. За девяносто семь стандартных суток своего чудовищного буйства болезнь уничтожила четверть населения столицы. Гниль выползла из наркотических притонов западного сектора Форта Сибирь и распространилась по мегаполису подобно лесному пожару. Инфекция передавалась воздушно-капельным путем, была необычайно заразна, абсолютно смертельна и не поддавалась излечению никакими средствами. Целую планету засадили в строжайший карантин. Молодой Император Константин Десятый, невзирая на исступленные мольбы подданных, отказался покинуть столицу и бежать, и вместе с приближенными во Дворце обреченно ожидал скорой кончины. Однако на девяносто восьмой день количество заболевших сократилось вдвое, на девяносто девятый – втрое, а на сотый день – не было зафиксировано ни одного нового случая Гнили. Появившись из ниоткуда, Гниль ушла в никуда. Потом поговаривали, будто Розовая Гниль была мутировавшим вирусом обыкновенной ветрянки, случайно завезенной на Эпллтон кем-то из сотрудников Гетто. Возможно, любящим отцом или старшим братом, или дедом, проведшим ночь у кроватки младенца, сраженного этой распространенной детской хворью. Очутившись на Эпллтоне, varicella попала в беличье колесо услад-плюсовой эволюции и мутировала в адскую чуму, которая вернулась в столицу на кончике иглы услад-плюсового наркомана. Но без постоянного притока услад мутант оказался нежизнеспособен и погиб, хотя и унес с собой миллионы жизней.

В 450 году Освобождения, Форт Сибирь пережила бедствие, известное, как Хлад, когда частичное обрушение биокуполов в десяти юго-восточных секторах столицы спровоцировало катастрофу, сравнимую по масштабу и трагическим последствиям с термоядерной зимой. Жарким июльским полднем искусственные небеса потемнели, и на столичных жителей обрушилась арктическая стужа, сопровождаемая невиданной снежной бурей и ураганными ветрами, скорость которых достигала трехсот миль в час. Десятки тысяч застигнутых врасплох горожан погибли мгновенно, и еще сотни тысяч умерли в своих квартир от холода, голода и болезней за последующие три месяца, пока технические службы восстанавливали целостность биокупола и бесперебойную работу коммуникаций. Пятьдесят девять лет спустя о Хладе напоминали обезлюдевшие жилые кварталы, некогда ухоженные и заселенные обеспеченными представителями верхушки среднего класса, а теперь облюбованные уличными бандами, наркоманами и бродягами.

Копилка видела все эти события и помнила, как помнила и видела многое, многое другое. Той январской ночью 512 года Освобождения она тихо наблюдала, как элитные солдата Синдиката и штурмовики Народного Трудового Альянса осаждают Дворец. Незавидная участь императорской фамилии, несомненно, огорчала ее. Она искренне надеялась, что все раньше или позже вернется на круги своя. И все же, кое-что беспокоило ее куда сильнее. Новый хозяин! Он был там!

Копилку мало интересовали политические воззрения хозяина. Раз он хотел взбираться на баррикады и свергать диктатуру, это было его законное право. Но на кой черт он полез в самое пекло? Он мог пострадать, даже погибнуть! Такие мысли наполняли ее нечеловеческое сердце вполне человеческим страхом. Без хозяина она была никем, просто бездушным нагромождением металла, бетона и стекла. Хозяин был мужем, любовником, лучшим другом, поверенным и хранителем самых страшных ее тайн. Он был рабом и господином, братом, сыном. Отцом. Да. Именно, отцом. Ведь она была еще совсем маленькой. Она еще росла.

– Пожалуйста, пожалуйста, – шептала она под музыку зимних ветров и грохот артиллерийских канонад, – я жду тебя, приходи. Только приходи. Приходи.

2.

В понедельник, 8 января 512 года Дэниэл впервые прибыл в Копилку в своем новом статусе президента Корпорации. Хотя он приехал в восемь утра, до своего кабинета добрался лишь четыре часа спустя. Предварительно ему пришлось пообщаться с сотнями репортеров, которые караулили его у входа в Копилку, невзирая на лютые морозы. Непонятно, отчего их не пустили в теплый вестибюль. Глядя на их посиневшие физиономии, Дэниэл даже испытал к акулам пера нечто вроде жалости. В конце концов, он сам полтора года работал репортером в газете «Вестник Республики». Пока редакцию не взорвали полоумные луизитанские адепты Культа Короля.

Поболтав с репортерами о финансах и политике, и попозировав перед футур-камерами с винтовкой и в новой, очень модной, шляпе, в сопровождении своих пятидесяти злющих охранников, Дэниэл направился к лифтам, и через пять минут уже входил в штаб-квартиру Корпорации. Еще через пять минут он выступил перед восьмью сотнями подавленных сотрудников головного офиса «Ланкастер Индастриз», зачитав речь, в которой декларировалось, что, невзирая на смену руководства и политического режима, Корпорация продолжит процветать и развиваться. Потом он отправился на заседание совета директоров. Потом – на внеочередное заседание правления Ланкастеровского Делового Центра. После чего уже отправился к старику Мерфи.

В обычной ситуации Мерфи бы первым делом поставил новоиспеченного президента навытяжку и задал бы этому сопляку первостатейную трепку за прошлые, а равно и будущие прегрешения – авансом, так сказать. Но сейчас председатель совета директоров был слишком счастлив для нотаций и нравоучений. С шести утра каждые десять минут он получал триумфальные сводки о продажах Девятьсот Двадцатых. В полдень Мерфи поразил адъютантов неслыханной просьбой – откупорить бутылку лучшего шампанского. К тому времени, как Дэниэл зашел, старик неспешно допивал всего второй бокал, но, кажется, находился слегка навеселе. Да и много ли требовалось его немощному, иссохшему, опутанному трубками и напичканному сильнодействующими медикаментами телу, прикованному к инвалидной коляске. Наверное, именно вследствие своего чрезмерно приподнятого настроения старик целый день сегодня старательно избегал появлений на публике.

– Добрый день, мистер Ланкастер. Как ваши дела.

– Неплохо, – откликнулся Дэниэл наигранно бодро. Он еще даже не приступил к своим непосредственным обязанностям, а уже вымотался до полусмерти. К губам приклеилась дурацкая улыбочка, а галстук душил, как удавка. – А ваши.

Дряхлый упырь улыбнулся столь светлой, мечтательной улыбкой, будто бы только напился свежей младенческой крови.

– Превосходно. В жизни не чувствовал себя лучше. Сказать, что наши Девятьсот Двадцатые расходятся, как горячие пирожки – значит, не сказать ничего. Впервые в жизни признаю, что ваш брат полностью заслужил носить свое надменное, высокомерное лицо.

Старик не шутил. Перед тем, как отправиться на работу, Дэниэл успел посмотреть выпуск новостей. Ажиотаж вокруг Девятьсот Двадцатых поднялся беспрецедентный. Около фирменных магазинов Корпорации собирались многотысячные толпы, и уже поступали сведения о сотнях пострадавших и десятках погибших в давке. Это потребительское безумие творилось повсюду, в столице и провинциях, в маленьких городках и крупнейших мегаполисах. Кое-где продажи привели к настоящим беспорядкам, и унимать покупателей пришлось отрядам Гражданской Милиции при помощи водометов и плазмошокеров. Впрочем, жертвы лишь поспособствовали грандиозному скачку и без того феерических продаж Девятьсот Двадцатых.

– Что думаете на сей счет? – поинтересовался старик, разглядывая новоиспеченного президента.

– Я думаю, эти придурки – полные придурки!

– Ох, как невежливо по отношению к нашим дорогим, уважаемым клиентам…

– Ну, ведь вы спросили мое мнение. Я вас за язык не тянул, – огрызнулся Дэниэл.

– Надо полагать, вы считаете придурками вообще всех людей, а себя самого – самым умным, не правда ли.

– Что поделаешь. Так устроен этот мир.

Мерфи явно вознамерился растолковать заносчивому сопляку, кто здесь в действительности самый умный, но глухонемой адъютант положил перед ним на стол очередную блистательную сводку продаж. Улыбка дряхлого вурдалака сделалась еще шире, если это было в принципе возможно. Казалось, его лысая голова сейчас треснет, как переваренное яйцо.

– О, – сказал он, – ваш брат – гений. Гений!

– А также бог, – пробормотал Дэниэл под нос, – и еще – Император.

Мерфи перестал улыбаться. Его на диво густые, клочковатые брови съехались к переносице.

– Регент при малолетнем наследнике престола, – поправил он Дэниэла желчно.

– Разве это имеет значение? Просто пустые слова. В ближайшие двенадцать лет Кит будет Императором. Если выживет. И если хоть кто-то согласится признать его законным государем, кроме его полоумных приятелей сэйнтистов.

Мерфи погрозил Дэниэлу желтым, скрюченным артритом, узловатым пальцем.

– А тут вы неправы. Есть принципиальная разница между регентом и государем. До сих пор не пойму, зачем лорд Ланкастер взялся спасать мальчишку. То была исключительно его личная инициатива. Надеюсь, у него хватит ума и силы воли перебороть ненужные сантименты и избавиться от щенка.

Теперь слухи о том, что Мерфи – всамделишный вурдалак, перестали казаться Дэниэлу забавными. Он даже пожалел, что явился сюда без осинового кола, гирлянд чеснока и револьвера, заряженного серебряными пулями. Избавиться от шестилетнего мальчугана? Это было слишком для него. Это было слишком… для всего.

– Убить ребенка?

– Ах, мистер Ланкастер. Я неплохо осведомлен о ваших подвигах, и вы далеко не агнец Божий. Откуда взялось ваше прекраснодушие? И я ни единым словом не обмолвился об убийстве. Достаточно, чтобы юристы составили кое-какие бумажки…

– Отречение от престола?

Мерфи, будто спохватившись, кивнул Дэниэлу на кресло для посетителей. Дэниэл сел.

– Именно. Хотя это не вашего ума дело, молодой человек. Лучше расскажите, как вам здесь.

Дэниэл огляделся. Кабинет председателя совета директоров тонул в сыром, влажном, раскаленном полумраке, который пропитался запахами камфары и эфирных масел. За спинкой инвалидной коляски Мерфи обрисовывались неподвижные силуэты шести облаченных в белое глухонемых адъютантов, ожидающих распоряжений хозяина.

– Уютненько. Как в склепе.

– Нет, я имел в виду, каково вам здесь, в Копилке?

Дэниэл не знал, что ответить на этот вопрос. Он никогда ее не любил. Копилка воплощала все, что он так истово презирал – власть, успех, деньги, потребительство, возведенное в абсолют, в ранг высочайшей добродетели и единственной ценности. Копилка была всем этим и стократ большим. В этих стенах располагались тысячи магазинов, торгующих чем угодно – от подержанного хлама до бриллиантовых украшений стоимостью в десятки миллионов империалов. Рестораны, кофейни, пиццерии, устричные, кондитерские, бары. Нотариальные конторы. Юридические фирмы. Похоронные бюро. Часовни. Роскошные бутики. Крытые катки. Офисы. Гостиницы. При желании в Копилке можно было провести целую долгую, полноценную жизнь, никогда не покидая здание. Разумеется, если хватало финансовых средств. И если вы не страдали агорафобией, клаустрофобией или боязнью высоты.

– Я ведь сказал… уютненько, будто в склепе.

– Ничего. Со временем вы полюбите это здание. Как ваш старший брат. И как ваш отец. И как отец вашего отца… Только умоляю, будьте поласковей. Помните, наша девочка, наша Свиночка-Копилочка, еще совсем малютка, она еще растет.

Само собой, Дэниэл решил, будто дряхлый упырь выжил из ума, и не сумел удержаться от смеха.

– Быть поласковей? С этим зданием? Постараюсь. Хотя нежности – явно не моя стихия.

– Да, и леди Ланкастер уже могла бы немало рассказать нам об этом, – пробормотал Мерфи вполголоса.

Дэниэл моментально вскипел.

– Заткни пасть, старый хрен! Это не твое собачье дело!

Адъютанты за спиной Мерфи зашевелились, но старик сделал едва заметное движение бровями, и они тотчас успокоились.

– Мистер Ланкастер, приберегите вашу молодую прыть для занятий поинтересней, чем оскорблять немощного старика, ха-ха-ха. Не стану больше задерживать вас, ступайте. Ваш секретарь проводит вас в кабинет.

Дэниэл поднялся.

– Но… в чем именно заключаются мои обязанности?

Мерфи утомленно вздохнул. Ему явно не терпелось остаться наедине с отчетами о продажах Девятьсот Двадцатых и шампанским. Мог он позволить себе расслабиться раз в сто лет. Буквально.

– Поскольку умственными способностями вы явно не блещете, будем вводить вас в курс дел постепенно, чтобы вы не перетрудили ваши восхитительные мозги. Привыкайте. Обживайтесь. Походите по офису, познакомьтесь поближе с сотрудниками. В конце концов, они теперь ваши лояльные, преданные, исполнительные подчиненные, а не просто бездушные, легко заменяемые винтики огромной корпоративной машины. И еще.

– Да?

– Учитесь.

– Чему?

Глаза Мерфи блеснули. И на секунду Дэниэлу показалось вдруг, что немощность старика сплошь напускная, и он вот-вот выпрыгнет из своей инвалидной коляски и пустится в пляс. Это было неприятное ощущение. Казалось, Мерфи весь, от начала до конца, фальшивый, ненастоящий. Был ли он вообще человеком? Дышащим, чувствующим человеческим существом?

– Смирению. Вот чему. И, надеюсь, вы справитесь с этим лучше вашего старшего брата, и вашего отца, и отца вашего отца…

Время уже клонилось к обеду, и секретарь, проводив Дэниэла в кабинет, принес чашку крепкого бульона с гренками, сыр, сэндвичи с говядиной и горчицей, и чашку кофе с молоком.

– Еще что-нибудь, сэр?

– Нет, вполне достаточно, благодарю.

Перекусив, Дэниэл выкурил сигарету и обошел свои владения. К великолепному начальственному кабинету прилагались не менее великолепные персональные апартаменты. Здесь были четыре ванные, две столовые – одна для личных трапез, другая – для деловых ленчей, гардеробные, переговорные, бильярдная, библиотека, курительная, зимний сад, оранжерея с искусственным прудом и комната для отдыха, где он, утомившись от трудов праведных, мог вздремнуть. Но больше всего ему приглянулись оставшиеся от покойного папеньки военный арсенал и винный погреб, которые, так сказать, плавно переходили один в другой. Именно, половина огромного помещения представляла собой монументальный оружейный склад, а вторую занимали батальоны бутылок. Чудное зрелище заставило Дэниэла засмеяться.

– Ох, папуля, как жаль, что мы с тобой были так поверхностно знакомы… хотя, если честно, нет, не жаль. Извини.

В этом волшебном месте он провел последующие полчаса. Ничего не трогал руками, просто наслаждался чарующими видами. Потом вернулся обратно в кабинет, сел и позвонил Терезе.

– Дэнни, как твои дела?

– Отлично.

Бедное, несчастное, прелестнейшее существо. Он понял, что пройдут долгие годы, прежде чем он отучит ее от скверной привычки сходить с ума из-за всякой ерунды. Тереза не удовольствовалась его лаконичным ответом, а обрушилась с расспросами. Да, он пообедал. Нет, он сумел поесть, не запачкав манжет и галстука. Нет, у него нет температуры, с чего она взяла? Убедившись, что Дэниэл жив и здоров, Терри принялась тихо и жалобно всхлипывать.

– Что случилось?

– Ничего, правда, не хочу отнимать твое время разными глупостями…

– Прямо сейчас я ничем не занят, совсем ничем, честно.

– Просто днем заезжала мама…

– Ох, это ни в какие ворота, – откликнулся Дэниэл неподдельно сочувственно, – хочешь, я убью ее?

– Дэнни!

– Что?

– Нет!

– Ладно. Так что у тебя случилось с этой… как ее? мамой.

Само собой, почтенная леди Риз-Майерс сочла угрюмого психопата с винтовкой неподходящей партией для своей дочурки. Она два часа кряду рассказывала Терезе о гибельных последствиях их невозможного союза. Потом целый час убеждала Терри вернуться домой, к любящей семье. Терри раскисла и готова уже была сдаться, но тут вспомнила, что она уже взрослая женщина двадцати восьми лет от роду, встала и сделала что-то ужасное.

– Ты ее убила? – оживился Дэниэл.

– Господи Боже! Да что с тобой такое!

– Ты права, я стал относиться к убийствам чрезмерно легкомысленно, а ведь это дело серьезное. Так что же ты сделала. Топнула ногой?

– Да, – созналась Терри шепотом и всплакнула. После такого демарша со стороны строптивой дочери почтенная леди Риз-Майерс помрачнела и поспешно откланялась, а Терри осталась, расстроенная и снедаемая чувством вины. Непонятно, отчего она чувствовала себя виноватой, раз никого не убила. Даже таракана.

– Послушай. Не волнуйся. Я все улажу. Заеду сегодня вечером к твоим родителям и официально попрошу у них твою руку и сердце. Я бы сделал это гораздо раньше, но, сама понимаешь, столько дел навалилось, одно, другое. Ах, да. Еще ты была замужем за каким-то придурком.

– Не говори так. Кит… он… неплохой…

– Ну, да. Просто хочет истребить всю на свете органическую материю…

В кабинет к нему заглянул секретарь.

– Мистер Ланкастер. С нами только что связались из канцелярии Первого Консула и сообщили, что генерал Вольф едет сюда и будет здесь с минуты на минуту.

От восторга Дэниэл практически лишился дара речи. Первый Консул! Генерал Вольф! Его политический кумир! Человек, который с парадных трибун произносил долгие, страстные речи о Всеобщей Справедливости! Выдающийся герой, который десятками тысяч уничтожал врагов революции, не ведая ни жалости, ни страха, ни сомнений. Случалось, и собственными руками, которые не гнушались грязной, но необходимой работы!

– Терри, малышка, мне пора. К нам едет генерал Вольф.

– О? Дэниэл, пожалуйста, будь с ним чуточку повежливей, ладно?

Вольф, похоже, заранее не планировал визит в штаб-квартиру Корпорации, с его стороны это был экспромт. Небывалая шумиха вокруг Девятьсот Двадцатых взбудоражила даже бравого генерала, который в своих страстных речах не единожды декларировал вящую ненависть ко всему материальному. Прибыл Вольф стремительно, можно выразиться, осуществил марш-бросок. Дэниэл едва успел проститься с Терезой и надеть поверх рукава красную повязку с черными песочными часами – символом Народного Трудового Альянса. Считалось, что часы эти отсчитывают минуты и секунды, оставшиеся врагам Альянса и революции до мучительной кончины. Выбравшись из-за стола, Дэниэл едва успел встать по стойке смирно, когда состоялось торжественное явление Первого Консула со свитой.

В кабинете сразу сделалось не протолкнуться от помощников, секретарей, советников и охранников генерала – модифицированных штурмовых юнитов ранга АААВ1, обладающих чудовищными габаритами, сверхъестественной реакцией и скоростью, а также классом брони, позволяющим им пережить прямое попадание из плазменной ракетницы. Эти восьмифутовые монстры были киборгами, потому что из человеческих запчастей у них имелся лишь мозг и рудименты нервной системы.

Впрочем, Вольф совсем не терялся на их фоне. В свои сорок восемь генерал находился самом расцвете сил и отменного здоровья. Он был огромен и несокрушим, как скала. Не стоило забывать, что он сам представлял военного юнита ранга АААА, то есть был нафарширован боевыми иплантами и во мгновение ока мог перейти от лозунгов к делу, превратившись в безукоризненную машину истребления. Набросившись на Дэниэла, Вольф стал трясти ему руку.

– Добрый день, мистер Ланкастер, как поживаете.

– Вы – мой кумир, всегда им были, – только и сумел выговорить Дэниэл, сраженный крепостью генеральского рукопожатия.

– Да полноте, – отозвался Вольф любезно, но в лице его отобразился немой вопрос. Он явно чего-то ждал. Что ему было нужно? Дэниэл слегка растерялся, по счастью, на помощь пришел секретарь, пробившийся к боссу через толпу приближенных Первого Консула.

– Господин президент, позвольте обратиться.

– Ну?

– Полагаю, будет в высшей степени уместно, если вы от всех нас, особенно от вас лично, вручите Первому Консулу небольшой подарок в знак нашего глубочайшего уважения и восхищения величайшим политическим лидером современности.

– Да вы меня смущаете, – прогрохотал генерал, буквально вырвал из рук секретаря плоский черный футляр, открыл и засиял, увидев эксклюзивную модель спин-передатчика Девятьсот Двадцать с корпусом из чистой платины, щедро украшенном алмазами, сапфирами и бриллиантами, со встроенным тепловизором, биосканнером, прибором ночного видения и еще четырьмя десятками дополнительных функций – впридачу к трем десяткам стандартных.

Подобную модель Девятьсот Двадцатого невозможно было купить в магазинах. Их собирали вручную с учетом персональных вкусов и предпочтений для высочайших особ и персон особой важности. Генерал остался до крайности доволен своим презентом и даже попробовал плоский корпус на зуб.

– Сколько может это стоить? – спросил он Дэниэла.

Секретарь уже успел нашептать Дэниэлу на ухо требуемую реплику, и тот повторил гладко, без запинки.

– Сколько? Сколько могут стоить дружба и уважение? Эти дары поистине бесценны!

Если без выспренних словес, эксклюзивная модель Девятьсот Двадцатого обошлась Корпорации в триста тысяч полновесных империалов, а Вольф без тени стеснения немедленно запросил тридцать штук таких – для любимых родственников и самых талантливых и выдающихся своих лизоблюдов.

– Будут доставлены к вечеру, – послушно повторил Дэниэл за своим секретарем.

– Вижу, вы еще не до конца освоились в новой должности, мистер Ланкастер, – заметил Вольф с маленькой усмешкой.

– Да… сегодня мой первый день, и я еще не освоил всех тонкостей…

Тонкости меньше всего на свете волновали генерала. Он был совершенно поглощен новой игрушкой и пришел в неимоверный восторг, обнаружив, что Девятьсот Двадцатый, помимо прочих достоинств, обладает титаническим запасом ударопрочности. На него можно было наступить и даже попрыгать! Проделав это, Вольф едва не разрыдался от умиления.

– Надо же! Ни единой трещинки! Ни малейшего следа! Мы должны оснастить этими штуковинами отборные части нашей славной Регулярной армии. Разумеется, не такими роскошными, как эта, а специальной армейской модификации. Я бы на вашем месте серьезно задумался на эту тему, мистер Ланкастер.

От секретаря Дэниэл узнал, что Корпорация уже давно предусмотрительно занимается разработкой армейских модификаций спин-передатчика серии Девятьсот Двадцать, и не замедлил сообщить о том Первому Консулу.

– Отлично, – сказал Вольф, похлопав Дэниэла по плечу, – значит, мы купим их у вас.

Секретарь воззрился на Дэниэла с вящим уважением.

– Какой вы молодец. Всего-то первый день на работе, и уже обеспечили Корпорации военный заказ на полтриллиона империалов. Директора будут в восторге.

Возможно, но Дэниэла прямо сейчас волновало совсем другое. Когда еще доведется пообщаться с Первым Консулом в столь непринужденной атмосфере? Скорее всего, никогда, и оттого стоило ловить подходящий момент, то есть, вцепиться в него зубами и когтями. Дэниэл прочистил горло.

– Господин Вольф…

– Зовите меня камрадом, не сводите на нет достижения нашей величайшей революции, именно, свободу, равенство и братство.

– О? Да. Прошу прощения, камрад Вольф. Могу я побеседовать с вами минутку. Наедине.

– Серьезно? Да. Почему и нет.

Генерал прищелкнул пальцами, и через секунду они остались в кабинете вдвоем. В отсутствии свиты Вольф производил даже более внушительное впечатление. От его пронизывающего взора Дэниэлу захотелось спрятаться под письменный стол, и он с великим трудом преодолел это ребяческое желание.

– Выпьете что-нибудь?

– Стаканчик безалкогольного, мятного и прохладительного, а то в горле пересохло.

Дэниэл подошел к бару, налил сельтерской, положил два кубика льда, ломтик лимона, веточку мяты и протянул Первому Консулу. Вольф залпом выпил, затем сжал руку и раздавил стеклянный стакан с такой легкостью, будто тот был сделан из пластика. Не просто раздавил, а размолол в мелкую пыль, сверкающие струйки которой просыпались сквозь его пальцы.

– Итак, в чем ваши проблемы. Внимательно слушаю.

– Не знаю, как начать…

– Начните как-нибудь, я выдержу, – проговорил Вольф насмешливо, – и не бойтесь, я не кусаюсь. Парень я простой, из самого чрева народа, так сказать.

Дэниэлу, признаться, понадобилось собрать в кулак все свое мужество, чтобы затронуть эту тему.

– Вам это покажется необычным, но я хотел бы поговорить о луизитанском Культе…

Мощные челюсти Вольфа лязгнули, будто сомкнувшиеся створки медвежьего капкана. Он резко махнул рукой, заставив Дэниэла замолчать.

– Нет, нет, мистер Ланкастер. Перед тем, как заехать к вам, я успел навести кое-какие справки и в курсе ваших личных проблем с Культом Короля. Тогда вы работали в газете «Вестник Республики», и Синдикат получил вам расследование деятельности этой одиозной религиозной организации. Закончилось все прескверно, как я понимаю. Культисты взорвали здание, где находилась редакция «Вестника». А вместе с ним – и прилегающий к зданию жилой квартал. Все сотрудники «Вестника» погибли, а вам удалось спастись чудом. Соболезную, но чем я могу помочь.

– Я хочу, чтобы вы нашли и истребили заправил Культа.

Вольф прищурился.

– Вы ведь лично занимались расследованием деятельности Культа, и оттого не можете не знать, что руководители Культа мертвы, и на текущий момент культисты представляют собой бессмысленное стадо, сплоченное разве верой в скорое возвращение Короля… кем бы он ни был.

– Да, но я думаю, что эти руководители были лишь подставными пешками, а настоящие организаторы этой аферы все еще живы и на свободе.

По лицу Вольфа было понятно, что ему на это совершенно наплевать.

– Вы понимаете, мальчик, мне наплевать. Я сейчас лишь чертовски жалею, что под давлением Моримото впутался в этот бессмысленный штурм и потерял там уйму своих бойцов.

Дэниэл был ошеломлен. Хотя почему. Ему давно настала пора понять, что жалкие людишки – лишь разменные монеты в борьбе за деньги и власть.

– Как так?

– А так. Это, конечно, к лучшему, что Луизитания оккупирована Культом. Крайм-О терпит колоссальные убытки, Моримото каждый день теряет уважение в глазах своих сотрудников. Поймите. Сильный и влиятельный Синдикат нам ни к чему. Некогда эти полоумные азиаты с катанами оказались небесполезны для славного дела нашей революции и, быть может, будут полезны еще какое-то время, но уже совсем недолго. Настала пора самым решительным образом от них отмежеваться! Вам тоже не мешает перестать якшаться с вашими дружками из Крайм-О. Поймите, мистер Ланкастер. Эти люди – первостатейные бандиты. Убийцы. Наркоторговцы. Вербовщики организации похищают невинных детей и превращают в элитных солдат организации!

Дэниэл оказался в причудливом мире, где понятия добра и зла были изрядно расплывчатыми и туманными. Да, бандиты. Да, наркоторговцы. Да, убийцы. Да, вербовщики Синдиката похищали крошечных детей, планомерно уничтожали в них все человеческое и превращали в элитных солдат. Но, по крайней мере, убийцы и бандиты не пытались притвориться благородными и возвышенными людьми. Ведь не пытались же?

– Да, конечно… но что с жертвами Культа?

– Мы разберемся с этими болванами, как только я покончу с другими, более важными, делами.

– Какими? – поинтересовался Дэниэл неосмотрительно.

– С вашим старшим братцем, к примеру. Вы довольны моим ответом, молокосос.