Бесконечный сон Эндимиона

«На неповиновение законным требованиям, сотрудники силовых ведомств вправе открыть по вам огонь».

Громкоговорители, облепившие собой столбы у тротуаров, не умолкали вот уже как несколько часов с начала восстания. Женский роботизированный голос, больше напоминающий скрежет по металлу, нежели звук, произведенный человеческими связками, дополнялся глухими взрывами гранат и непрекращающейся сиреной, доносящимися с главной площади города. Двое юношей, сидящие на каменной плитке в узком переулке, переводили дыхание. Обоим – не больше двадцати лет. В длинных парках, они молча передавали друг другу половинку лимона, поочередно откусывая и тщательно пережевывая цедру кислого плода.

– Под слезоточивый газ попал?

Молодой человек, сморщив лицо, отдал лимон своему собеседнику.

– Да, я двигался в конце колонны с севера города к центральной площади. На мостовой нас встретила шеренга жандармов. Думали, что прорвем их строй, нас было в разы больше. Но только мы приблизились к ним – они открыли огонь. Сначала я подумал, что на поражение, но оказалось, что нас обстреляли слезоточивыми гранатами. Многие начали в панике разбредаться, проскальзывая в улочки меж домов. В неразберихе я упал на дорогу, еле сумев отползти в сторону, чтобы меня не растоптали. Сейчас, наверное, когда бунт охватил все районы, они стреляют на поражение. Никола. – юноша подал руку своему собеседнику.

– Микхэаль. Ты был с самого начала шествия?

– Да, мы были в одной из двух колонн. Насколько я знаю, вторая шла с юга. Должны были встретиться у городской мэрии. Как жжется. – Никола, выругавшись, выдавил лимонный сок себе в рот, после чего достал бутылку с водой из кармана парки и облил лицо ее содержимым, стараясь промыть покрасневшие глаза. – Я не знаю, что стало с теми, кто был в первых рядах нашего шествия, но… – лицо юноши побелело, будто бы он вновь пережил увиденное. – может быть это из-за газа, я же ничего толком не видел, глаза с трудом открывал, а может они подмешивают чего в него, что вызывает отвратительные галлюцинации. Просто мне показалось, что тех, кто не смог вовремя унести от них ноги, жандармы…

– Ели.

Никола кивнул, набрав воды в рот и выплюнув ее. – ты тоже это видел?

– Да.

– Я как увидел это, так сразу вскочил на ноги и побежал оттуда, что было прыти. Повезло, что они меня своей дичью не выбрали. Потом, переводя дыхание в переулке, подумал, что причудилось, да и криков я особо не слышал. А ты где подобное увидел, Микхаэль?

– Мы с друзьями стояли на перекрестке в паре километров от западного въезда в город, в руках у нас транспаранты были. Мы и не заметили, как они к нам подошли со спины. А потом бах-бах. – Микхэль сложил свою ладонь в пистолет и показал ей выстрелы. – Всех перебили. По мне промазали, только куртку порвали. Бежать там особо некуда было, поэтому я спрятался в переулке подобном этому. Видел, как эти мрази подошли к телам моих друзей, сняли свои шлемы и начали вгрызаться в их в кожу, отрывая ее. Как псы цепные. – юноша взял бутылку из рук Николы и осушил ее до дна за один глоток. – Я никогда не видел их без шлемов до этого. У них лиц нет. Просто рот с клыками. Меня от этой картины чуть не стошнило. Мне тоже повезло, что они меня не услышали, я тихо вышел на соседнюю улицу и побежал, куда глаза глядят.

«Разойдитесь по домам, отправляйтесь к тентам и укройтесь в своих жилых местах. Не покидайте район тентов до последующих объявлений мэрии. Соблюдайте комендантский час. Не перечьте сотрудникам силовых ведомств».

– Ну что же, – Микхаэль встал с тротуара, подал руку Николе и помог ему подняться на ноги. – если итоговая точка собрания что у протестующих, что у властей – это центр города, пойдем к площади. Выбор у нас не велик.

* * *

Чем ближе к центральной площади подходили Микхаэль и Никола, тем пунцовее становились кирпичи и камни улиц, сменяющихся одна за другой: дома, дороги – на всем были кровавые печати, запечатлевшие следы силового подавления протеста. Изуродованные трупы бунтующих, многие из которых потеряли свои конечности, что стали обедом стражей правопорядка, застилали собой всю доступную дорогу, из-за чего юношам приходилось идти прямо по убитым. Спустя еще несколько поворотов к алым лужам добавились черные густые ручьи, а тела протестующих теперь соседствовали с телами жандармов, чье вооружение было украдено одолевшими их горожанами. Шум, состоящий из грохота от взрывов, заикающейся сирены и гула из тысячи сливающихся воедино голосов, нарастал в геометрической прогрессии, в какой-то момент заглушив собой повторяющие одни и те же фразы по кругу громкоговорители. Обогнув двухэтажное здание, раньше являющееся одним из сотни ничем друга от друга неотличимых государственных магазинов радиоприемников и телевизоров, а ныне разгромленное повстанцами, Никола и Микхаэль столкнулись с девушкой, вышедшей из соседнего переулка. Одетая в полосатый свитер, юбку чуть выше колена и лоферы, в руках она держала транспарант с надписью: «Смерть коровам».

– Вы тоже идете в центр? – Девушке приходилось кричать, дабы ее слова могли быть услышанными. Услышав «да» от юношей, она продолжила – Вы не будете против, если я пойду с вами? Мое имя Мадлен.

– Тебе тоже уже не впервой быть в рядах сопротивления? – Микхаэль указал пальцем на транспарант.

Мадлен молча ответила кивком. Компания, теперь состоящая из трех человек, продолжила свой путь к центральной площади – единственному месту во всем городе, где сейчас кипела жизнь. Убитых на дорогах становилось все больше, а Микхаэль, Никола и Мадлен не обронили ни слова, каждый погруженный в собственные мысли в поисках ответа на вопрос: «Чем закончится сегодняшняя ночь?». Лишь единожды за всю дорогу послышались слова Николы, что остановился и поднял глаза к небу: «Сегодня очень необычная Луна». На удивление расслышав эти четыре слова сквозь зычный гам, Микхаэль и Мадлен замерли, впервые за все время восстания обратившись взором к небесному диску. Полнолуние, уже несколько ночей подряд встречавшее всех горожан белоснежным бельмом на угольном небосводе, сегодня будто бы ожило, отреагировав на события, охватившие город, за которыми оно чутко наблюдало. Спутник то увеличивался в размерах, то вновь уменьшался, поддаваясь некоему ритму, известному лишь ему одному. Словно реголитовое сердце, выставленное на показ из вспоротой груди существа, что скрыто под покровом ночи, оно пульсировало, подпитываемое горячей кровью, разливающейся по мощеным дорогам.

До главной площади оставалось всего несколько поворотов. Молодые люди сбавляли шаг, переглядывания выдавали плохо скрываемое волнение. Перед зигзагообразным закоулком, выход из которого вел на площадь, Никола, Мадлен и Микхаэль остановились. Шум, прежде сливающийся в единую кашу, теперь стал более отчетливым – слышались выстрелы из помповых ружей, взрывы гранат и обрывки криков протестующих. Судя по последним, горожане брали вверх над сотрудниками силовых ведомств, поддерживая и координируя друг друга лозунгами «Давите скотов» и «Не дайте этой сволочи уйти безнаказанной». Трое юных протестующих медлили, осознавая, что, пройдя закоулок и выйдя к центральному зданию мэрии, пути назад уже не будет. А какие последствия их могут ждать там, где прямо сейчас разворачивалось финальное сражение, оставалось загадкой. Инициативу взял в свои руки Микхаэль. Выдохнув, он зашел в проулок, после чего развернулся к Николе и Мадлен.

– Что же, был рад с вами познакомиться. Надеюсь, это не наша последняя встреча. Все дороги ведут к сердцу города, поэтому что медли, что не медли – отсидеться не получится в любом случае. – подойдя обратно к своим компаньонам, он взял их за руки. – Ну что же, С Богом, ведь сейчас он должен быть на нашей стороне. А если это не так. – Микхэль взглянул на луну, которая успела разрастить до ранее невиданных габаритов, из-за чего создавалось впечатление, что заберись на крышу и протяни руку – и тебе удастся коснуться холодного грунта. – то тогда и гори оно все огнем.

* * *

Главная площадь была подобна огромному костру. На кольцевой мостовой, в центре которой находилось здание мэрии, тут и там стояли баррикады, возле которых лежали трупы. Протестующие давили массой, и это имело успех – некоторые из них успели взять в свои руки оружие, забранное у убитых жандармов. Горожане взяли в кольцо остатки полицейских, скрытых за шипастыми щитами и обороняющих последний оплот власть имущих – мэрию, пожираемую языками пламени. Толпа обратилась в единое хищное существо, чьей добычей выступало административное здание, в забаррикадированные окна которого летел один коктейль молотова за другим, не давая затухнуть загнанной в угол дичи. Все былые притеснения, расправы и репрессии по итогу преобразовались в убийственную пулю, выпущенную из револьвера, находящегося в руках чиновников. Но на этот раз пистолет был направлен не в сторону угнетенных, а в их же собственный висок. На глазах Микхаэля, Николы и Мадлен основание одной из горгулий, высившихся на крыше здания, пошло трещиной, после чего скульптура в свободном полете упала на жандармов, отправив на тот свет под радостные возгласы бунтовщиков сразу несколько сотрудников силовых ведомств. Город, до этого проводящий ночи в полной тишине под контролем полиции государства, скинул былые оковы, предавшись взрывному карнавалу на костях.

Из первых рядов толпы возвысился силуэт: мужчина, в руках которого виднелся мегафон. Толпа утихла, а по площади волной прокатился громоподобный голос, перекрывающий своей громкостью визг сирены.

– Сегодня, мои братья и сестры, происходит исторический момент, который сулит всем перемены, доселе невиданные человечеством! Мое имя – Адапа, я заложил первый камень в фундамент этого города. И кто бы мог подумать, что когда-то процветающая земля обратится в гниющее болото, а былое свободолюбие станет не основополагающим элементом гражданской доктрины, а преступлением, карающимся смертью от безлицых охранников режима! Но сегодня, этой ночью, – Адапа указал пальцем на небо, чье полотно уже практически полностью застилал грунт луны. – Луна, что стала предзнаменованием грядущих изменений несколько дней назад, теперь являет собой знамя революции, знамя нашей победы, знамя освобождения от былых кандалов, надетых на нас преступниками! То, что должно было произойти тридцать лет назад, произойдет сегодня! Нет бессмысленной войне, развязывающей руки тем, кто прямо сейчас за моей спиной бегает подобно муравьям в горящем муравейнике! Нет беззаконию! Что это преступное государство сможет противопоставить тем, кого ведет дух свободы, поддерживаемый небесным светилом? Вперед, граждане!

Овации. Толпа оживилась, первые ряды пошли вперед и вступили в бой с остатками жандармов. Микхаэль, Никола и Мадлен во время речи Адапы отошли к баррикаде, стоящей возле разрушенного района тентов. Взобравшись на нее, Мадлен и Микхаэль внимательно внимали словам градооснователя. Никола же все это время завороженно смотрел на луну. На ней можно было разглядеть каждый кратер и неровность, а свечение, что ранее освещало лишь небосвод, отдавая земле крохи своего излучения, теперь спадало на город, озаряя его подобно солнцу. Когда протестующие двинулись вперед к зданию мэрии, Мадлен и Микхаэль думали пойти с ними же, не забыв и про Николу, но попытки растормошить его не увенчались успехом. Решив оставить юношу, Мадлен проговорила ему, в какой стороне их искать, но реакции не последовало. Вместо этого он ткнул пальцем в небо, приковав все внимание своих приятелей к живому спутнику. Никола продолжал смотреть на шапку реголита, подмечая в своей голове каждое изменение. Вот луна начала пульсировать, вновь меняя свои размеры, но в отличие от предыдущего раза, сейчас она пошла на убыль. Практически скрывшись на небосклоне, спутник обратился в маленькую сияющую точку, ничем не отличимую от любой другой звезды. Но в момент, когда бунтовщики прорвали оцепление жандармов и смогли попасть внутрь, былая точка взорвалась светом, который молниеносно начал пожирать черное полотно, обращая его в ослепляющий океан. Смотреть становилось все сложнее, всепоглощающий свет становился все ярче, обжигая глаза. В это мгновение фасад здания мэрии пошел трещинами, с него осыпались былые безвкусные украшения из драгоценных металлов и камней, оголяя серый бетон. На небосводе появилась еще одна точка. Затем две. А после – целая россыпь. Никола успел сосчитать их, проговорив итоговую цифру вслух.

– Их пятьдесят. – Щурясь, он из последних сил старался не отводить взгляда от слепящего небосвода. – это…

– Звезды. Луна – прародительница звезд. – Сказав это, Мадлен закрыла глаза.

Здание мэрии с грохотом рухнуло, накрыв под завалами и жандармов, и мятежников. А после – звук ударной волны и свет, застлавший собой все вокруг.

Часть I

Она идет в ночи во всей красе.

Движение теней, что въелось в наши лица,

Сегодня станет колыбелью…

Как обет,

Подписанный на ленте пленочных кассет.

I

– Не волнуйтесь, я сам справлюсь.

Стоя у открытой задней двери автомобиля, я с трудом вытягиваю обшитый голубой тканью чемодан, что сопровождал меня всю дорогу на соседнем месте. Стараясь быть максимально аккуратным, я все же в последний момент роняю его на пыльную дорогу. Водитель, все это время внимательно следивший в зеркало заднего вида за борьбой моего хлипкого тела и силы притяжения, предлагает свою помощь. Не знаю, откуда произрастала природа его благожелательности – воспитание или же щедрые чаевые, которые я передал ему в ладонь перед тем как покинуть фаэтон, но я вновь отказываюсь, стараясь донести жестами в боковое зеркало автомобиля, что для помощи уже поздно, а роль моего кучера для него давно окончена – точно по остановке счетчика такси. По всей видимости, разгадав посыл моей пантомимы, водитель удаляется, оставляя меня закашливаться в клубах выхлопных газов.

Присев на злополучный чемодан, я оглядываю место своего прибытия. Пустой двор с границами, очерченными двухэтажным бетонным зданием кольцевидной формы, чей фасад накрыт поредевшей строительной сеткой. В окружность постройки вклинен семиэтажный кирпичный дом, чьи стены уже как несколько десятилетий потеряли свой первичный блеск, а о былой фешенебельности напоминает лишь заляпанная вывеска «отель Пьяный корабль» и горельефы над каждым окном. Выполненные рукой мастера, рельефы, по всей видимости, доносят до гостей двора краткую справку о происходящем за каждым из окон: на одном несколько джентльменов в смокингах сидят за столиком и играют в преферанс, на другом изображен мужчина ближневосточной внешности, ноги которого обхватывают две обнаженные женщины, третья же подносит к его рту кальянный мундштук. Но больше всего меня заинтересовало изображение, находящиеся над окном седьмого этажа – единственного на своем ярусе, являющимся фронтоном. Скульптура, что высилась над ним, была выполненной в технике контррельефа. Это, должно быть, когда-то было Луной с женским лицом, но сейчас из-за протекающей крыши на углубленном диске едва читались человеческие черты – скорее кляксы, небрежно нанесенные декоративной косметикой.

Встав на ноги, я поднял с тротуарной плитки чемодан и отправился внутрь отеля. Распахнув входные двери, я протиснулся в узкий коридор. Половицы скрипели под ногами, а путь мне освещали заляпанные лампы, находящиеся параллельно друг от друга на обеих стенах. Выйдя в небольшую комнату с административной стойкой, я положил свою ношу подле себя и позвонил в золотой колокольчик, приветливо подмигивающий отраженными огнями ламп. Из двери, находящейся за стойкой, послышался неразборчивый бубнеж, после чего она отварилась и передо мной возник крупный мужчина преклонных лет, чье лицо напоминало печеное яблоко – настолько оно было испещрено морщинами, некоторые из которых были так глубоки, что больше напоминали боевые шрамы. Впалые глаза, теряющиеся за густыми бровями цвета древесного угля, нубийский нос, обилие старческих пятен, усеявших собой каждый сантиметр обвисшей кожи – этот человек явно прожил на земле срок, превышающий типичные двузначные числа, свойственные венцам творения Господня. Отряхиваясь, он не сразу разглядел меня – судя по всему, его глазам уже давно не был привычен вид человека из нездешних мест, поэтому изначально, вглядываясь в меня как в неодушевленный предмет, должно быть, ему думалось, что я галлюцинация, возникшая у него из-за нехватки солнечного света. Тщетно прождав реакции от портье, я решил нарушить молчание, оповестив его, что мне нужен номер.

Простояв еще несколько секунд как истукан, портье проморгался и улыбнулся, ослепив меня золотыми зубами.

– Мсье, наше заведение всегда радо новым посетителям. Многие считают, что мы давно закрыты. Думаю, что это связано с нашим местоположением… Если не секрет, где вы разузнали о «Пьяном корабле»?

– У любовника Верлена.

Портье рассмеялся, одарив мое лицо каплями слюны, после чего начал рыскать по ящикам шкафа, расположенного за его спиной. На нем был красный пиджак и такого же цвета брюки. Былую яркость одежда давно уже потеряла, а ее возраст выдавали протертые рукава и общий замусоленный вид.

– Знаете, ведь когда-то мы были процветающим местом. Какие люди у нас останавливались, боже мой… Бомонд, высший свет интеллигенции. Музыка не смолкала, а женщины, чьи шеи были покрыты огромными изумрудами одаривали меня такими улыбками, которых в нынешних реалиях не найти ни в одной наследнице крови Минохи. Да, люди уже нынче не те. Потеряли былой задор, былую жажду жизни, жажду наслаждений. А ведь в былые времена в «Пьяном корабле» разыгрывались настоящие драмы… Ох, друг, не местечковые, нет. Обычных людей здесь не было отродясь, лишь избранные. Да что уж говорить, я и сам оказывался в таких авантюрах, что расскажи я вам о них сейчас, вы примете меня за сумасшедшего. А это, мой юный друг, чистая правда – от первой буквы до последней. Вот, например, лет пятьдесят назад, когда меня еще не поела моль, а в зеркале меня приветствовал статный юноша, а не забытый практическими всеми старик…

Слушая изнурительную тираду о негодности современных представителей Homo Sapiens, я ждал, когда же портье соизволит найти журнал регистрации посетителей. Его речи все продолжались, а в момент, когда он упомянул нахождение Грейс Келли в одном из номеров в былые времена и их общие проделки в постели, его слова и вовсе скатились в фантасмагорические тернии, из-за чего я и вправду согласился с предыдущим предупреждением портье и задумался о ментальном состоянии старика. Казалось, что на деле я попал не в отель, а в заброшенное здание психбольницы, где местный обездоленный нашел свой приют, решив примерить на себя амплуа швейцара, разыгрывая спектакль для случайно наткнувшихся на это богом забытое место бродяг. Наконец, громко положа на стол пыльный фолиант, портье раскрыл его, начав пролистывать листы, которые от небрежных прикосновений, хрустя, рассыпались мелкой бумажной трухой. Дойдя до почти последней страницы, старик начал водить пальцем по чернилам, будто считывая давно утерянные воспоминания, что, подобно неожиданно найденным фрагментам пазла, довершали и делали ясными картинки из былых времен, о которых он распинался несколько минут назад. Завершив сей ритуал, старик поднял на меня глаза, вновь наградил золотой улыбкой и вручил изогнутую ручку, которую ему удалось, чертыхаясь, выудить из кармана своего бледно-красного одеяния. Крутанув книгу, он медленно пододвинул ее ко мне.

На пожелтевших страницах присутствовали лишь цифры, выведенные разными почерками в отдельной графе. Не осознав, что от меня требуется, я спросил, в каком месте нужно внести свои данные. Портье постучал морщинистым пальцем по графе, где в самом низу оставалось немного места.

– А куда записать свое имя?

– Ох, мсье, мне требуется лишь ваше число.

– Число?

– Да, ваше число.

Не захотев расспрашивать подробнее, тем самым подталкивая моего пожилого собеседника к очередным длительными монологам, я вписал цифру семнадцать, после чего развернул книгу к швейцару, вложив в нее ручку. Взяв фолиант в руки, он пристально вгляделся в две цифры.

– День вашего рождения, не так ли?

Я кивнул. Старик, прищуриваясь, оглядел меня с ног до головы.

– Ну какие же семнадцать, мой юный друг, первая цифра здесь явно лишняя.

Положив книгу на столик, он аккуратно зачеркнул единицу, после чего продемонстрировал мне плод своих трудов.

– Другое дело. Значит, вы сущность сильная, я бы сказал великая. – ухмыльнувшись, он показал пальцем на потолок. – если вы один из тех, кто в ответе за мировой порядок, то для меня бы было делом чести учинить расправу над вами прямо на месте.

Увидев мою растерянность, портье рассмеялся.

– Да что же вы, друг. Вы слишком юны для таких вещей, быть может, вы наш спаситель и будущий мученик. – подозвав меня рукой к себе поближе, старик обхватил моё плечо, начав шептать на манер мантры. – возможно, найдя покой для своей неприкаянной души, вы даруете мир и поднебесной, что является домом для всех нас.

Отпустив мое плечо, портье просиял, похлопав меня по спине.

– И я надеюсь, что отель «Пьяный корабль» поспособствует во всех ваших начинаниях!

Открыв дверцу одного из шкафов, швейцар подал мне ключ, на деревянном брелоке которого была выведена цифра моего номера. Перевесившись через стойку, он впервые одарил мой чемодан своим вниманием. Портье поднял на меня взгляд, а на его лице заиграла ребяческая ухмылка, из-за чего с виду он помолодел на десяток лет.

– Ох, вы с вещами. Ничего, сейчас я позову нашего коридорного.

Ритмично ударяя по золотому колокольчику, он не сводил с меня своего взгляда, словно ожидая от меня ответной реакции. В момент его палец завис над кнопкой. Послышалось легкое шуршание, затем – звук разгоняющихся шестеренок. Над дверным проемом по правую руку от меня зажглась лампа, озарив светом лестницу на второй этаж, ступени которой были накрыты бордовым ковром. У уходящего под углом потолка виднелись зубчатые колеса, между которыми были протянуты резиновые ремни. Механизм продолжал свою работу, время от времени зажевывая ремень, из-за чего весь процесс останавливался, но, не сумев поглотить свою добычу, шестеренки отрыгивали резиновую дичь, давая ей возможность вновь двигаться вперед. Во мраке лестницы появился человеческий силуэт, чьи руки и ноги свисали над землей, шатаясь из стороны в сторону. По приближению стали заметны нити, закрепленные на движущихся ремнях.

Марионетка остановилась у порога фойе. Одетая в миниатюрную копию костюма швейцара, она, свисая в своих кандалах, безмолвно глядела на меня огромными не моргающими глазами, выведенными краской на деревянной голове. На темечеке куклы небрежно лежала плоская красная шапочка.

Старик вышел из-за административной стойки и подошел к кукле, по-отечески приобняв ее.

– Наша гордость. Беллбой Алектрион. Ну же, поприветствуй гостя.

Вновь шуршание, марионетку начало трясти из стороны в сторону, из-за чего шапочка улетела прочь, планируя упав за стойку. Чертыхаясь, старик побежал за головным убором, не забыв перед этим дать подзатыльник трясущемуся в конвульсиях деревянному коллеге. Постепенно движения куклы становились менее хаотичными, покуда она не выровняла осанку и медленно отсалютовала мне отсутствующим аксессуаром коридорного.

Портье похлопал меня по спине, подойдя из-за спины, от чего я дернулся. Подумав, что моя реакция связана не с его внезапным появлением за моей спиной, а с шоу, устроенным марионеткой, старик разразился хохотом.

– Ну вот о чем я и говорил. Люди уже не те. Боятся мальчишки. Алектрион – портье обратился к кукле, что теперь вновь безжизненно висела на нитях – постарайся в следующий раз не пугать наших и так редких посетителей своей зарядкой. Проводи ее до своего публичного появления. – старик закинул руку мне на плечо и вновь отправился по тропам ностальгии. – Помню, в свое время дети из округи сбегались в наш отель и просили, чтобы Алектрион поплясал перед ними. За уши не оттянуть было. Приходилось даже пропускать их на этажи выше, чтобы не мешали принимать новых клиентов. Как же они его любили… Или вот, в шестьдесят пятом году мы как-то вместе с этим негодником принимали одну графиню из северной Африки…

Не вслушиваясь в слова портье, я наблюдал за безвольно висевшей куклой с мертвецким взором, словно ожидая подловить её на мимолетном моргании или дрогнувшей мимической мышце. Но нет, ничего. До меня доносились обрывки из монолога портье о знаменитой вечеринке шестьдесят пятого года в «Пьяном Корабле», о которой, по его словам, стоит написать, как минимум несколько остросюжетных романов. Суть была в следующем: пока Алектрион танцевал на столе, взяв на себя все внимание публики, среди которой были как и представители голубой крови, так и люди, нажившие свои состояния посредством организованной преступности, молодому портье удалось уединиться в туалетной кабинке вместе с графиней, главной героиней его рассказа, и оставить сей факт незаметным для ее мужа. Меня вновь посетила мысль, все ли в порядке с психическим здоровьем моего собеседника, а на языке так и крутилось замечание, что Грейс Келли, о которой он рассказывал ранее, являла собой не одну из самых известных актрис Голливуда, а бревно с вырезанным на коре портретом десятой княгини Монако, плодом страстной любви с которой у портье стал свисающий подобно висельнику Алектрион. Все же мне было сложно поверить в сексуальную связь между портье захудалой гостиницы и мировой знаменитости.

– Эх, Арес-Арес, где же твой былой пыл… Ох! – швейцар вытер руку об брюки, подав ее мне. – Мое имя Арес, как же я забыл представиться… Ну что же, давайте уже начнем заселяться. Алектрион! – после произнесения имени, кукла дернулась, подняв голову к портье. – Седьмой номер. Живо-Живо!

Кукла продолжила исступлено смотреть на своего хозяина. Простояв так пару секунд, Арес ударил себя пятерней по лбу, вновь выругавшись себе под нос. Взяв мой чемодан двумя руками, лицо старика слилось по цвету с его униформой. Пыхтя и отказываясь решительными кивками от моей помощи, он поплелся в сторону безмятежного Алектриона.

– Забавно, что столь антивоенные напутственные слова исходят от человека с настолько «военным» именем.

Арес доковылял до марионетки и передал тяжелую ношу ей в руки, которую она подхватила с такой легкостью, будто пыхтение портье до этого было всего лишь странным шутливым перформансом. Отдышавшись и накинув красную шапку на темечко Алектриона, швейцар поглядел на меня тоскливыми глазами.

– Знаете, юноша, даже воин устанет от перманентной бессмысленной войны.

Сбросив с себя излишнюю грусть, Арес вновь оголил свои золотые зубы, после чего подозвал меня к себе жестом. Взяв нас с Алектрионом за плечи, он обращался то к одному, то к другому.

– Седьмой номер, запомни. И не проси чаевых, не наглей… Следуйте прямо за ним, чтобы не сбиться с дороги. Хоть заведение у нас небольшое, но я не удивлюсь, если его архитектором выступал Дедал. Вроде бы все… Ну что же, мой друг. Приятного, а главное – плодотворного времяпрепровождения.

Портье похлопал меня по спине, после чего мы в последний раз обменялись рукопожатием. Шестеренки начали свой ход, Алектрион развернулся на сто восемьдесят градусов и пустился в путь вверх по лестнице. Я отправился следом.