Buch lesen: «******ный мир», Seite 5

XI

Белый зрачок застыл на месте точно так, как если бы слепой глаз не видел смысла двигаться и напрягаться. Тьма окутывала этот глаз, но он сопротивлялся, разрывал полотно и светил, чтобы Харон видел босые ноги и края рваного плаща.

Его рука лежала на коленях, а душа, похоже, – в пятках. Он неровно дышал, пытался остановить приступ, но что-то очень странное бурлило внутри и только собиралось раскалиться. Зеленые огоньки иногда пропадали на одно моргание, чтобы призраки не могли разглядеть агента на фоне крыльца самого зловещего дома в городке.

Харон засмеялся, и это было больше похоже на кашель тяжело больного старика. Он смеялся от того, что фонари погасли лет двадцать-тридцать назад (судя по внешнему виду), а Фокси совсем недавно грелся в их лучах. Возможно, его смешило то, что заказчик дела с привидениями оказался привидением, или то, что он заплатил правой рукой за портрет в профиль. Быть может, смешной была не мысль, а чувство. Чувство чего-то неизвестного, нового, будоражащего.

Харон встал со ступеней, и для этого он оперся на руку. Фокси спрыгнул следом. Забинтованный человек ничего не сказал своему спутнику, а просто подался в сторону дороги. Из-под плаща вырывались забинтованные ноги (сначала одна, а потом другая), рука была опущена в карман, а шляпа смотрела под ноги агенту, который решил вернуться домой.

– Уж лучше с охотниками обсуждать идеи, чем гоняться за призраками, – сказал Харон. Он ступал по сухим листьям, направляясь в сторону дома.

На улице бинты колыхались только тогда, когда они цеплялись за душный воздух и неприятные воспоминания о доме с «плачущими» портретами. Сырая земля старалась захватить стопы, оставить идущего на одном месте (наверное, от зависти, глядя, как все движутся дальше вместо того, чтобы лежать в виде ненужного комка грязи, под который, в придачу и вопреки поговоркам, течет вода).

Забинтованная нога принимала множество грязевых ванн до тех пор, пока не провалилась в бассейн с кучей дождя.

– Этого еще не хватало… – сказал забинтованный человек с тающей ногой.

Фокси выскочил из-за спины Харона и занес над головой острый хвост, как если бы солдату приказали охранять порох на корабле, и во время его дежурства за ящиком заскребла по полу крыса. Зверь закончил осмотр южной стороны дороги и перескочил внимание на северную. Там он и простоял, глядя на черную тропу, ведущую к городу с привидениями.

Харон остановился и осмотрел пропитанную дождевой водой ногу (точнее то, что от нее осталось). Бинты свисали до самого грунта (а затем еще на полшага вглубь, если бы лоскуты могли провалиться сквозь землю, чего, возможно страстно желал Харон в тот момент). Забинтованный человек вздохнул и продемонстрировал великолепную растяжку, согнув ногу. Наверное, он сделал это для того, чтобы сократить расстояние до глаз, в которых к тому моменту уже проснулось животворящее пламя. Оно (Флэйм), как и подобало эссенции такого рода, имело неестественный цвет (в данном случае зеленый, вероятно, в силу своей живительной силы). От размякшей стопы стал источаться пар, словно в ноге Харона закипел чайник. С каждым морганием конечность приобретала более приемлемую форму, пока наконец не приобрела форму стопы. Фокси раззевался, пока высматривал живые организмы на тропинке, по которой путники осуществляли один из самых наглых побегов.

«Надо было надевать сапоги… Кажется, я могу идти дальше», – подумал Фокси.

Они продолжили свой путь с сухими ногами. Еще пару минут спутники двигались с уверенностью, что идут нужным путем, которым, казалось, они и шли в этот кошмарный город. Казалось именно так, но оказалось, что Харон со своим молчаливым напарником вышли к черной (как уголь) улице со скрипящими калитками. Агент поначалу шел как ни в чем не бывало, но спустя дюжину морганий остановился и проанализировал своим творческим мышлением, где они очутились.

– Мы пришли в это место… Ну, почему именно сюда… Я же шел в другом направлении. Ладно, стоит попробовать еще раз.

Они развернулись и пошли единственным путем из городка. В спину им не подул ветер, но ударил скрип входной двери того дома, где недавно погибшие жители лили свои слезы на картинах давно умершего художника.

Лоскуты болтались только потому, что Харон болтал ногами и рукой, стремительно передвигаясь по слякоти. В темноте он не видел, куда ступает, но Фокси на этот раз шагал первым, чтобы принять все удары… Харон наступил в лужу через пять минут после того, как они начали свой поход. Они остановились, чтобы дать забинтованному человеку время для брани и восстановления (хотя ругань – это тоже своего рода регенерация, регенерация души). Прежде чем продолжить путь, Фокси обратился к луне, которая всегда привлекала его, возможно, представая перед ним в виде яркого мячика, который так хочется растерзать (жадно и свирепо). Луна, к слову, поменяла свое положение, и внезапно из-за спины переместилась вперед. Харон тоже это заметил, и его шаги стали еще быстрее (как у гнома, который возвращался в раздевалку за каской, перед этим вернувшись туда за перчатками, и которому еще предстояло вернуться домой за головой).

Фокси выбежал на улицу, которая начиналась после черной (как юмор Белого локона) тропы. Харон, возможно, обрадовался, ведь они вышли в какое-то другое темное место (нет, просто Харон плохо различает образы, и они на самом деле вышли на ту же самую улицу, что и в прошлый раз).

Забинтованный человек приподнял шляпу, чтобы поля больше не мешали ему лицезреть темную площадь со старыми фонарями и полуразрушенными домами (с разбитыми окнами и скрипучими порогами). Фокси узнал шорохи, доносящиеся с каждой гостиной. Это место просто запечатало их.

– Здорово. Здесь любят поиграть с гостями. А такие игры любят только одни существа. Такие же как отец Тишины. Наверно, сделаю его главным злодеем в своей книге.

XII

Ночь обнимала Харона и Фокси (это еще раз доказывает тот факт, что она не злее дня и утра, и что люди сами наполняют вещи смыслом: ночь темна, а темнота ОЗНАЧАЕТ зло, день светлый, а свет означает добро. Но, ответьте на простой вопрос: если ночь сменяется днем, то это и в правду похоже на борьбу? Неужели добро, идя ВОЙНОЙ на зло, остается добром? Тогда просто зло в светлом нападает на зло в темном, но никто из СОПЕРНИКОВ не может быть добром. Добро проявится тогда, когда прекратит войну и по-настоящему решит проблемы. День не воюет с ночью, они друг друга дополняют, так же, как и свет дополняет тень. А зло – это отнюдь не вампир, и ему плевать, насколько светло в твоей кожаной комнате), и не предпринимала никаких попыток испугать их. Харона беспокоили только исчезающие и возникающие из ниоткуда портреты.

Город изо всех сил пытался не шуметь. Покой лишь иногда нарушал скрип форточки (а Лили еще на что-то жаловалась в «слегка» потрепанном агентстве) или треск потолка под дырявой крышей. И эти звуки как летучие мыши стаей набрасывались на героев, слетаясь на треснувшую площадь. В каком-то из домов, похоже, делали перестановку, а где-то разбивали бутылки. На самом деле в мире происходит гораздо больше чертовщины, но когда ты гуляешь по мертвому городу, услышать жизнь хочется как никогда (но если в такие моменты ты ее слышишь, стоит задуматься, а не погулять ли где-нибудь в другом месте).

Харон ходил по тротуару то в одну, то в другую сторону, а Фокси чесал своим животом траву. Он подскочил и что-то буркнул по-собачьи, уставившись на Что-то позади Харона.

– Ну, здравствуй, котик, – сказал Харон.

Затем мумия повернулась к коту, чтобы присесть и протянуть ему лапу. Кот подал свою лапку в ответ, и я бы до сих пор удивлялся, как Фокси не отгрыз эту черно-белую лапку в приступе ревности, если бы я не знал, что… А, впрочем, забегать вперед нельзя.

– Да ты у нас такой вежливый, – Харон положил руку на голову котика и хорошенько потрепал его шерсть.

– Мя-я-я-у, – ответил собеседник.

– Что такое? – спросил Харон.

Кот вырвался из руки Харона и ринулся, как могло показаться, подальше от такой «ласки», но очень быстро бездомный остановился и посмотрел на волшебника (напоминаю, что у этого котика были слегка специфичные глаза, похожие на широко раскрытые человеческие органы зрения, от чего особо впечатлительные должны испытывать дискомфорт, наблюдая, как это животное поворачивается в их сторону). Харону повезло, что он повидал многое на свете, и простые стеклянные глаза (на фоне всего происходящего) не могли причинить увечья выпускнику академии Страйкхерта.

Кот промяукал и отбежал подальше. Там он снова обернулся.

– Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой? Ты что, не видишь, что я занят?

Кот перевел свой человеческий взгляд на Фокси, лежащего на траве, и подошел обратно к Харону. Зверек задрал голову и прямо в пламенные глаза мумии произнес:

– Мя-я-я-я-у!

– Чем? Ну… – остальное Харон проговорил себе под забинтованный нос. – Я тут вообще-то хожу кругами и не знаю, что делать дальше, а ты меня отвлекаешь… Ладно, так уж и быть, я посмотрю на то, что ты хочешь показать.

Пока Харон шел за котом и думал, куда в принципе способен уйти гипотетический кот (в том смысле, куда можно прийти, если продолжать идти за каким-нибудь котом?). Вскоре Харон обнаружил, что он размышляет, как очень умная собака, но такой комплимент выпускника академии магов не устроил.

Пока они шли по площади (и приближались они к любимому дому с привидениями), Харон испытывал странное чувство, будто на него кто-то глазеет со стороны. Ради интереса (ведь таким как Харон, по всеобщему мнению, движет только спортивный интерес и ничего еще) он осмотрел домики, что вырастали по дороге, и обнаружил в них то же, что и несколько часов назад.

Но тут Харон разрешил взгляду подняться чуть выше…

На одной крыше сидело что-то черное, и сложно было оценить его размеры, ведь ночная тьма имела свойство вводить в заблуждение тех, кто не обладает фонарем. На фоне звезд горели восемь красных огней, а вокруг них постепенно вырисовывались конечности. Одна пара, затем вторая… После этого третья… На четвертой Харон понял, что тварь не движется, и что, возможно это тень от дымохода. Но вот огни стали гореть сильнее, и агент уже не сомневался, что из темноты на него смотрит что-то размером с гаражную крышу. Взгляд этой твари приковал к себе всего Харона, и за те моргания, что существо смотрело на него, забинтованный человек не сумел сделать ровным счетом ничего (как бы сильно он не готовился к подобным ситуациям всю жизнь). Лапы этой твари оставались неподвижными, и Харон посчитал, что для такого пафоса нужны были бы крепкие и выносливые конечности.

На лапы он смотрел лишь боковым зрением, потому что центром вселенной по прежнему был рисунок разгорающихся звезд, которые в одно моргание превратились в ослепительный свет. Вспышка была такой же противной, как солнце, давящее на глаза по утру (на моргание он представил, что это просто напряженный сон, и что надо только посильнее зажмуриться, чтобы проснуться в ногах Тишины, и… Как ни странно, это помогло). Свет закончил наступление, лицо Харона утратило красные оттенки, а мертвый город снова заскрипел. Агент открыл глаза, и призраки, столпившиеся возле своих окон, увидели красный свет. В забинтованном человеке что-то изменилось, и на эту мысль наталкивали новые глаза, выглянувшие из-под шляпы.

Харон посмотрел на крышу, и никого там не обнаружил. Зато на земле он нашел кота, играющего с лоскутами.

– Эй-эй, дружок! Я тебя превращу в палку ветчины, и при том я еще подумаю, обоснованно ли будет делать это при помощи магии.

Кот оторвался от увлекательнейшего занятия на свете и снова побежал вперед.

– Я рад, что мы договорились.

Харон шел за котиком и смотрел в сторону той самой крыши, где что-то сверкнуло восьмью глазами. Агент смотрел туда, пока позволяла шея. Как и ожидалось, кот привел красноглазую мумию к полюбившемуся дому с самой дурной репутацией в дурном месте. Внимание с паука на крыше постепенно переходило на жутковатый дом.

– Ну, что ж, пора уже закончить это дело (пока у меня все дома).

С этими словами Харон зажег сигарету.

– Что ты так смотришь? – спросил он кота. – У меня тоже есть потребности.

– Мя-я-я-у…

– Понимаю тебя.

Очень скоро забинтованные пальцы пнули окурок, а на месте его падения вырос белый шипастый цветок (какие обычно дарят альвы на первом свидании). Харон переступил собственное творение и поднялся к двери, которую пытался разодрать котик. Зверь кинулся на кухню, как только они вошли. Харон вздохнул и зашагал вслед за кошкиной тенью, попутно осматривая достояние прошлого века.

В прихожей агент обнаружил деревянную лестницу с лакированными перилами. Харон узнал работу великого мастера Компромисса, когда посмотрел на готические узоры на дубовой материи. Экскурсию прервал внезапный хлопок за спиной. Рефлексы (которыми, по идее, не должна обладать мумия) и непроизвольное внимание заставили агента обернуться, дабы убедиться, что уличная дверь сошла с ума, ни с того ни с сего начав стучать по проему.

«Ну и ветер», – подумал Харон.

При свежем взгляде на прихожую что-то не дало покоя волшебнику. Что-то перемещалось у него за спиной на протяжение всего расследования. Агент заметил портрет на стене между лестницей и кухней. На картине изображался человек с хмурым лицом, и эту физиономию Харон узнал без труда.

– Ну, здравствуй, – сказал он. – Сегодня у тебя, значит, две ноги?

Мужчина на портрете хмурился и глядел на Харона (его, возможно, не устраивали красные зрачки мумии).

– Молчание и было ему ответом…

Харон понимал, что видит портрет здесь впервые, но он не позволял себе думать об этом, потому что подобные мысли препятствуют воображению и, следовательно, всякому чародейству.

Ободранные стены удавалось разглядеть только фрагментами (в тех местах, где светила растущая луна. В помещении была старенькая вытяжка, и это, пожалуй, единственное, что оставили черт-пойми-хозяева-строители во время ремонта (кто вообще решил, что здесь был затеян ремонт?). Харон случайно прислушался (он все-таки шел в темноте. Один. В такой момент голова ищет способы компенсировать нехватку информации и почему-то думает, что, усилив слух, все станет веселее). Он услышал звук и, скорее всего, сравнил его со стуком кухонного ножа по доске. «Похоже, тут и правда была кухня», – подумал он.

Агент почти прошел кухню, и тогда он прислушался к еще одному звуку, который прилетел откуда-то снаружи. Сперва забинтованный человек увидел, что входная дверь открыта. Затем он заметил, что по крыльцу кто-то поднимается и, кажется, собирается зайти в дом. Это все предвещало что-то нехорошее. Харон понял, что незваный гость не видит его, и затаился в Дальнем углу кухни (откуда прекрасно видно входную дверь и свет звезд).

Порог заскрипел, когда на нем показалось ТО САМОЕ черное существо, какое стояло за спиной Фалька. Наконец, оно показало себя (показало себя и тут же пропало из виду, зайдя за угол). Харон слышал, как это черное высокое существо идет прямо за стеной, и он мысленно мог представить, где в конкретный момент оно движется. Шаги прекратились, и агент сделал вывод, что стоит напротив него.

На этом все остановилось – Харон больше не знал, что происходит за стеной. Он позабыл кота. Ему было ни к чему вспоминать, кто он, и зачем пришел сюда. Нужно было только понять, что происходит в соседней комнате.

Появился другой стук (который Харон никогда не слышал и слышать не мог), и это вызвало морщины под шляпой. Харон сразу же заглянул под плащ, ведь нужно было понять, что так холодит грудную клетку. Кончики пальцев пульсировали впервые в жизни. Харон приложил руку к своей пустой оболочке и почувствовал биение СЕРДЦА. Вместе с этим он ощутил, как ослабла его хватка. Этот звук появился снова, но что-то с ним было не так. В глазах появилось какое-то помутнение, а комната стала намного глубже. Холод забрался еще и под язык. Забинтованному ЧЕЛОВЕКУ начало казаться, что он никогда так не ЖИЛ, но в то же время, что он от этого чувства умирает.

Рефлексию остановил стук ботинок. За стеной снова началось движение. Вот только на этот раз стук провалился, ушел куда-то в подвал. Харон стоял возле лестницы, ведущей на минус первый этаж, и в какой-то момент ему показалось, что где-то там в темноте, прямо перед скрипучими ступенями, пролетело ТО САМОЕ трупное лицо. Агент понял, что его долгом будет пойти вслед за незнакомцем, шастающем по дому. Харон спустился по лестнице, ожидая, что он придет в ловушку. К большому удивлению мумии он попался на уловку, но особых последствий за этим не было. Агент ЧУДЕСНЫМ образом спустился на лестничный пролет, находящийся над прихожей (словно мумия спускалась со второго этажа, а не в подвал). «Это какие-то защитные системы дома?» – подумал Харон.

На лестничной площадочке (там, где лестница второго этажа резким изгибом становилась лестницей первого этажа) висел еще один портрет. Харон подошел к нему и тут же узнал беременную гномиху, что, по виду, вынашивала ребенка гному (ну, традиционно), которого не было рядом (на картине). Домохозяйка так же хмурилась и смотрела на Харона (картины по непонятным причинам постоянно пилили его взглядом). В этом Харон распознавал непонятную ему агрессию (возможно, все эти люди злились на художника во время позирования, точно так же, как Харон злился на Фалька).

Что-то отвлекло агента, заставило на моргание опустить голову, чтобы избавиться от сожаления, которое раньше не закрадывалось в бесформенную душу холодной мумии. Это несильно помогло, и Харон решил напоследок взглянуть в глаза гномихи, которая, видимо, страдала при жизни. Вот красные глаза устремились на портрет, но встретили они скорее ужас, чем понимание. Изображение гномихи стало другим: она испуганно смотрела на входную дверь, словно увидела там что-то очень нехорошее. Харона это действительно «пронзило», но вместо того, чтобы восхищаться авторской задумкой, он развернулся так скоро, что его плащ едва не слетел с плеча.

У самой лестницы стоял кто-то. Звезды хорошо освещали кусочек пола, где находился усатый человек с трупным видом.

Кровь снова охладела.

– Эй! Кто ты? – спросил Харон и направился к бледному мужчине.

Человек не стал дожидаться агента и вышел за дверь. Харон бросился за ним, но стоило ему открыть дверь на улицу, как он оказался в прихожей, как если бы он вошел в дом с улицы, а не наоборот. Тогда Харон повернул обратно, но теперь, там, откуда он пришел, была улица, а не прихожая, и на крылечке случился ливень. Агент остановился в последний момент, и капли коснулись только края потрепанной шляпы.

– Лоскут мне в зад!

Мумия хлопнула дверью и заметила, что в комнате слева зажгли свечи. Она вошла в помещение, где ее встретили гости. Посреди гостиной поставили узорчатый стол, за которым собрались старые знакомые агента. Харон не хотел даже обращать на них внимание, но трудно делать это, когда ты видишь, как двенадцать картин сидят за столом и празднуют твое помешательство.

Забинтованный человек подошел к каждому изображению, чтобы заглянуть в глаза людей на портретах, и на этот раз все они отказывались смотреть в ответ.

– Что с вами стало? – спросил он. – Что вы хотите мне сказать!?

Харон услышал стук. Оказалось, что в комнате есть дверь, через которую кто-то вежливо просил войти. Харон боковым зрением обнаружил что-то странное, и оказалось, что люди на портретах снова выглядели испуганными и смотрели в ту сторону, откуда доносился стук (Харон решил, что больше не хочет смотреть на портреты).

В дверь постучали еще несколько раз. Харон просто стоял возле стола с картинами и ждал, что произойдет в следующее моргание. Стук прекратился. Все они остались в темноте и тишине, но люди на картинах по-прежнему смотрели на дверь. Харон успел вздохнуть, прежде чем кто-то попытался разнести дверь в щепки. Стук был гораздо сильнее, словно кому-то было необходимо любой ценой попасть на пиршество. Харон завис на время, прислушался к частому сердцебиению, а затем он приказал трясущимся ногам привести его к двери. По короткой дороге агент провел рукой от плеча до пояса, но никакой сумки не появилось. Харон поднес трясущуюся руку к двери и открыл ее с фурнитуры, после чего агент слабо помнил происходящее.

На пороге стоял забинтованный однорукий человек в пальто – такой же как Харон – только с кровавым пятном на полгруди. Сначала он подумал, что перед ним зеркало, но холст выдали льняные волокна, по которым, впрочем, бежала материальная алая смола. «Кровь. Кровь. Кровь, кровь, кровь-кровь-кровь», – услышал внутри себя Харон. Ему пришлось захлопнуть дверь и с широкими красными глазами попятиться назад в ожидании, что его смерть вот-вот войдет.

Мумия решила вообще выйти из комнаты. Он затопал по полу, услышал шлепки по воде и посмотрел под ноги, обнаружив лужу теплой крови. Харон представил, какое зрелище развернулось у него за спиной, он обернулся, и перед ним предстали портреты, измазанные в красной краске. Ни на одной из картин не было изображено человека с головой на плечах.

Харон почувствовал ЗАПАХ, и к его великому ужасу первым запахом в жизни стал запах сырого мяса. Забинтованный человек растерялся на какое-то время, но вскоре вспомнил про фигуру за дверью. Он вышел с кухни и направился к подвалу, продолжая слышать мерзкий запах. Ступни стали мерзнуть и прилипать к доскам, оставляя на поверхности красные следы. Это ощущение преследовало его и в прихожей, и на кухне. У лестницы Харону стало плохо, и он понял, что сейчас спустится в подвал довольно болезненным, но эффективным способом.

***

БЕЗЫМЯННЫЙ открыл глаза спустя время, которое было известно только Великой вселенной. Он почувствовал, что воздух имеет странный вкус (а еще он был очень темным). Со временем красные глаза привыкли к мраку, но воздух по-прежнему оставался неприятным. Он поводил рукой везде, где могла лежать шляпа, но ее нигде не было. Безымянный попытался встать (и сделать это удалось так же быстро, как гномам удается растрачивать состояние предков, т.е. очень быстро). Он сделал шаг, попробовав упасть вперед и подставить ногу, затем еще один, и еще. Он шел туда, потому что воздух был странным. Холодок вел его за собой. Спустя пару шагов память начала восстанавливаться.

Сперва Безымянный вспомнил черноволосую девушку в белом халате. Он буквально видел ее перед собой: она вела его вперед – во тьме и… ТИШИНЕ. Девушка растворилась в воздухе, превратившись в прохладный поток. Безымянный вспомнил маленькую девочку с черными ботиночками. Девочка бегала вокруг него, пока он сидел в каком-то кресле, но этого не было слышно, ведь Безымянный сам приказал ей не издавать ни единого звука. Сама девочка тоже возникла в деформированной голове, после чего растворилась, и на ее месте появилась уже девушка. У нее была седая прядь волос, а еще она генерировала вино в бокале, просто водя пальцем вокруг него. Эта девушка тоже растворилась, и на ее месте появился низкий усатый мужчина, напоминающий какого-то толстого зверя с плавниками. Следом всплыли образы картин (священник, мужчина с ящеркой, одинокая альвийка-невеста, охотник с ружьем, беременная гномиха в свадебном платье, девочка с плюшевой куклой, мужчина с гробами, безногий на костылях, старушка в кресле качалке, гном в смокинге (как у жениха), мужчина в черном халате и семья из трех человек). Наконец, Безымянный вспомнил имена. Он прошептал: «Фокси, Харон, Паппетир, Лили…»

Харон остановился и посмотрел назад, пытаясь найти возле себя постоянного спутника. Его красные глаза попытались осветить комнату, а когда это не вышло, волшебник похлопал себя по голове. В этот момент его рука нащупала серьезную вмятину на макушке. По первичной оценке, пострадала где-то треть головы, и это объясняло дичайшую боль в висках и в затылке (хотя, нет, это вызывало больше вопросов). Харон захотел выйти на улицу, потому что он не мог поверить, что потерял своего Фокси. Он вернулся на лестницу, которая его чуть не убила, побежал по ней, но в самом конце ударился лысиной. Харон задрал голову и увидел, что лестница ведет в потолок, и что наверху нет никаких люков или проемов (как будто он пробыл без сознания так долго, что потолок успел срастись).

Харон вспомнил, что искал подвал, и что кот хотел ему что-то показать. Он также вспомнил, что чувствует, как поток воздуха ведет его к тому месту, где агент нашел дневник. Забинтованный человек подошел к шкафу, ни разу не ударившись о столбы в темноте. У него была одна рука, но заклинание левитации сработало, хоть и не позволило оторвать шкаф высоко от пола. Спустя пару морганий перед агентом появился банально спрятанный вход в чье-то логово.