Отсутствие оснований. Опыт странного мышления. Часть I

Бесполезность философии (и другого) в качестве какого-то ремесла, в качестве обычного способа производства прибавочного продукта

Любой, кто говорит, что философия (и другое) не предназначена для того, чтобы с помощью нее достигать финансового благополучия, производить прибыль, участвовать в примитивном распределении общественных благ, то он, конечно же, тот, кто производит определенные слабоумные размышления. Как можно произвести обычный продукт для товарного рынка, занимаясь стратегическим управлением или, например, занимаясь музыкой, образованием-воспитанием, медициной? И, возможно, что производство примитивного продукта для реализации на каком-то товарном рынке – это из какого-то прошлого, какого-то доиндустриального, из какого-то натурального хозяйства или даже чего-то до этого?

И такое несчастное мышление той культуры, которая, скорее всего, находится в очередном «конце своего пути», конечно же, может быть. И такой утверждающий, чаще всего, какой-то представитель от какого-то ранее возникшего (античного или более древнего) культурного продукта, а точнее, это какой-то ремесленник от той уходящей культуры. И тут, для понимания такого, может быть взято что-то из Шпенглера и его «Заката». И такой специфический мыслитель в обязательном порядке умеет интерпретировать какие-то схемы, которые якобы являются важными мыслительными конструкциями тех, кто когда-то в той античности занимался подобным. Но, в общем, о том исчезнувшем действительном мышлении вся эта постинтерпретация мало что говорит. И такие слабые разговоры уже не могут приблизиться к порогу «разговора об основаниях», они не связаны через слово с неким скрытым все-мышлением. И, конечно же, такой постмыслитель употребляет какие-то слова, создает из них какие-то предложения и, с точки зрения внешней грамматики какого-то языка, это все вроде как бы адекватно, но вот с точки зрения особой содержательной характеристики такого, это все какое-то ничто.

Но это все не отменяет значения сильного мышления (и того странного за ним), но именно действительного мышления (возможно сохраняемого в домах мудрости и в монастырских библиотеках из «Il nome della Rosa»), которое как всегда связанно с производством неких оснований, некоей адекватности, что позволяет определенным образом присутствовать в этом безумии. И такое производство, конечно же, никак не связано с какими-то слабоумными разговорами о разном гешефте, такое – это нечто другое. Но непонимание «связей и цепочек производства благ в сложном происходящем» – это, конечно же, проблема тех, кто, увы, такое не понимает…

И все это присутствующее было воспроизведено всей этой исторической совокупностью, а это и все те, кто был ранее, а также и то, что присутствует само по себе (условия, данности). И если оценивать все это совокупное участие в таком в качестве именно «способа производства», то доля каждого и тех, «кто стоит за станком», и «тех, кто почему-то не стоит», будет, возможно, и не так велика. Но все будет зависеть не от условной доли, а от того, кто будет и как будет делить такой «пирог». И «справедливость» в таком вопросе – это всегда достаточно-предельная условность, и, конечно же, несоблюдение какой-то справедливости может приводить к какому-то дисбалансу, разрыву и катастрофе… Но?

И твое место в этом процессе – это не результат твоего ума, твоего рождения, твоей телесности, твоей удачи, твоей функции или полезности того, что ты производишь, а это все намного сложнее… То есть и все это, и твое место в этом, но все это сложнее… И те кто мыслят слабо-предметно, но почему-то считают себя производителями высокого мышления, не понимают всей глубины разных непредметных разговоров, где нет обычного предметного продукта и т. п.

Но почему иногда, в некоторые поздние средневековые времена и в некоторых образованиях философский факультет, ну и другие, так сказать, гуманитарные отрасли являются сверхзакрытыми образовательными направлениями? Возможно потому, что кто-то хочет защитить свои основания (Контрреформация)? Потому что такие основания какое-то именно становящееся мышление может расшатать, подорвать, атаковать или может подложить другие основания (Гуманисты)? Или, возможно, такое может выдавить из себя некую мысль, которая превратит существующую адекватность в нечто иное (Лютер)? Или, возможно, какая-то мысль может придать существующему видимость какого-то безумия (Ницше)?

При этом, опять же, разговор «так, а что же есть действительная адекватность?» – это для такого мышления ничто. Исходя из такого и нужно оценивать значение действительного философского мышления в качестве определенного сильного разговора об основаниях. Но, если нет силы понять такое и нет способности воспроизводить такие разговоры, то это какое-то переиначенное из Канта «о каком-то пчеловодстве, садоводстве».

И, конечно же, любое пребывание в частном смысле может понимать себя по-разному, но иногда есть и общий контекст, есть и сильная оценка кем-то этого происходящего, которая может значительно нивелировать любое мышление о себе.

Отсутствие оснований, остановки, остановленности, действительной действительности

Отсутствие действительных оснований

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

26 мая 1828, А. С. Пушкин

Существует различное продумывание «проблемы отсутствия оснований» и выявления такого на свет.

Один из аспектов – это сократовское «Я знаю, что я ничего не знаю». Но в обыденной интерпретации – это какая-то сомнительная, незначительная банальность. Ну да, я знаю, что я чего-то не знаю, что-то знаю, а что-то, кажется, не знаю, и такого знаю-не-знаю – множество разного, и над таким можно многозначительно ухмыляться. Но сократовское удивление о своем незнании никоим образом не связанно с этими вздохами о незнании. Любой присутствующий что-то знает, а о чем-то и не знает, но некое «я знаю о том, что я ничего не знаю» говорит о том, что у присутствующего в тотальном смысле отсутствуют какие-либо основания.

И понять такое «…не знаю» в границах обыденного мышления почти невозможно, такое понимание требует значительного напряжения, только очень близкое звучание, отголосок такого – это нечто про то, что «Я знаю, что оснований нет! Нет никаких оснований! Основания отсутствуют! Все что происходит – это тайна, загадка! О том, что происходит, и о себе в том числе ничего неизвестно! Ничего в тотальном смысле! Я и все, во что я включен – это непонятность! Все другие вне меня – кто это или что? Весь мой язык, вся моя память, все мои ощущения, вся моя история, мораль, причина присутствия… – это нечто странное, непонятное, загадочное, никчемное, проклятие, дар!⁸¹ И моЁ ли это?

И для того, чтобы до конца ощутить «все это» «…не знаю» в полной мере, и что это на самом деле значит, нужно, придется двигаться по значительной, извилистой траектории. И такая «траектория погружения» в итоге сможет позволить прикоснуться и, возможно, заметить какие-то кванты действительного бытия, и такое, возможно, мелькнет в сознании, но затем опять угаснет, и чтобы заметить их вновь, необходимо будет опять найти силы, какую-то энергию для того, чтобы пройти этот путь снова. Каждый раз такое напряжение будет менять путешественника, но чем будут являться такие изменения в итоге? «Чем в итоге»⁸² в каком-то тотальном значении⁸³?

Предположим, что между умом и «вещью в себе» всегда присутствует «нечто», и это «нечто» – это то, что возникает в результате разворачивания трансцедентальных апперцепций, это некое «зрение», с помощью которого как-то дана (но не дана) «вещь в себе». То есть это весь массив связывания, «что-то» позволяющее понимать происходящее тому, кто существует «как акт».

Кантовская «вещь в себе» существует непонятно как, но предположительно почему-то она подчинена или «повернута так», что ее можно каким-то образом воспринимать⁸⁴ с помощью кантовской трансцедентальной апперцепции, то есть человек способен каким-то образом «рисовать» «разные конструкции» и «вещи». Это могут быть и математические, и другие, любые другие конструкции, которые определяют-не-определяя «вещь в себе» и таким особым образом позволяют с ней как-то странно взаимодействовать.

Можно предположить, что где-то там, где есть некий микромир, и наши апперцепции не дают ничего понятного, потому что они не подстроены под то, чтобы как-то определять какую-либо ино- или микро- или другую предполагаемую реальность. То есть тот-этот мир существует иначе, и такой мир никак не соответствует нашим трансцедентальным апперцепциям. И они (апперцепции), условно можно сказать, возникли, развивались как результат взаимодействия с этой «видимой» частью реальности. И тут возникает вопрос: а если это действительно так, то откуда возникают мысли про некую ино-реальность или, возможно, происходящее в обычной реальности что-то говорит о том, что там есть нечто непонятное? Или тут-там, возможно, «происходит» как-то по-другому? Возможно ли, что условно видимая полоса мира, то, что «видно» в апперцептивной данности, как-то подстроено под наше восприятие, под наше мышление или мы подстроены под него, а все, что находиться в другом диапазоне, это нам недоступно? И чем может быть на самом деле «та-эта-реальность», которая находится вне нашего восприятия? Что о ней можно знать? Каковы ее пределы, границы, измерения? Как с той реальностью связанны наши мыслительные акты, которые выходят за границы наблюдаемого?

Можно предположить, что точно так же, как есть представление о том, что у нас есть порог слышимых нами каких-то колебаний «от и до какой-то амплитуды», присутствуют и определенные понятия, понимание в целом, структура языка, способности мышления… И это – вся совокупность, в которой нам дано происходящее, и происходящее с нами, то есть определенная совокупная трансцедентальная конструкция. Но все, что, возможно, выходит за границы такой конструкции, невидимо, не в плане зрительной видимости, а во всех планах, в совокупных планах, то есть, возможно, есть некий «незримый план бытия», а то, что видимо как бытие – это только нечто видимое, только кажимость, что-то отраженное от действительного бытия. Возможно, не просто отраженное, а какое-то странно-связанное, но как? И тут можно вспомнить платоновскую пещеру или подобные же воззрения о соотношении явного, наличного, невидимого… действительного, истинного…, о различных вещах-не-вещах и многом другом. Тут можно предположить не только «единственный невидимый план бытия», а их множественность или даже нечто иное… Можно предположить существование различных ино-объектов, ино-связей, ино-мышления, ино-не-мышления, ино-не-бытия, ино-структур…, какого-то ино…, всего того, что выходит за границы нашего возможного совокупного восприятия-мышления.

И тут следует вопрос: а что это за «ино»? Как оно существует, если в обычном значении узнать о нем невозможно? А возможно ли какое-то взаимодействие с этим «ино» из видимого мира, и что это за взаимодействие? А возможно ли, что взаимодействие происходит постоянно, но понять-заметить это взаимодействие невозможно? Но если могут возникнуть какие-то способы взаимодействия, то насколько это изменит конкретно этот присутствующий явный план бытия?

Другой аспект проблемы отсутствия оснований – это замечание отсутствия действительного смысла в себе, отсутствие явной цели бытия тут, что является значительным бременем для тех, кто присутствует. И все включенные как-то⁸⁵ догадываются о таком так или иначе, и такое прорывается на поверхность даже самого неразличенного сознания… И тем, кто узнал такой секрет основательно или до какой-от основательности, им придется с этим жить…, и чем будет являться такая жизнь? Она станет каким-то способом самоуничтожения, выстрелом в голову, не просыханием, сплошным гедонизмом или, может быть, это все озарит какая-то безумная сверхцель?

Вероятно, можно перестать искать основания и обратиться к чему-то текучему, к самой текучести, наблюдая, как текучесть течет, самому окунувшись в это…, перестав замечать что-то другое…, и так и быть…, пока будет присутствовать это конкретное бытие…

Иногда так бывает, что «знания об отсутствие оснований» отсутствуют по определению, но присутствие⁸⁶ все равно тяготит. Сложно каждый день брести туда, в какую-то бесполезность, по той дороге, которую ты не выбирал. И тогда может возникнуть какое-то отпадение от происходящего…, но такое забвение – это какая-то нищета, сначала духовная, а затем и другая…

Случается, что тот, кто знает «о тотальном отсутствии оснований», может определить для себя какую-то вроде бы как цель. Затем он будет жить для этого, проявляя себя в качестве какого-то даже творца, и не замечая остального… действительно-присутствующего кричащего бессмыслия…

Бывает, что сама субъективизация и само включение может восприниматься «как какая-то цель присутствия тут», что может становиться смыслом для тех, кто присутствует во включенности. И такая цель может служить основанием для всего происходящего, для всех включенных в эту цель. Но и такое со временем может начать тяготить… Строить вместе что-то великое и значительное, идти к какому-то благому чему-то тут – это мощное основание для того, кто лишен последней причины быть тут, но и это со временем станет ничем…

Наличествующее отсутствие каких-либо оснований – это то, в чем приходится убедиться духу в попытках определить основания. И такая безосновательность – это страшное открытие⁸⁷ для каждого духа, который вначале своего пути не знает о таком (или знает, но забыл?). Он живет через включение. Пребывает тут и сейчас. Но отсутствие оснований – это и значительные возможности духа, и одновременно – это и основание для всех видов безумия.

И любого основания бывает мало…, и тогда может быть разное… Поиск оснований, когда «точно известно», что их нет ни в тебе, ни в другом, ни в этом происходящем – нигде. Требование услышать-уловить-осознать-понять что-то запредельное может быть «началом какого-то пути», но это «может быть» обращено против тех, кто попытается искать такое, тем более, что каждый присутствующий постоянно требует получить такое состояние, даже если он явно об этом и не знает. Но что есть «действительный путь» к тому, чтобы понять основания – это загадка для тех, кто тут, и, возможно, ответ на нее будет дан только там, в каком-то другом.

Ощущение тотального отсутствия оснований, но такая мысль предполагает, что есть какие-то основания или что они могут быть как-то обозначены, или, возможно, обретены в каком-то сверхакте, молитве, откровении? Но в слабом значении отрицание чего-то предполагает наличие этого, того, что отрицается, точнее, какой-то наличности. Но отсутствие оснований не равно отрицанию – это что-то другое. Точнее, все, что может быть понято как основание, может быть после такого, после попытки определения в качестве основания, может оказаться чем-то другим, а затем другим, и снова другим…, что в итоге раскроет наличие отсутствия оснований. И то, что будет наличествовать, это будет только какой-то театр теней, какой-то сон наяву, в котором находится «присутствующий в тут», обнаружить которое ясно никак не получится. Но это тоже не дает никакого окончательного ответа, наоборот, это будет предполагать наличие тотальной непонятности, которая может означать разное, разное что угодно – и присутствие оснований, и незримых для этого присутствия, и отсутствия их вообще или того, что это все умствования, а что на самом деле – это тайна.

Присутствует различный опыт мышления об отсутствии оснований, который может возникать с любого направления. Но такой опыт – это не обычное удивление или какое-то сентиментальное вопрошание. Такой опыт не возникает после какого-то желания перейти к нему. Для пребывания в таком состоянии нужны «странные усилия».

У многих есть точка отсчета. Но что есть такая «точка»? Точка, когда произошла «остановка». Вот ты бежал, шел, спал, несся, учился, работал и… И вот в какой-то момент ты остановился и…? Это может произойти в детстве, в юности, в старости или никогда. Возможно, тебя остановил кто-то и сказал: СТОЙ! И с этого момента можно начинать отсчет. Посмотри! Но на что? Остановись, не беги, завтра этого не будет, не будет того, что сейчас! А после этого не станет и тебя… меня, нас… Все, что ты испытываешь сейчас, все радости, все, на что ты смотришь – это все перестанет… исчезнет… Удивись! И запомни! Это! Удивление…

Возможно, и медитации мистиков⁸⁸ – это тоже определенный способ понять, что оснований нет, что основания отсутствуют… то есть, различные состояния глубокого погружения – это состояния каких-то мыслительных медитаций, какой-то необычный как бы сон. Сюда же различные первоначальные интеллектуальные практики. Всегда, если долго думать над каким-то вопросом, погружать в него свое мышление, погружать вопрос в мышление, пребывая в таком мышлении, и тогда мышление становится еще каким-то состоянием, потому что никакое мышление не присутствует без состояния такого мышления.

И «Смерть Бога» у Ницше – это переживание момента «осознания отсутствия оснований», и «понимание такого отсутствия» – это не какой-то бытовой акт, это очень значительное интеллектуальное переживание, которое связано с достаточно глубокими, тонкими значительными духовными действиями, длительностями.

У Юнга «понимание отсутствия каких-либо оснований позволяет выбирать любое направление в нашем волевом творческом акте принятия любого решения», и это, прежде всего, «выбор между добром и злом». Но что такое «добро» или «зло»?

Неадекватность

Некий «мир» не имеет никакого обыденно-выявляемого смысла, в нем нет ничего, что может заинтересовать дух. Вещь не обратима в дух, вещи недоступны⁸⁹ духу, и для него все это остается бессмысленным. И, возможно, только какая-то цель создает для духа смысл⁹⁰ в этом мире, какую-то необходимость пребывать тут?

Пребывать тут – это каждый день что-то делать, каждый день преобразовывать бытие, каждый день создавать какое-то мышление, выделенное мышление, мышление-действие…, практику… А это и производство радости, и производство правил, и производство управления, и последующего за этим производства общности. И вот это все и есть пребывание тут в каком-то внешне-выявляемом ключе. Но за этим всем внешним есть еще разное, разное то, что непонятно явленным образом.

Время обладает возможностью уносить все в прошлое. А что такое прошлое? Это какое-то ушедшее бытие, не бытие, инобытие? Как существует прошлое? А время, которое куда-то что-то уносит – это только фигура речи? Что это за состояния, как происходят такие присутствия или отсутствия?⁹¹

Кто из включенных может остановить уходящий поток? Кто может остановить происходящий поток? Кто может, но может ли? И что будет после исключения? Может быть, он будет включен снова, но по-другому? И остановиться можно только в мысли, в каком-то мышлении, стихе, рассказе, фантазии, но затем происходящее поглотит и это…⁹²

В любой момент можно заметить, что всегда «замечаемый» мир – это уже «вчерашний мир», и его нужно описывать, то есть понимать, а значит, описывать, но это всегда уже нечто ушедшее, не говоря о том, что это только описание какой-то «вещи в себе».

Каждое художественное произведение, книга – это взгляд на произошедший мир, это картина, это зарисовка какой-то части того, что зарисовывается. Такая зарисовка – это странная вырванность чего-то из чего-то, чего-то из мира мысли, из мира того, откуда родом мысль, и также это зарисовка чего-то происходящего тут, и такая зарисовка позволяет, разглядывая ее, оказаться сразу в двух мирах, и в мысли, и о том, о чем мысль. Такое погружение позволяет ощутить это произошедшее в мысли и о том, о чем мысль, но что остается после погружения? Остановись.

И этот зарисованный мир, который находится на той стороне зарисовки, постоянно куда-то движется, но куда, и есть ли такое движение или это иллюзия? И если это куда-то движется, то что из этого движения можно выявить, а также что можно понять о том загадочном «куда».

Можно заметить разное, но конкретно можно заметить живущих людей, конкретные предметы, а также разное воображаемое происходящее или произошедшее с этим всем. Но это нынче живущее, а через миг его-их уже нет⁹³. Все созданное и действующее сейчас, все присутствие – его через миг уже не существует либо оно другое, либо становится чем-то другим, либо является чем-то другим.

И это «все»⁹⁴ направляется куда-то (в неизвестность) как бы само, но одновременно направляемое в это неизвестное, но куда-то (то есть к какой-то известности), какой-то неизвестной⁹⁵, но причиной, то есть каким-то конкретным побуждением. Загадочное «все» можно обозначать разными словами и наделять разным содержанием, например: «природа», «мир», «вселенная», «космос»… И причину можно определять словами: «Бог», «природа», «эволюция», «закономерность»… Но все происходящее или не происходящее, присутствующее, но отсутствующее, возникшее⁹⁶, но вечное – это загадочная тайна.

Но если представить себе в границах какого-то очередного естественного позитивизма, что это «все» есть как «нечто» и что у него есть какая-то позитивная (но пустая) причина, то вопрос о том, куда, к какой цели устремляется этот позитивизм – это открытый вопрос, отталкиваясь от которого можно разглядывать и «все», и «причину». И тут в этом всем могут быть мысли о хаосе и порядке, и о космосе, и о логосе, и обратном этому, и о каком-то метафизическом свете и тьме, и о противостоянии чистого того, что там, и мерзкого того, что тут. Но все это, опять же, какие-то мысли, желающие придумать, «почему это все есть», и одновременно, почему оно не достигло какого-то своего завершения или окончательной цели? А если такая «картина мироздания» – это очередная «картина» мироздания? А «то, что есть», очень возможно, что оно «больше» всех этих мыслей о нем? И это «больше» может означать разное или не значить вообще ничего?

Присутствующее замечание чего-то происходящего замечает это происходящее, но в чем смысл этого происходящего? Как можно понять это происходящее? Имеет ли происходящее какой-то смысл? И тут, возможно, что тот, кто замечает, рисует нечто, то, что происходящему не присуще, придумывает этому происходящему какую-то содержательную картинку, но насколько нарисованное тождественно тому, что происходит на самом деле? Или весь смысл – это только внутренняя способность того, кто способен замечать? А может ли быть так, что «смысл всего происходящего» как-то существует отдельно и от того, кто замечает происходящее, и от происходящего?

Но что есть присутствующая адекватность на самом деле? Если при этом все предыдущие адекватности – это заблуждение? Но присутствующие присутствуют и далее, и те, кто-то за ними, и какие-то их последователи, наследники, прямые потомки, причем присутствуют те, кто смог выжить в таком безумии, те, кто думал, что он проверяет присутствие на адекватность и почему-то выжил, но почему? Потому что их присутствие было самым адекватным⁹⁷ или, наоборот, неадекватным, или…? Теория адекватности выживших – она самая адекватная=истинная или выживание и наследование не совсем так связаны с адекватностью, а как-то по-другому? А, возможно, это никак не связано? Тем более, что через время такая очередная адекватность опять опровергается? Возможно, тут есть место какой-то удаче, року, предопределенности, тайне, случаю? Возможно, участие в происходящем имеет какую-то «скрытую» адекватность, а вся «определяемая» адекватность – это только то, что в бодрствовании, а то, что во сне, в бессознательном – только оно есть адекватность, и подключение к нему дает возможность опираться на «действительную» адекватность? И история не рассказана до конца никогда, пока есть рассказчик, но его наличие, как и наличие его истории, говорят о том, что конец все же есть⁹⁸. И если из середины повествования кажется, что вот эти живущие адекватны, то что затем, когда их не станет и не станет тех последних? И это докажет, что это все совокупное, вся история этого присутствия, от его самого глубокого начала и до полного завершения являлась неадекватностью?

Тут могут быть разные оды – ода нигилизму, ода безысходности, ода никчемности, а могут быть ода вдохновленности, ода всесилия или даже оды безумия. Все эти оды существуют сразу, но каждая из них при проигрывании создает разное присутствие, а точнее, некий дух, который стоит за этим, действует совершенно как-то по-другому.

Есть мнение, что различные религиозные учения утверждают, что присутствующее состояние – это аномалия, а то, каким должно быть другое какое-то состояние – это правильная реальность. Или, например, что «эта жизнь» – это все только иллюзия, которая скоро закончится, и тогда «все станет на свои места». Или, например, что присутствующее – это подготовка к чему-то иному… Все эти мысли имеют под собой очень значительное основание.

Тот, кто присутствует, он всегда «присутствует в этом» или в другом таком же, в «следующем этом» не как во множестве состояний – он присутствует в себе самом, в своем происходящем, и это не часть его, не другое – это он сам. Все вопросы про «кто Я, куда Я иду, что будет… что было, что есть…???» – это не внешние вопросы, это вопросы моего присутствия тут и сейчас, и завтра, и вчера и любого моего момента. И это не говорит о том, что есть какой-то очередной примитив, то есть, например, какая-то естественная религия или что-то другое прилагаемое. Слово «религия» – это упрощение, и таких упрощений в языке множество, точнее, сам язык – это способность упрощать, а то, что присутствует как «какой-то конкретный путь» – это другое. Есть «включение в этот путь к …», есть присутствие в этом присутствии-состоянии… Когда возникает включение, исчезает всякое внешнее. Когда нет включения, тогда будет слово «религия», но это слово не позволяет понять, что там с той стороны, и это только метка для ума. И такое «включение в путь» – это всегда включение в путь. И наше присутствие – это и есть путь, и «все, во что происходит включение», становится такой дорогой, а дорога становится включением. Это касается вопроса метки-языка, метки-имени, метки-происходящего, метки-субъектии, метки… и другого, что может выделяться в виде «только слова», но там, с той стороны есть только включение или есть «что-то другое»? И такое включение, и другое неминуемо включают в себя постоянное ощущение отсутствия какого-то понятного присутствия, что требует поиска пути-возможности включения для нахождения истинности своего присутствия, и когда такое будет найдено, тогда это становится не внешним, а включенным-конкретным по Гегелю.

Упрощенно «время» по Августину можно понять так: прошлое – это уже не существующие предметы, будущее – это представляемые предметы, а настоящее – это предметы, доступные непосредственному восприятию. Но все такое меркнет перед представлением Канта, причем и кантовская интерпретация может быть осмыслена множество раз. Как все это очередной раз можно продумать? Что известно или неизвестно, можно только очень условно предположить, что «происходящее происходит», и сюда, в это совокупное происходящее нужно включить все, то есть и то, что было, и то, что будет, и то, что происходит, и все акты мысли, и взрывы звезд, и все колебания ненависти и любви…, все поражения и победы, все проступки и преступления…, все мысли о запредельном, о втором дне, о невидимых планах бытия, какое-то «совокупное все». Но это «совокупное все» – это нечто недоступное восприятию в простом значении; для ориентирования в этом тотальном происходящем, которое есть «тотальная вещь в себе», у человека присутствуют «механизмы ориентировки», некие условно познавательные способности; к таким необходимо отнести (по Канту) «время», «пространство» и другое. Конечно, сам кантовский механизм присутствия в присутствующем значительно сложнее, но в каком-то упрощенном значении это так. И такому противостоит мнение, что нет никакой «вещи в себе», и присутствие дано нам непосредственно. Но такое представление всегда может заметить некую онтологическую реальность, взаимодействие с которой в «предметном» значении бесполезно, и тут оказывается, что и предмет «время» – это нечто странное, неизвестное, непонятное, недоступное…, а в итоге необъяснимое, и все попытки объяснить его, как нечто отраженное от «реальных» предметов – это примитив… А когда зрение слепого «улавливает» и другие сущности, и другое разное странно-происходящее, различные акты судьбы, различную сложность, которая совершенно непонятна с точки зрения «предметного» мышления, то тогда, в этот момент возникает желание перестать что-либо воспринимать…