Отсутствие оснований. Опыт странного мышления. Часть I

В бреду

Дорога без начала и конца

Такая дорога – это и есть основная характеристика присутствия мышления.

Необходимо предположить присутствующее слабое понимание происходящего у понимающего такое присутствие. А точнее, для присутствующего присутствует какое-то постоянное блуждание наяву, или явное – но блуждание в бреду. Сознание находиться в постоянном тумане, туман – это состояние сознания. Сон – это явь, явь – это какой-то сон, а что тогда «сон»? Адекватное движение к цели, а затем может оказаться, что такое движение было неадекватным, или сама цель была неадекватной. Адекватная, правильная, благая, праведная жизнь – может быть понята в итоге в качестве противоположного или, например, какого-то ничто.

Но при этом присутствует мысль о тотальной необходимости точно присутствовать в происходящем как «действительное Я», как «адекватное Я». И такое предполагает, что присутствующий знает: и что ОН присутствует; и что он знает, ГДЕ он присутствует; он знает, ЗАЧЕМ он присутствует; он также знает, КУДА он присутствует. В этом всем нужно предположить то, что у присутствующего есть адекватное ЗНАНИЕ о присутствии. Кроме того, это знание является АДЕКВАТНЫМ¹¹⁰. Если же нет всей этой адекватности, тогда можно предположить, что присутствующий он какой-то юродивый, он включен, но как-то по-другому. Можно предположить, что такой неадекватный, в итоге, – погибнет, перестанет быть. И поэтому как бы «стремление к адекватности» – это постоянная необходимость для присутствующего. И «те, кто вокруг» – им тоже необходима такая адекватность¹¹¹ от присутствующего, а иначе можно предположить, что такой присутствующий может быть удален из присутствия теми, кто вокруг.

Как понять, куда идешь? Его «это куда-то» можно понять, затем понять, что такое понимание было чем-то другим, а затем перестать вообще что-либо понимать или перестать понимать понятое… Разум¹¹² никогда не находиться «в действительно надежном состоянии». И тут дело не в какой-то: усталости, заблуждениях, расстройствах, недостаточности понимания чего-то. Проблема в том, что присутствующее не имеет достаточных глобальных оснований для определения того «что есть адекватность?»¹¹³, а что противоположное такому. Человек точно не знает, куда он идет, откуда и куда он придёт в итоге, и не в смысле направления, а в смысле тотального основания всего этого – «куда… – зачем-почему». То есть, нет никакой заданности, нет никакой определенности. Есть какое-то блуждание. И не просто блуждание, а «блуждание в каком-то обязательном бреду»¹¹⁴. Такой «бред» – это какие-то «действительные¹¹⁵ куда-то»¹¹⁶, которые «кажутся адекватными» для того, кто бредет. Такой бредущий никогда не может вырваться из такого «бреда куда-то», то есть в таком бреду нужно постоянно двигаться, остановка невозможна, а точнее исключение из бреда – это какие-то формы исключения¹¹⁷, но даже какая-то форма исключения тоже может быть каким-то бредом.

Можно предположить, что есть какой-то: разум, рациональное, прагматичное, утилитарное…, то есть что-то как бы адекватное, и есть и другое – иррациональное, хаотичное, эмоциональное… И таким образом, в человеке как бы обнаруживается какое-то разное, то есть нечто положительное – то, что позволяет «правильно» оценивать происходящее, и противоположное такому – какие-то аффекты, какая-то неадекватность – и это какие-то эмоции, чувственность… Но в таком есть несколько проблем, никакого «чистого разума»¹¹⁸ выявить невозможно, чистый разум, или мысль про такое – это только мысль. И противоположное такому, некие эмоции – это тоже только мышление о таком. И разделение присутствующего в человеке на какое-то мышление и эмоции – это только допущение. Человек – это целостность, все, что человек в себе, в своем сознании, уме, разуме, личности… выделяет – это все значительные допущения, на которые способен сознающий себя. Видимая «явленность», а что там глубже?

Невозможно обнаружить действительное Я¹¹⁹, невозможно обнаружить точный и остановленный мир, невозможно обнаружить «сущность вещей», даны только свойства, и невозможно обнаружить какое-то «непосредственное мета». То есть в итоге нельзя обнаружить ничего точного и действительного. И вопрос «об истинной сущности всего происходящего, которое невозможно остановить и зафиксировать» – всегда остается открытым. Как и вопрос «обнаружения чего-то действительно действительного за всем мнимым происходящим».

С каждым живущим бывало такое, что он нечто совершил, но при этом он «как-то отсутствовал»¹²⁰ в момент совершения какого-то поступка. Или, например, делая нечто, он сделал поступок, который не предполагался, и затем в потоке он оглядывается на произошедшее и не понимает, зачем такой поступок был совершен?¹²¹ Но «поступок есть», хоть он и остался в прошлом. А сожаления о таком присутствует в настоящем для того, кто осознал, что он как бы сделал то, чего уже как бы и нет. Также могут быть совершены поступки¹²² в каком-то возрасте-состоянии, но в следующем присутствии такое может оцениваться как какая-то глупость, ну то есть неадекватность. И вопрос, когда была адекватность? Тогда, или сейчас в момент оценки? Или сейчас тоже неадекватность? Только понимание такого придет завтра из следующего (прошлого) присутствия?

Может ли жизнь быть «процессом в никуда»? Конечно, в «какое-то время» такое может быть. Точнее «такое время в никуда» может быть «тождественно всей жизни». Присутствующее происходит без причины, без желания на то включенного¹²³. И приписывание «такому происходящему» некоей ЦЕЛИ – это способность, а что на самом деле? И происходящее может являться «таковым происходящим» только для присутствующего, а чем оно является на самом деле это загадка. И «есть ли оно» и «как оно есть» – это тоже только загадка. И тут разговор о научном позитивизме и его «уверенности в своей абсолютной адекватности». Конечно, что-то делая в происходящем, получается что-то с ним «сделать»¹²⁴, но «что это?» на самом деле, и «чем является?» происходящее на самом деле – это тайна. И присутствующая тайна – это присутствующая бесконечная возможность для поиска…

Можно ли представить себе адекватность как точное соответствие происходящему, то есть, как какое-то точное знание всех причин и следствий, или точное понимание последствий всех поступков. Но если будет присутствовать «такое»¹²⁵, тогда возникает вопрос о какой-то абсолютной заданности. И такое «абсолютное соответствие» разрушает все движение, все изменяемое…

Всегда есть другой, и другие, всегда есть: друг, союзник, а на той стороне: враг, противник – и тут адекватность становится еще более туманной. Туман любого противостояния, в котором, так или иначе, принимает участие любой включенный – также требует адекватного понимания всего этого. Причем выживание присутствующего – находится где-то внутри этой неадекватной адекватности и любые попытки воссоздать какую-то адекватность – это «попытки», и иногда такие «модели адекватности» могут являться источником поражения, а не победы. Сюда также туман жизни отдельного включенного в каком-то сообществе-включении – его место в таком сообществе, его место в цепочке распределения и разделения труда – и это тоже туман. Его стремления и интересы как желающего быть тут и сейчас. Для оценки такого тумана, для осознания присутствующей неадекватности вот этого происходящего – также требуется какая-то адекватность. И осознание бессмысленности всего этого, его полной неадекватности, и бесполезности всех противостояний, и одновременная абсолютная включенность в это все, и восприятие их как важных – это все та же драма, которая длится постоянно для присутствующего. И снятие напряжения с этих драм происходит после того, как это все уходит во вчера вместе с участниками, и присутствующие престают понимать адекватную сущность того происходившего.

Каждый присутствующий воспринимает разное, понимает разное, ощущает разное, присутствует в разном, и это какой-то абсолютный одновременный и хаос, и порядок; и внутри себя и вокруг. И это одновременное абсолютное всесилие, и одновременное бессилие; и бесконечная полнота, и одновременная пустота; и всезнание, и полное непонимание своей ничтожности. И через такие состояния, присутствующий проскакивает постоянно.

Для отдельного присутствующего, а также и другого представленного, адекватность может быть представлена как какое-то «учение куда-то», и если в нем есть слова: польза, практичность, полезность, – тогда «такое куда-то» оно как бы адекватно. Но многое что может быть «определено как польза» для субъекта – может быть воспринято как людоедство, предательство и другое. Причем, может возникнуть представление и о какой-то «общественной пользе», которая, возможно, может оказаться неадекватной после определенной проверки.

Что остается после всех мыслей о присутствующей определенной неадекватности? После возникают некие «здравые мысли» о возможности контролировать неадекватность, то есть:

– Определенным в такой неопределенности, в таком бреду остается понимание: присутствующей неопределенности, присутствующего бреда, присутствующей неадекватности, присутствия тотальной неизвестности.

– И для преодоления такого нужно как бы то, что может устранять такое, может воспроизводить какую-то адекватность. И тут обязательно нужна конкретная «теория адекватности», «теория в куда», «теория в где».

Но, увы, мысль о том, что «теории адекватности» могут позволить в тотальном значении преодолеть непреодолимую неадекватность – это тоже только мысль. Но пока такая мысль «есть – длиться» – такое будет действительным для того (тех), кто воспринимает такую мысль.

А затем возникнут те, кто опротестует «происходящую» теорию адекватности. Они (как всегда) будут считать, что не нужны никакие «теории адекватности», и для адекватности достаточно руководствоваться чем-то «действительным, истинным, установленным, естественным, основательным» – «разумом, практикой, здравым смыслом, истинным знанием, прагматическими интересами, реальными задачами…». И сверхпримитивный случай такого мышления – это мысли какого-то обыденного мышления о своей «практичной адекватности», которая выше любого теоретизирования, но увы, в обыденности нет никакой адекватности, как и в любой «полезности, разумности¹²⁶»… После те, кто опираются на какой-то очередной «здравый смысл», окажутся в ситуации обязательного воспроизводства из этого «здравого» какой-то «теории адекватности». А затем, через время найдутся те, кто поставит под сомнение очередную присутствующую «уставшую» «теорию адекватности».

Если оценить созданные предметы, и успехи по преобразованию мира, которые возникли в результате развития науки, тогда можно сказать, что «научная теория адекватности» она наиболее адекватна, ведь многое из представленного, созданного работает! То есть позитивистская картина мира, научная картина мира – это самое адекватное из такого присутствующего. Но уверенность в абсолютной адекватности научного мировоззрения – это тоже не более чем уверенность. Научная идеология, которая как бы позволила создать точную адекватность происходящего после определенной оценки такой адекватности становится не более чем уверенностью, убеждением, верой.

Какие могут быть мысли «о теориях адекватности»? В «теориях адекватности» есть множество загадочного, непонятного, неадекватного, таинственного. Мыслей тут может быть какая-то бесконечность. И осмысливать все такое, возможно, можно множество жизней подряд. И, например, а как можно понять философию буддизма в качестве теории адекватности?

И вот тут, в этой точке, возможно, и будут самовостребованы те, кто могут «договориться» «с этой» «неадекватной адекватностью». И никакая адекватность не является адекватной сама по себе, она может быть только «как происходящее¹²⁷ учение», но в различении – это всегда какой-то свихнувшийся хаос порядка; беспорядочный хаос; хаотический беспорядок…; бесполезная полезность; бессмысленная осмысленность… Какая-то абракадабра, какое-то одновременное «все и ничего». И над этим всем витает какая-то скрытая от ума тайна…

Такими «дознателями, уговорителями, договрщиками» могут быть «кто угодно»¹²⁸, но такие «жрецы адекватности» всегда востребованы во времена востребованности какой-то новой адекватности, а точнее, во времена «слета с катушек» какой-то уходящей вчерашней адекватности¹²⁹. И не всегда такие жрецы служат адекватности, точнее, а когда они служат адекватности?¹³⁰ То, что казалось адекватным вчера, затем может оцениваться по-другому завтра. Но в любом случае без «такого» «все слетит с катушек» и распадется в какое-то «другое ничто», которое иногда затем «нечто». Поэтому «жрецы адекватности», «теория адекватности», и явленный, происходящий «культ адекватности после» – это какой-то стержень всего происходящего, это структура какой-то происходящей реальности. И такие жрецы – это не служители, это не какие-то подмастерья истины для обслуживания интересов правящих, такие жрецы – это тоже какой-то вывих, которому «плевать» на всю «пользу». Такие жрецы в своем обычном состоянии – это слуги неадекватности, они умеют с ней разговаривать, и требовать от них чего-то адекватного, с точки зрения «искателей пользы», это пустое дело.

Но «что реальность» или «кто реальность»? Или что можно не только «назвать» реальностью, а еще что-то и за этим? И нуждается ли некая реальность в какой-то адекватности?

А есть ли «последняя реальность», и что это – это всегда открытый вопрос… И если признать присутствие какой-то «точной» реальности, то как «понять» «адекватность» «такой» «реальности»? И такое «понять» сразу же говорит о том, что «нет никакого непосредственного реального» в точке использования «инструментов явленного ума», а всегда есть «посредники». И что есть какие-то «другие способы» и разговора, и общения без посредников? Есть ли такие способы? И что о таком говорят какие-то сны, разные сны, не-сны, и что значит в таком смысле действительно проснуться, пробудиться, увидеть все как есть?

Бытие на границе небытия

Почему Александр Великий посещал Дельфийские храмы или встречался с египетскими жрецами? Что он хотел узнать? Свою судьбу? Или то, что его судьба – это не случайность, или то, что его дорога-явление – это нечто сверхнормальное? И Александр – это не просто какая-то пылинка в каком-то нигде, а это нечто обязательное для всего происходящего!

А это происходящее – это какое-то безумие, а участвующий в нем, «он кто» или «что» или…? Он участвует или несется куда-то на неуправляемом судне, или стоит на месте, или не все это?

Каждый присутствующий хочет быть не просто чем-то случайным, он хочет быть должным в бессмысленно присутствующем. Но жизнь на краю тотальной бездны неопределенности – это и есть удел человека. По-другому многие известные экзистенциалисты понимали это как брошенность в мире; заброшенность в мир; затерянность в мире; одиночество в мире… И такая «брошенность» не может быть понята в нормальном состоянии, точнее, окончательное осознание такого состояния приводит к самоубийству.

Но каждый иногда ощущает свою уникальность¹³¹, свою избранность, свою особенность, свое неслучайное пришествие. И такое – это все что угодно, но это не только иллюзия, а это данность присутствия духа. И это то, что присутствует вместе с остальной странностью присутствия. И бывают мысли о том, что пребывание тут – это какая-то подготовка к чему-то другому, и что там будет что-то главное, а все, что здесь – это какое-то промежуточное или какое-то наказание, или … а возможно, это очередной способ «организации нормальности» там, где нет никакой нормальности?

Двойственность бытия человека заключается в том, что он как бы и «есть», но одновременно он как-то догадывается о том, что «его уже нет». Странное бытие с сознанием своего небытия. Присутствовать отсутствуя, отсутствуя присутствовать. Жить со знанием присутствия своего уже произошедшего завершения. Такое «необходимое завершение» можно не замечать, о нем можно на время забыть, но с этим приходится жить, даже, возможно, скрываясь от завершения. Но, написанные кем-то когда-то слова указывают на «присутствующее тогда того, кто мыслил» (Марка Аврелия), и существующее «сейчас для того, кто сейчас это читает», но того, написавшего, может уже и не быть, он ушел вместе со своим временем, но куда? И дальше возникают и другие мысли обо всем этом… (Унесенные ветром).

Как можно жить с пониманием того, что тебя уже нет? Как можно существовать, присутствовать, понимая, что ты уже отсутствуешь? Все, что ты желаешь сейчас – его уже нет. Когда ты разглядываешь в мыслях тех, кто уже ушел, пройденный ими путь, какие-то непонятные курганы каких-то непонятных стремлений, какой-то непонятной жестокости, вовлечения, обрядов, обрядов смерти, жертвоприношения живых, ритуалов, плясок, целеустремленности в никуда, настойчивости, работы, глупости, радости… и всего такого, а по аналогии – происходящее как бы сейчас и с тобой, это все кажется каким-то вывихом. И если «меня нет», нет и моей боли. Боль есть только тогда, когда «есть воспринимающий» эту боль. Отсутствующий воспринимающий не воспринимает ничего происходящего. И такая действительность страданий и недействительность всего остального – это нечто достаточно глубоко проработанное в одном древнем восточном учении.

И как понять тех, кто также сегодня, сейчас не может покинуть свои роли в происходящем включении и бредет, непонятно зачем, в бессмысленном направлении, но бредет… и будет брести, пока не упадет, а за ним будут брести другие…? Зачем? И любая остановка, любое разглядывание вывиха как вывиха – это какой-то конец, но не вывиха, и какое-то начало, но не вывиха, но, опять же, тут нет остановки, вывих будет существовать всегда, только его запах может меняться, но его суть всегда остается прежней.

Можно попытаться выскочить из вывиха и стать каким-то «нищим у дороги», вывихнутым, но по-другому (в бочке?). А можно выскочить из вывиха и погибнуть сразу, но погибнуть ли? А можно выскочить из именно этого вывиха и начать включение по-другому, то есть за счет всех, кто считает свой вывих нормальным, но через время, когда будет обнаружена утечка ресурсов, аномальный вывих будет либо уничтожен, либо изменится старый вывих, и все сразу нормализуется. И есть мнение, что и для других это будет только мнением, что даже любой конкретный уход от вывиха сейчас и здесь не позволяет покинуть вывих, и в него, в вывих, в любом случае вернут снова и снова, как утверждается в одном учении.

Предположительно существовало поколение, были люди, были их судьбы, их происходящее, и вот они ушли… Что осталось? «Воспоминание об этом времени» – оно есть для тех, кто помнит и понимает это, понимает это происходившее, эти судьбы, эти переплетения… Но после уходит и тот, кто помнил последнее воспоминание об этом…, но как понять то ушедшее?

Представим себе историю каких-то происходивших событий, происходивших тысячи лет тому назад. Сложно себе представить, что же там происходило, но наличие нас говорит о том, что там все же что-то было, и какое-то нечто – это пласт конкретных историй… И такие истории – это не просто факты, это больше, это пласт происходившего, которое как-то было, но что остается после «такого было» и «чем оно является на самом деле?» Чем?

Человек слишком человек, он слишком ничтожен и так мало понимает, его разум затуманен, все фрагментарно, все зыбко и туманно. А перед ним, в нем, за ним – бесконечное нечто-ничто. Как протянуть руку через бездну? И тут не все так просто: страх, обман, утешение. То, что в нас и вокруг нас оно звучит как грандиозное нечто-ничто. И это нечто-ничто – это загадка, тайна, и оно, возможно, требует преклониться перед ним, требует понять свою собственную ограниченность, понять свою собственную немощность?

Ты не можешь остановить бег жизни, сегодня ты вот такой, ты ребенок, ты юноша, а завтра уже старик, а через миг тебя уже не станет… И тебе все это придется пережить, в том числе и смерть, такое не хочется осознавать, пропуская через себя. И обнаружение своих разных телесных состояний – это значительное удивление и это также нежелание принимать это, но затем, если есть продолжение, происходит и адаптация, и итог…

Возможно, принятие (как необходимость) присутствует только тогда, когда есть движение к чему-то. А затем после тебя снова будут те, кто будет идти после тебя к этому чему-то (кому-то). То есть возникает эстафета, и ты часть этой эстафеты-борьбы-катастрофы, ты не конечность, а ты только часть большой игры, ты замкнутость между прошлым и будущим, ты проводник какого-то исторического (другого) тока, какого-то замысла дойти туда? Но куда? И если «этого куда нет», тогда все бессмысленно, и все, что сделано или не сделано – это бесполезность?

Как бы ни хотелось, но остановиться невозможно, невозможно застыть, невозможно зафиксировать свой возраст, свое состояние духа, свое тело, свою мысль, это все утекает и растворяется, и ты вместе с этим… (или нет?)

Но что остается после, и ради чего стоит жить? Ответа на этот вопрос нет, но предположение должно быть, то есть гипотеза должна присутствовать, и если ее невозможно обнаружить, тогда все подвергнется унынию, и такое уныние тоже пройдет, но будет ли после него какое-то после? Какое-то человеческое после?

И какие-то маленькие животные радости, какие-то мещанские замечания чего-то, какая-то практика включения, какие-то частные победы, какое-то творчество… И, возможно, что-то больше этого – это все может быть…

Но такого слишком мало, слишком мало для того, кто точно знает, что в конце пути его ждет смерть, которая обесценивает и обесцвечивает все это мимолетное до… То есть на такой чаше весов в обязательном порядке должно быть что-то очень весомое, то, что позволяет перевесить то, как смерть превращает в прах всю жизнь до нее, превращает все радостное в абсурд, а победителей – в проигравших…

И это должно являться чем-то значительно-весомым, каким-то Сверхбытием, каким-то Сверхнечто, которое может победить любую смерть, любое конечное, которое затем всегда обращается в прах.