Повелитель птиц. Ненависть

Глава 4. Депрессия

Посвящение

– Проснись и пой! – звенит знакомый голос прямо над ухом, и я не сдерживаюсь от удара подушкой по симпатичному лицу его обладателя.

– Черт, Ди, заткнись, – мычу в ответ и поворачиваюсь на живот. – Ещё рано.

Он стягивает одеяло.

– Ты почему в одежде? – тут же возмущается.

– Не думала, что ко мне утром зайдёт какой-нибудь красавчик. Так бы, конечно, – парадное белье и чулки, – язвлю я, накрываясь уже подушкой.

Но и ее у меня отобрали, несмотря на попытки сопротивления.

– Не встану, – заключаю я, поворачиваясь на спину и с трудом открывая глаза. Тут же округляю их: сбоку, скрестив руки, стоит явно не Ди, а кое-кто вечно жутко угрюмый, высокий, в плаще. И, судя по лицу, он явно не доволен нахождением в моей комнате. И мной.

Пофиг! Делаю ровно такую же угрюмую мину.

– Вась, ну вставай. Сегодня тренировок не будет.

Я щурюсь, глядя на альбиноса.

– Правда?

– Ну…

– Ясно, – переворачиваюсь на бок, сворачиваясь калачиком. – Не пойду. Не-а.

Вдруг все затихает, я наивно решаю, что стражи ретировались, и собираюсь вернуть свои подушку с одеялом, как в следующую секунду…

Взлетаю.

Ну, не буквально – меня подхватывает Смазливое личико, и несет под мышкой, будто взял ковёр или любую другую вещь. Неживую вещь.

– Э-эй! – возмущаюсь я, попытавшись брыкаться, но не выходит: Владимир лишь усиливает хватку, отчего ребра хрустят, а я взвизгиваю. – Придурок.

Не отвечает.

Я все удивляюсь, как он может спокойно терпеть все мои выпады и не реагировать ни на один.

С другой стороны, плевать. Это меня заводит, хочется добиться от него хоть каких-то эмоций. Хоть. Каких-то.

Как только мы выходим в коридор, он ставит меня, шатающуюся, на ноги и хмуро скрещивает руки на груди, возвращаясь в прежнюю позу. За нами выкатывается Ди, надрывающий живот от хохота.

Мой локоть быстро достаёт до его бока, и он пытается заглушить смех, прикрыв рот руками. Этим альбинос напоминает мне кого-то – такого же смешного и до предела милого. Только кого – я вспомнить не могу. Чертовы хранители со своей «магией».

– В следующий раз дам три секунды. Без шуток.

– Угу, пока спичка горит, – невольно улыбаюсь я, каким-то участком мозга осознавая, что он реально не шутит.

Смазливое личико подтверждает мои догадки, ещё больше сдвинув свои густые брови.

Вот злюка.

Громкий хлоп в ладоши разрывает напряжение.

– Итак, – альбинос лучезарно улыбается, встав между нами. – Сегодня у тебя по расписанию несколько общих лекций с остальными хранителями.

Я перевожу хмурый взгляд на Ди.

– Чего?

– Это весело!

Фыркаю, перекатившись с пяток на носки.

– Не думаю. С этими…

– Хранителями, – грозно прерывает Владимир.

Я фыркаю ещё раз.

– Ни капли, ни капли, я на них не похожа. К тому же, они могут заразиться веснушками, – указываю пальцем на свою щеку.

Альбинос испуганно отскакивает.

– Они зара?..

– Нет, – сразу отвечает второй страж.

Он откуда знает, что это такое? И почему тогда Ди понятия не имеет?

Мотаю головой:

– Не хочу, зачем мне туда?

– Это не мы решили, а приказ, – разводит руками альбинос. – Представь: целый день с хранителями…

Я кривлюсь, отступая. Может, ещё сбежать успею.

Смазливое личико тоже кривится, всего на долю секунды. Или, мне показалось?

– Стейк на завтрак, обед и ужин?

– Двойная порция, – пожимаю плечами.

– Наглость.

– Идёт.

Мы стукаемся кулаками, и я поворачиваюсь к Владимиру. Обречённо вздыхаю.

– Веди на эшафот.

Он молча направляется дальше по коридору.

***

Я застываю перед дверью и кидаю ещё один неуверенный взгляд на Ди.

– Может, ну его?

– Вася! – произносит он с акцентом.

Странно слышать своё имя другой интонацией; кажется, что оно тебе не принадлежит. А, возможно, так и есть.

Я ещё раз вздыхаю и прикладываю руку к стене. Дверь открывается.

Все сразу оборачиваются на меня.

Помещение напоминает школьный кабинет, только более навороченный: одиночные парты, интерактивная доска на всю стену, огромные высокие потолки, паркет…

Ну, ладно. Побыть здесь немного можно.

Всего одна парта не занята – стоящая в конце, на которой выгравировано «Vasilissa». Даже правильно имя написать не могут.

Я кривлюсь и плюхаюсь на стул, стараясь не обращать внимание на взгляды.

Бе- сидит на первой парте, в центре. У них всех такая же серая обтягивающая форма с высоким воротником, но смотрится на этих всех она в сто раз выгоднее, чем на бесформенной худой мне с «заразными» веснушками по всему телу.

– Кхм, – разрывает тишину мужчина, судя по всему, препод. На нем синий пиджак, чёрные брюки – обычная одежда обычного человека. На вид я б дала ему лет сорок, если бы не седые волосы и слишком большое количество морщин. – Добро пожаловать, мисс Румянова.

– Румянцева, – автоматически поправляю я, откидываясь на стуле.

Он равнодушно смотрит на меня из-под своих толстых очков, а затем снова кашляет и обращается уже к классу:

– Итак, давайте продолжим. Повторите то, о чем мы сейчас говорили, для мисс Румянцевой. – Мужчина кивает на парня за третьей партой. – Мистер Фриман?

Тот устало поднимает голову и оглядывает класс, будто только что проснулся и видит происходящее впервые.

– Мы говорили… о… – запинаясь, начинает он, но преподаватель прерывает:

– Достаточно. Останетесь после занятий.

Фирману, похоже, все равно. Он вновь опускает голову.

Теперь слышится голос Бе-:

– Речь шла о процессе посвящения.

– Верно, мисс Бестрисс, – одобряющий кивок. – Каждому из вас дадут шанс показать себя, свои способности, определить свою область. В замке Весны вы станете официальными хранителями. Но, увы, не все.

Я слушаю вполуха, разлегшись на парте. Да, говорят про какую-то церемонию впервые, но делать знающий вид легче, чем разбираться во всей этой²

– Мисс Румянцева, скажите нам, что же происходит с не прошедшими посвящение?

Я чуть не подскакиваю, когда слышу свою фамилию; ладошки мгновенно потеют. Давно не чувствовала себя первоклашкой, не выполнившей домашку.

– Их… отпускают, – моей интонации чуть-чуть не хватает уверенности. Или не чуть-чуть.

Препод хмурится, поправляя оправу очков, и поворачивается к Бе-, обращаясь к той с немым вопросом.

– Неверно. Их удаляют.

– Удаляют? – прежде, чем мужчина успевает одобрить, громко переспрашиваю я. – Что это значит?

На лице девушки не проскакивает ни одна эмоция.

– Удаляют, – повторяет она.

– То и значит, мисс Румянцева.

– Их убивают? – я вскакиваю со стула, глядя прямо на препода, который явно в недоумении.

Многие прикрывают рты руками, как будто произнесли что-то неприличное.

– Мисс Румянцева! – укоризненно прикрикивает мужчина, перестав хватать ртом воздух. – Останьтесь. Остальные – свободны.

Все медленно поднимаются. Некоторые пялятся на меня в открытую, другие – украдкой. Лишь Ариадна не смотрит вовсе. Может, мне и не кажется. Может, она и есть робот.

Она выходит последней, дверь закрывается, и я замечаю, что осталась не одна. Фриман тоже здесь – стоит с понуренной головой и таким видом, будто оказался в другой вселенной.

Препод кидает на меня неопределённый взгляд, и поворачивается к парню, решив сначала разобраться с ним.

– Дерек, что происходит?

Значит, вне класса он обращается на «ты».

– Вы сами знаете, – угрюмо бурчит Фриман. – Через неделю меня удалят. Конец моей никчёмной жизни.

Мужчина мнётся, не сразу находя слова.

– Не говори так, ещё ничего не решено.

– Решено! – неожиданно резко выкрикивает парень, что я ойкаю и прижимаюсь к стене, где стою. Он смахивает темную чёлку со лба и задирает рукав. – Вы сами знаете! Все это – показуха, они заранее определяют предрасположенность…

На его предплечье – маленькое белое пятно, и я не понимаю, что оно означает. Только хочу приглядеться, как Фриман разворачивается ко мне пятой точкой, видимо, чувствуя заинтересованный взгляд.

– Они изъяли чип? Не знаю, когда: может, во время сна, или… не знаю, – неловкий качек головой.

– Это ничего не значит, Дерек, – преподаватель берет его за запястье, пытаясь успокоить. – Возможно, просто повторная инъекция. Не беспокойся.

Парень неуверенно кивает и разворачивается, направляясь к двери. Он даже не смотрит на меня, в отличие от препода, который пялится с нескрываемым возмущением.

– Василисса! – укоризненно протягивает он с акцентом, как только дверь захлопывается. – Что это было? – потрудитесь обьяснить.

Я затихаю, не зная, что сказать. Да и есть ли варианты?

Пару минут я молчу и думаю. А потом… Потом дамбу прорывает.

– Да черт подери! Я не понимаю, что здесь происходит, не по-ни-ма-ю! Если бы вас против воли привезли в большую консервную банку, заперли и заставляли учить правила какого-то нереального мира – не думаю, что вы бы умирали от счастья! Если бы заставили бегать сто кругов под надзором психов – вы не были бы рады! Да у меня в голове какая-то штука стоит, которая при каждом слове взрывается болью! Меня могут убить, если я не пройду эту чёртову… бред этот!

Я сдуваю локон с лица и пытаюсь отдышаться. Переполняющая меня злость никуда не уходит, она вдруг забурлила с новой силой.

Препод же выслушивает все на удивление спокойно, будто встречался с таким уже сотню раз.

– Я передам стражу информацию о состоянии психологического здоровья. Кто твой наставник? Петра?

На автомате выпаливаю, все еще тяжело дыша:

– Смазливое личико.

– Кто? – он хмурится.

Я потираю шею.

– Владимир то есть. Знаете, высокий такой и вечно хмурый. В плаще ходит.

Он сводит брови сильнее, а затем выдаёт:

– Хорошо. Передайте, что я его вызывал. Можешь идти.

Я ещё не привыкла к его странному чередованию обращений, но послушано киваю и бегом направляюсь к двери. Нет желания задержаться здесь на лишнюю секунду.

Одиночество

– Ты быстро, – Ди, как и всегда, улыбается. – Сбежала?

Я качаю головой, переводя взгляд на Влада и обратно.

– Да нет, просто пришла к концу, – легко пожимаю плечами, решив не говорить правду. Особенно «моему наставнику». – Смазливое личико, мог бы и поздороваться, – теперь машу ему рукой.

Парень сидит на матах, рассматривая нас с высока, и все также хмуро молчит.

– Тогда ты готова к тренировке, – ещё одна очаровательная улыбка от альбиноса – и я за себя не отвечаю.

– Угу, – послушно киваю, – но… ой!

Рядом с глухим стуком приземляется Владимир. Он выглядит чуть менее угрюмым, но, по-моему, это обратно пропорционально его тону, который явно стал жёстче.

– Ложь.

– Что? – вскидываю брови.

– Ты постоянно врешь, пытаешься отлынивать. Ты ленивая, Василиса, и упрямая. Никаких поблажек не будет. С этого момента.

Я хотела бы спросить: «А до этого они были?», но… впрочем, кому я вру? Так и случается.

– А до этого они были? – злобно фыркаю.

– Да, – многозначно отвечает он.

Не злясь.

А мне жутко хочется его разозлить.

– Ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу делать, – сквозь зубы произношу.

Он смотрит на меня достаточно долго, не уводя взгляда, вновь… будто ища изъян.

Видимо, не только я его ненавижу.

Видимо, это чувство взаимно.

– Заставлю.

Его немногословность начинает бесить.

– Отлично! – я моргаю первой, разворачиваюсь и направляюсь к двери.

Ненавижу, ненавижу, ненавижу.

***

Не знаю, схожу ли с ума, но сейчас я чётко уверена, что у меня в голове что-то есть, что-то, блокирующее нечто важное. Часть меня, моей жизни просто стёрлись. Это так.

Стоит попытаться вспомнить – выстрел в голову, барабаны, – и я без сил. Заставляет задуматься, не так ли?

Тем не менее, своё обещание я исполняю, и целый день полностью избегаю Влада. Ди бегает между нами, потом забивает и идёт гулять со своей очередной пассией.

Единственная, с кем я общаюсь, – Катрина. Которая, впрочем, тоже пытается избегать встреч и какого-либо вида общения.

А ещё ее бесит собственное имя.

– Ты любишь пирожные?

– Нет.

– А шоколад?

Она мотает головой, разворачиваясь.

– Может, мороженое?

– Нет, мисс, я подобное даже не пробовала, – резко отвечает девочка.

Я вскидываю брови, делая вид, что не замечаю ее злости.

– Серьезно? Надо обязательно попробовать. Тебе понравится.

– У нас подобного вы не найдёте, это вредно. «Здоровая пища – залог успеха. Повиновение – залог счастливой жизни».

– Что? Повиновение?.. Они тебе хорошо мозг промыли, Кать.

– Я не «Кать», – пылит девочка, вновь круто разворачиваясь. – Хватит, мисс. Прекратите. Я не ровня вам, а вы ведёте себе не подобающе хранителям. Нам не стоит вовсе общаться.

– Очень хорошо промыли, – подвожу итог я.

***

Рука перехватывает меня в коридоре и крепко сжимает предплечье, разворачивая.

– Ты хочешь умереть больше, чем казалось.

Я закатываю глаза и дёргаю рукой, пытаясь освободиться.

– Отвали, у меня нет настроения язвить.

Руку сжимают ещё сильнее, но я и вида не даю. Обойдётся.

– Что в лекционной было? Что за истерика при всех? Если хочешь выплакаться – есть Ди. Плачь ему в жилетку.

– Это все? – равнодушно интересуюсь.

– Ты дала имя служанке. Ты подслушала наш разговор с Ди. Ты не общаешься с другими хранителями. Ты игнорируешь тренировки. Ты не соблюдаешь правила. Ты…

Я начинаю активно дергать рукой и, нахмурившись, прерываю:

– Откуда ты все это знаешь?

– Тебя только это интересует? – Почему он так много хмурится?

Уверенный кивок.

– Если тебя убьют – это не мои проблемы, – страж отпускает мою руку. – Иди.

– И тебе приятного вечера, Смазливое личико, – выдавливаю улыбку я и, потирая предплечье, иду дальше по коридору.

***

Больше с Владом мы не общались.

Это очень редкие встречи на завтрак, обед и ужин, на которых все молчат. Ди вскоре обижается на нас и после сидит с Петрой, которая выглядит чуть лучше, даже практически не рыдает.

Я назло всем не ухожу со своего места (да и куда?), Владимир поступает также.

Посмотрим, кто кого.

К слову, я все-таки тренируюсь, но по своей системе, одна, без всяких придурков. И подобное кажется более эффективным.

Но… мне все время не по себе, и дело не в замкнутом пространстве. Не общаясь ни с кем, начинаешь медленно сходить с ума; даже Катрина сбегает от меня и обходит за километр, только заметив. Хотя к имени она привыкла и, по-моему, ей даже нравится быть «особенной».

Она хороший ребёнок, я люблю ее, не зная, за что.

Она для меня воспоминание, которое стёрли.

***

– У Влада из-за тебя куча проблем.

Ди непривычно хмурый, даже злой, странно его таким видеть.

Я замечаю, что он едва хромает. С чего вдруг?..

– Я солнца не видела уже месяц, у меня тоже проблемы, – бурчу в ответ, устало облокачиваясь о стену.

– Это серьезнее.

Когда закрываешь глаза – становится легче. Немного.

– Ты волнуешься… – Я не вижу, но уверена, что он кивает. – И что? Что надо сделать?

– Просто веди себя, как того требуют. Это не так сложно, правда, – я открываю глаза, когда альбинос морщится. Он кусает губы. Или…

– Ты дрался? – как не пытаюсь, волнение скрыть не удаётся.

Ди слабо, вымученно улыбается.

– Я страж. Мы всегда дерёмся, просто в этот раз немного жёстче. Идёт подготовка.

– Подготовка? К чему?

Он машет рукой:

– Неважно, Вась. У нас немного другие порядки, и те, кто не вписывается в систему, легко удаляются. Я не хочу, чтобы с тобой подобное произошло, подумай о…

Бам! – барабаны. Голова резко болит, причём в этот раз гораздо сильнее обычного; я хватаюсь за неё и мгновенно оседаю на пол, стараясь не зареветь.

Больно! Как же это больно!

Ди что-то кричит, но из-за этого было только хуже. В ушах пищит.

Проходит несколько минут, прежде чем это проходит.

– Вася, Вась?..

Я мычу в ответ, боясь нового приступа боли.

– Ты в порядке?

– Да.

Забавный факт: после того, как боль уходит, она перестаёт казаться невыносимой.

– Почему это происходит? Ди, почему?

– Я не…

– Правду. Говори правду.

Он смотрит, разворачивается и уходит.

***

Я не знаю, откуда появилась эта угнетающая обстановка, но она, как ни странно, угнетает.

Ещё один забавный факт: проблемы приходят неожиданно, как раз тогда, когда их не ждёшь.

Моё общение сузилось, и теперь я вовсе сама по себе. Ди игнорирует меня, Катрина пропадает в делах.

А мне делать нечего.

Поэтому приходится тренироваться целыми днями, чтобы хоть чем-то себя занять и не сойти с ума, окончательно.

Надо признать, я могла бы общаться с остальными будущими хранителями, но это – предательство принципов. А принципы – то, благодаря чему мы существуем.

К тому же, у нас взаимонейтральные отношения, которые нарушать никак не хочется.

Изредка мне сообщают о лекциях, которые я благополучно прогуливаю, и сообщать перестают.

Меня не существует для них, и это к лучшему.

***

Я думаю, что утро начнётся, как обычно. Но понятие обычно в моей жизни отсутствует.

– Вася! Вставай! – крик, который никак не хочет заглушаться. – Ты опоздала на час, понимаешь?!

Проходит пару секунд, прежде чем я понимаю, кому принадлежит голос, и тяжело поднимаюсь.

– Чего? – сонно произношу, потянувшись.

– Сегодня отъезд был, в дворец Весны, хранитель тебя подери… вставай!

Видеть и слышать Ди кричащим странно. И смешно.

Он до безумия похож на плюшевого мишку, когда злится.

– Да встаю я, – весело хмыкаю, спрыгивая с кровати, и тянусь за формой, как парень прерывает:

– Нет, в этот раз парадная.

Парадная – это такая же, только белая, – понимаю я, когда вижу свёрток с одеждой.

Ну, ещё воротник пониже и есть золотые полоски на руках.

Ди выходит, я одеваюсь, начинаю причесываться, как его терпение лопается.

Приходится завязать хвост, со спутанными волосами.

Мы идём молча, и тишина угнетает больше, чем что-либо ещё.

– Куда идём?

– Дворец Весны.

– Мило. Что это?

– Вам на лекциях рассказывали.

Я не могу дать характеристику диалогу, потому что он и есть такой – сухой, без эмоций, как будто речь о погоде.

– Как у тебя дела? – спрашиваю, желая поддержать разговор. Он мне жизненно необходим.

– Как… дела? – это удивленный тон. – Меня никто никогда не… Хорошо. В общем.

– В смысле «никто, никогда»? – я свожу брови. – Даже врачи?

– Врачи? Нет, – качает головой. – Стражей не лечат. Это… по-вашему, естественный отбор. Те, кто не умеют выживать, нам не нужны.

– То есть… даже… антисептик?

– До ста лет – нет.

Я давлюсь воздухом и кашляю, останавливаюсь, выпучиваю глаза.

– Ч-чего?!

– Что тебя удивило? – Он не останавливается, и мне приходится догонять.

– Сколько тебе лет?

Передо мной стоит двадцати восьмилетний парень, который говорит:

– Около… тысячи? Не знаю точно, надо в архиве глянуть.

Я, так и выкатив глаза, бормочу:

– Выглядишь… моложе. Лет на девятьсот… моложе.

– Я тогда ребёнком был, – усмехается Ди.

Да уж, столетний ребёнок.

– И год твоего рождения?..

– У нас немного другое летоисчисление, по вашим меркам это примерно 1019. Хранители времени замедляют наше старение.

– А Влад?

Ди качает головой.

– Он не совсем… В общем, там сложная история, но он младше меня, если посчитать.

– Расскажешь?

– Влад что-то вроде эксперимента хранителей. Они часто такое устраивают, но об этом позже, – он улыбается и, резко развернувшись, прикладывает руку к стене.

Дверь распахивается.

Меня ослепляет яркое солнце и… ветер, я чувствую ветер.

Никогда бы не подумала, что именно его мне не хватало. Не хватало ветра, не хватало свободы.

Из-за эйфории я не сразу понимаю, что то, что ослепляет, то, где мы находимся, – пустыня. Огромная, бездыханная и не такая жаркая, как изначально могло показаться.

– И что дальше, пешком? – хмыкаю я.

– Сейчас приедет Влад. Попытаешься сбежать – у меня есть полное право тебя вырубить, – альбинос мило улыбается. Я выдавливаю улыбку в ответ, далеко не милую.

Тут слышится громкий рёв мотора, и из-за горизонта показывается чёрная точка, увеличивающаяся в размерах.

Это огромная чёрная машина с огромными колёсами, – всё, что могу сказать. По-моему, усовершенствованный джип.

Я перевожу взгляд на Ди, задавая тому немой вопрос.

– Знакомься – единственное, к чему Влад питает тёплые чувства.

Я не уверена, что он шутит, несмотря на тон.

***

– Далеко ещё? – стону я с заднего сидения, где уже успела и посидеть, и поваляться, и даже постоять на голове.

– Ещё немного, потерпи, – отвечает Ди. Только он и отвечает, и разговаривает, Смазливое личико же всю дорогу молчит.

И бесит меня этим.

– Я есть хочу.

– Ты только что ела! – возмущается альбинос.

– И ещё хочу. Сладкого. Шоколад, пирожные, конфеты…

– Что это? Вид мяса? Овощи?

– Вкуснятина это, – заверяю я, убедительно покивав. – Разве вы не должны выполнять просьбы хранителя?

После недолгого молчания слышится:

– Ладно.

Я замечаю, что Влад качает головой, но ни слова не говорит.

Мы выезжаем на трассу, а через некоторое время тормозим на заправке, и я тут же порываюсь открыть дверь.

– Ты остаёшься в машине, – после безуспешной попытки слышится хмурый голос. – Ди, проследи за ней.

– Эй, он тоже хочет посмотреть на обычный магазин, – резво парируя я.

Ди подлавливает и активно кивает под все такой же неодобрительный взгляд.

В результате они сошлись на том, что за пару минут я никуда не денусь.

Быстро кидаю им вслед:

– Купите мне побольше пирожных.

Они выходят, некоторое время машу из окна ладошкой, а потом, когда фигуры скрываются в магазине, быстро перелезаю на передние сидения.

Наивные стражи.

Ключей нет, но на это и не рассчитываю.

Нужен какой-то тяжёлый предмет.

Я открываю подлокотник и ненадолго зависаю: он напичкан странным оружием, непохожим на обычное. Оставить меня с оружием в машине? Тьфу, будто только познакомились.

Верхнее похоже на автомат, но вместо патронов внизу прозрачная склянка с жёлтой жидкостью, слева и справа прикреплены дополнительные ручки, рычаги, несколько кнопок. Выглядит внушительно и… тяжело. То, что надо.

Автомат действительно оказывается тяжелее обычного. Настолько тяжелее, что я его еле поднимаю и с трудом подношу к окну.

Удар!

Не выходит, но машина визжит настолько громко, что я жмурюсь и едва удерживаюсь от желания зажать уши.

Выдыхаю – ещё удар!

Стекло разлетается на осколки, некоторые попадают в машину, больно ударяя по рукам, но большинство вылетают на улицу. Теперь счёт идёт на секунды.

Я пытаюсь аккуратно и быстро выскользнуть, но эти понятия взаимоисключают друг друга. В руку впиваются осколки, ногу пронзает стекло, я с глухим стуком валюсь на землю и, не давая себе отдышаться, подрываюсь и бегу вперёд.

Вперёд – это до первого столба, потому что на улицу выбегают Ди с Владом, явно злые.

Я прижимаюсь к столбу и аккуратно выглядываю. Надо словить момент, чтобы забежать в магазин, а там по-любому есть кто-то из нормальных людей.

Этот ужас закончится.

Если он умеет заканчиваться.

– Черт! – громко ругается Ди, запуская руку в белую копну волос. – Василиса блин.

А Влад… молча направляется в мою сторону.

Я тихо ругаюсь и быстро проскальзываю за чью-то машину, сажусь, облокачиваясь о колесо.

Становится почему-то страшно.

Если меня найдут – другого шанса сбежать может и не быть.

Я выжидаю момент, и, когда Смазливое личико отворачивается, со всей возможной скоростью бегу в магазин.

***

– Вам помочь, мэм? – серые глаза кассирши смотрят на меня.

Я упираюсь о стойку и произношу, все ещё волнуясь:

– Меня похитили. Пожалуйста, позвоните в полицию, они здесь.

Женщина сначала не верит, щурясь, смотрит на меня, а потом вдруг прикрывает рот рукой и кивает.

– Это те… о, Боже! Милая, подожди, сейчас я…

Она быстро хватается за телефон, но суровый голос ее останавливает:

– Не стоит.

Я судорожно вздыхаю и тут же перелезаю через стойку.

Женщину это не останавливает, и она ловко набирает номер.

– Ал?!..

Кассирша не заканчивает.

Закашлявшись. в ужасе распахнув глаза, она валится на землю. Из ее груди торчит кинжал.

Я тихо вскрикиваю, прикрыв рот руками.

Отступаю. Молча смотрю на Владимира, хватая ртом воздух.

Я перестаю бояться, страх уходит, и ненависть заполняет меня до краев.

Нельзя ненавидеть и бояться одновременно. Те, кто говорят обратное, недостаточно ненавидят.

Он убил ее. Он убил человека.

– Придурок, дебил, убийца! – самое скромное из того, что я кричу, швыряя в стража все, что попадётся под руку.

Когда ему в грудь прилетает касса, он не выдерживает и в два шага пересекает расстояние между нами.

Владимир прижимает меня к стене, и как я не пытаюсь его ударить, выходит только глупо дрыгать конечностями.

– Придурок! Ненавижу тебя и всех ваших! Ненавижу!

Он не реагирует, будто бы давая мне выговориться.

– Ненавижу-у! – не помню, в какой именно момент моя ненависть превращается в истерику, не помню, когда по щекам хлынули горячие, обжигающие слезы.

– Это урок. Все попытки сбежать стоят жизней невинных людей, и цена с каждым разом возрастает. Ты поняла?

Я всхлипываю, не оставляя попыток его ударить.

Перед глазами все ещё стоит застывшее в ужасе лицо женщины.

Возможно, у неё была семья, дети… возможно, ее ждали, а сейчас…

– Ты убил ее! Убил! – мой голос срывается, и я чувствую пустоту.

Нет.

Я вдруг просто отключаюсь, обмякая в его руках и сдаваясь.

А потом – специально долго не просыпаюсь.

Ни когда Ди зовёт меня в машине, ни когда Влад несет на руках, ни когда меня кладут на что-то мягкое и снова зовут.

Не хочу. И не буду.

Когда ты видишь это… человек умирает, забирая с собой частичку твоей души.

Как я узнаю позже, к насилию быстро привыкаешь, но первая боль остаётся навсегда.