Buch lesen: «Трудно быть «дьяволом»», Seite 19
Слушает офицер, кивает сочувственно. Записывает что-то в планшет, встаёт, прохаживается по комнате.
– Тебя ведь, кажется, Надаром зовут? – обращается он к Лешему.
– Так точно, товарищ майор! – встаёт тот по стойке смирно.
– Молодец, по форме. Хороший из тебя выйдет боец, сейчас уже вижу. Ты, Надар, правильно говоришь. И про жестокость нашу, и про товарищей, и про имена, и про много чего ещё. Я отвечу, если позволишь. Да ты садись, садись, – машет рукой лектор. – Стоять долго придётся.
– Начну я, пожалуй, с азов. Кто из вас слышал про Трудовую партию Радана и про Рабочий манифест? Смелее, не бойтесь. Раз, два, три… Понятно, опускайте. Так вот, давайте я на пальцах объясню вам суть нашего конфликта с Землёй. Конфликт этот, который рано или поздно перерастёт в войну, вызван совсем не политикой. Мало кому понравится, когда бывшая колония провозглашает независимость, но с этим можно жить, если бы не одно "но". И "но" это тянется через всю нашу историю, да и вашу тоже. Называется – знаете как? Эксплуатация человека человеком. Проще говоря, когда одни жиреют, а другие – побираются. Наша Республика скинула иго капиталистов, а на Земле всё осталось по-прежнему. Мы – мирные люди и не хотим войны, но вот земные богачи никогда не простят нам того, что лишились огромных, неправедно нажитых, барышей. И они сделают все, чтобы снова подмять Марс под себя. А если смогут, то и Герт!
Я знаю, что с вас спрашивают строго, но с нас спрашивают строже. Ни одна живая душа на Марсе не знает о Заре. Это, сами понимаете, стоило нам немалых жертв. У меня, к примеру, остались дома двое детей, уверенные, что их отец погиб. И я не смогу увидеть их, пока земная угроза не будет устранена. А если попробую, то, – проводит лектор по шее ребром ладони, – голова с плеч.
Вы можете сказать – а какое нам, товарищ майор, дело до ваших проблем, когда у нас своих хватает? Чего вы к нам припёрлись, чего вам дома не сидится? А я отвечу. Да, вы нужны Марсу, но и Марс нужен вам. Посмотрите на себя, вспомните, откуда вас забрали. А забрали вас – с улиц! Вы скажете – идёт война, стране сейчас не до беспризорников. Но разве Империя заботилась о вас до войны? Вас было меньше, но всё равно – немало! А теперь позвольте вам кое-что показать. Для понимания, так сказать, масштабов проблемы.
Он пробегается пальцами по планшету и в воздухе внезапно возникает изображение.
– Ох, ты ж, – выдыхает кто-то. Не оттого, что дивится голограмме, а тому, что на ней изображено.
– Всё верно, это подпольный, снятый одним из наших оперативников, бассейн. Плавающие в нём тушки принадлежат раданским богачам, проще говоря, правящему классу. Который на словах за Империю убивается, а на деле – плещется в водичке. В вашей, между прочим, водичке.
– Гниды… Я на вокзале глоток клянчил, пить хотелось – хоть подыхай. А они… – шепчет кто-то с ненавистью.
– Именно так, друзья. И именно гниды, – кивает лектор. – Но проблема не в личностях, а в системе. Не будет этих – придут другие, такие же. Собственно это и прописано в Рабочем манифесте, удивительным образом перекликающимся с трудами нашего учёного Карла Маркса.
– И у Маркса, и в Рабочем манифесте сказано одно – эксплуатация не знает границ. Но не знает она и планет! То, что мы побороли дома, цветёт пышным цветом у вас. И будет цвести, потому что у капиталиста нет совести и чувства меры. Капиталист так устроен, что будет стремиться захапать всё, пока не получит по рукам. Пока очень больно не получит! И будет не по-товарищески просить вас рисковать жизнями, не протянув, в свою очередь, руку помощи. Разве вы, хлебнувшие сполна горя и нищеты, не хотите построить на Герте справедливую жизнь? Такую, чтобы для всех, а не для избранных? Разве не хотели бы прогуляться по Марсу после того, как делом докажете преданность трудовым идеалам? После того как порвёте со старой жизнью, взяв себе новое имя? Что улыбаетесь, не верится? И очень зря. Давайте я расскажу вам, как устроена жизнь у нас. Начнём мы, пожалуй, с короткой обзорной экскурсии.
Включив другую голограмму, лектор садится в сторонке. Перед зрителями пролетает панорама красновато–бурого мира, утыканного гигантскими куполами.
– Аркадия-Прайм, – произносит закадровый голос, демонстрируя огромный, накрытый перевёрнутой прозрачной чашей, город. – Столица Марсианской Коммунистической Республики.
Открыв рот, новобранцы смотрят на разворачивающуюся перед ними картину. На купола и космические корабли, на орбитальные верфи и огромные боевые станции. Вот бы и правда попасть туда. Хотя бы разок!
– А сейчас мы возьмём интервью у капитана космонесущего крейсера "Пионер"…
На голограмме появляется храбрый, с квадратной челюстью, военный в ослепительно-белой, парадной форме. Слушает внимательно вопросы, отвечает чётко и немногословно. На самом деле это тщательно подобранный актёр, призванный разбередить сиротскую душу. Ведь он так похож на идеального, которому хочется внимать и подражать, отца…
Лектор исподволь наблюдает за подопечными, делая пометки. В целом реакция отличная, но есть несколько ухмыляющихся и перешёптывающихся скептиков. Этих нужно взять на карандаш и дополнительно проработать – во избежание. Потому что в их деле сомневающихся быть не должно. Потому что сомневающихся надо перевоспитать как можно раньше или же вырвать, подобно больному зубу.
С корнем вырвать. И если потребуется – с кровью!
***
Сочувствую ли я беспризорникам? Да, потому что сам в детстве оказался без крова. И нет, потому что должен выполнить задание, от которого зависит судьба моей Родины. А что на фоне этого миллион "уличных", большинство из которых от моих действий только выиграют? Прямо скажем – ничего.
Если потребуется, я обойдусь с ними гораздо жёстче, ведь когда речь идёт о безопасности Марса, все прочие соображения отходят на второй план. Включая взрослые, детские и подростковые жизни. И включая мою собственную!
***
– Взвод, стройся!
Растянувшись в шеренги, бойцы проводят перекличку. Проводят машинально, "на автомате", без усмешек и подначек. Потому что привыкли, как и те, кто стоял тут до них. Как и те, что придут после.
Встав по стойке смирно, Леший буравит взглядом туманную, открывающуюся с вершины, даль. Вспоминает почему-то Ратая, которого навещал уже несколько раз. У парнишки, по сравнению с армейскими – малина. Сидит день-деньской в классе, учится разным наукам, чтобы потом, попивая кофе, настраивать линии на автоматических заводах. Ну и хорошо. Он пацан умный, заслужил.
– Вольно, – раздаётся властный женский голос.
Перед строем встаёт полковник Богушевская, оглядывая подчинённых тяжёлым взглядом. Не обычным, фирменным, а таким, что мороз по коже. Что не так, чем они провинились перед старшими товарищами?
– Мне стало известно о готовящемся среди вас тяжком преступлении, – чеканит командующая. – А именно – о предательстве.
Что за дела? Какое ещё предательство?
– Двое бойцов из вашего взвода планировали побег, – продолжает полковник. – Они намеревались незаметно проникнуть в кабину орбитального лифта, чтобы затем пробраться на транспортный корабль и попытаться вернуться на Герт. Они хотели рассказать тамошним капиталистам о Заре и распредцентрах. Проще говоря, хотели поставить под удар весь проект.
Тишина, только свистит в лицо высокогорный ветер. Меряя бойцов презрительным взглядом, командующая медленно проходится вдоль шеренги.
– Самое гадкое даже не в этом. Нам известно, что двое ваших товарищей знали о готовящемся побеге. Знали, и не сообщили, чем поставили себя на одну доску с преступниками. Вы видите этот символ? – показывает она на стилизованный Марс на рукаве. – За него я проливала кровь. За него дралась с земными, за него горела на орбите. За него пожертвовала очень и очень многим, о чём никогда не жалела! И не только я одна, они тоже, – кивает она на стоящих рядом подчинённых, среди которых – хмурый товарищ майор.
Я ошибалась в вас. Вы не солдаты, вы всё ещё подзаборная шпана. А наше знамя для вас – просто кружок! Товарищ майор, – кивает она на "воспитателя", – не верил мне до последнего. Он думал, что смог перековать вас в преданных идеалам мира и труда бойцов. Вы плюнули ему в лицо, вы плюнули в лицо мне. А ещё вы плюнули в лицо всей Республике.
Я не буду называть имена провинившихся, вы сами их назовёте и накажете. В противном случае наказаны будут все. И наказаны жестоко! Товарищ майор, что у нас полагается за предательство?
– Расстрел, товарищ полковник.
– Всё верно, расстрел. Но мы не будем расстреливать всех, а только лишь десятую, случайно выбранную, часть. Ваших же собственных, ни в чём неповинных, товарищей. Что вы так смотрите? Думаете, я безжалостна, потому что вы – чужаки? Но у нас за такое расстреливают безо всякого жребия. Своих – расстреливают. И свои! К тому же на Заре чужаков нет. Мы все в одной лодке, все подставляем друг другу плечо. Чтобы доказать вам это, приводить приговор в исполнение будем не мы. Это сделают ваши бывшие собратья по несчастью.
Она кивает двум, стоящим в сторонке, солдатам в силовой броне и с "импульсниками". Неотличимых от тех, кто ещё не так давно доставил сюда Лешего. Кивнув, те поднимают забрала, демонстрируя всем лица. Мать честная, и правда – свои! Так это она что, серьёзно?!
– Я жду минуту, после чего отбираю и казню пятерых прямо здесь, – чеканит полковник. – Время пошло!
Снова тишина. Только стучит в висках кровь да подгибаются предательски ноги. Невозможно, не будут они вот так… Хотя почему не будут? Очень даже будут, у них слово с делом не расходится. А уж за побег и правда спросят по полной. Даже за чужой!
– Тридцать секунд, – мертвенным голосом сообщает командующая. За спиной Лешего о чём-то ожесточённо спорят.
– Ты это был, я видел, как вы ночью шептались!
– Заткнись, падаль! Ничего мы не собирались, порожняк они гонят!
– Сам заткнись, знаю я твой порожняк. Из-за тебя – нас тут всех!
– Да на понт они берут, как тогда, на тренировке. Ничего они не сделают!
– Сделают!
– Гнида, настучишь – убью!
– Да пошёл ты!
– Время вышло. Ты, ты, ты, ты и ты – выйти из строя, – командует полковник. Указывая, в том числе и на Лешего. Как, а его за что? За что его-то?!
Надар замирает, не в силах сделать шага. Как во сне, когда пытаешься убежать и не можешь пошевелиться. К нему подходят, расталкивая строй, конвоиры. Берут под локоть, отводят в сторону к другим. Встают напротив.
– Оружие на изготовку, – набатом раздаётся в ушах.
Солдаты поднимают импульсники, наводя стволы на приговорённых. Молча, неподвижно, ждут. Как истуканы.
– На счёт "три", – невозмутимо продолжает полковник. – Раз… два…
– Стойте! Подождите! Я знаю кто это!
В рядах происходит какая-то возня, после чего на плац выпихивают Жало. Того, что больше всех ухмылялся на политзанятиях.
– Это он шептался! – кричит кто-то из задних рядов. – Я их слышал, но не знал, о чём. Правда, не знал!
– Правильно, он это, – поддерживают другие. – Он и сявка его, Нирад. А ты, Рабан, тоже шушукался. И ты, Кетар! Чё – "нет"? Башкой надо было думать. Иди, иди! И не оборачивайся.
Довольно кивнув, полковник приказывает вернуть в строй невиновных. Но испытание ещё не закончилось. Наоборот, только началось!
– Рядовые Батар и Нирад, вы приговариваетесь к смертной казни путём сбрасывания с платформы. Рядовые Рабан и Кетар – расстрел. Приговор будет приведён в исполнение незамедлительно.
Щерится злобно Жало, зыркает на полковника исподлобья. Нирад, скуля, просит пощады, Кетар почему-то молчит. Хотя тоже должен скулить и в ногах ползать.
– Взводу подойти к краю платформы.
Мрачно подчинившись, бойцы выстраиваются возле парапета. Слышат новую команду:
– Рядовые Рабан и Кетар, даю вам шанс смыть с себя позор. Приказываю привести приговор в исполнение, после чего встать в строй.
Конвоиры защёлкивают на запястьях приговорённых браслеты. Подтаскивают к краю, подсаживают на поручни. Подводят невольных палачей:
– Держите их вот так. По приказу – отпускаете.
Сами встают сзади, крепко придерживая, чтобы бывшие товарищи в бездну не утянули.
Орёт Жало, изрыгает проклятия. Извивается, как червь, Нирад, плачет, заглядывает в глаза. Заплачешь тут, когда под тобой – многокилометровая пропасть!
– Я жду, – напоминает полковник.
– Пацаны, не надо, не надо, не на-адо, – шепчет, захлёбываясь, Нирад. Жало – молчит, глядя не отрываясь на держащего его Кетара.
– Вы зря колеблетесь, – напирает полковник. – Эти люди хотели бежать. Хотели предать, лишив ваших, оставшихся на улицах, товарищей, шанса на лучшую жизнь. Если бы у них получилось, проект был бы закрыт, а наши оперативники, рисковавшие ради вас жизнями, могли погибнуть или подвергнуться жестоким пыткам. Рядовые Батар и Нирад изменили, будучи в тылу, где их жизням ничто не грозило. Нетрудно догадаться, как они поведут себя на войне.
– Нет… нет… неправда, – плачет Нирад. – Мы не хотели, мы просто так… Мы бы никому… никому… Ну честное слово – никому!
– Мы вам не верим, – отрезает полковник. – Вы трусы, а трус скажет что угодно, лишь бы избежать справедливой кары. Скажет, но предаст всё равно! Мы не прощаем предателей, мы безжалостно чистим от них ряды. Рядовые Рабан и Кетар, выполняйте приказ!
– Прости, – одними губами произносит Рабан, толкая товарища в бездну. Зажав уши, чтобы не слышать жуткого крика, возвращается к своим.
– Что, падла, – скалится Жало на Кетара. – Новым хозяевам лижешь? Ведь это ты, сука, придумал. Придумал – и сдал нас с потрохами! Это они тебя подговорили? Чтобы от нас избавиться, чтобы все потом перед ними – на цырлах? А ты купился как лох! Думаешь, в красивую жизнь тебя заберут? Хрен тебе по всей харе! И вам всем – хрен! – орёт он с ненавистью конвоирам. – Здесь мы им нужны. Не знаю зачем, но здесь! Здесь, поняли? Здесь! Здесь! Зде-е-е…
Перевалившись через парапет, Жало проваливается бездну. В затылок бьёт ветер, по телу прокатывается волна ужаса. Заорав, Батар изгибается, пытаясь освободить скованные за спиной руки. Переворачивается рывком, истошно орёт, видя приближающиеся облака. За которыми – смерть.
Сердце не выдерживает. В груди разрывается кровавая бомба, всё растворяется в блаженной темноте. Повезло Батару, он умирает ещё в полете. А Нираду – нет, он живёт ещё пару минут, пока не падает в пустынной долине, разметав по округе оторванные ударом конечности.
– Рядовой Кетар, встать в строй. Товарищи бойцы, – смягчает тон полковник. – Сегодня вы получили жестокий, но важный урок. Мы отвечаем не только за себя, но и за друг друга. Иначе – нельзя, иначе не избежать разложения. И не избежать предательства! Отныне каждый из вас будет знать, что нельзя покрывать тех, кто задумал недоброе. А если кто-то оступится, то должен быть готов загладить свою вину так, как это сделали рядовой Рабан и рядовой Кетар. На сегодня все оставшиеся занятия отменяются. Свободны!
Не глядя друг на друга, бойцы в полной тишине бредут к казарме. Не знают они, что с ними будет, но чуют – сегодня они сделали первый шаг. К чему – неясно, да и нет сил про то думать. Сейчас главное – добрести до койки и упасть лицом в подушку, чтобы забыться.
Если, конечно, получится.
***
Первые сто тысяч были переброшены меньше чем за полгода. Это хорошо, но этого недостаточно. Отдел ненасытен, он требует расширить поставки. Интересно, как они справляются с такой массой? Своими силами не получится, после второй "смерти" нас осталось не больше сотни. Видать, привлекут спецов со стороны, которым потом, чтобы не трепались, укоротят под корень языки. Как вариант – предложат постоянную службу. Нам остро нужны кадры по эту сторону, своими силами натаскивать шпану становится затруднительно.
***
Прошла пара месяцев с тех пор, как Надар попал на Зарю. Взвод тренируется с утра до отбоя, помаленьку превращаясь в суровых, бугрящихся мышцами бойцов. Готовых, не задумываясь, выполнить любой приказ старших товарищей. Готовых убивать и, если потребуется, умирать!
После казни предателей в программу добавляются новые предметы. Теперь можно, теперь они – почти свои.
– Устройство стандартной импульсной винтовки, – водит инструктор по голограмме указкой. – На схеме изображена "Хёрл унд Хартманн" IG 58, стоящая на вооружении космических войск вероятного противника. Рядовой Надар, в чём состоит основное отличие импульсного оружия от огнестрельного?
Вскочив, Надар вытягивается по стойке смирно. Шпарит домашнее задание так, что отскакивает от зубов:
– Основное отличие импульсного вооружения состоит в принципе придания начальной скорости поражающему элементу. Если в огнестрельном оружии это достигается за счёт расширения пороховых газов, то в импульсном – путём разгона иглы силой Ампера, действующей перпендикулярно магнитному полю расположенных внутри ствола направляющих.
– Молодец. Главные преимущества данного типа вооружений?
– Гиперзвуковая начальная скорость, малое количество движущихся частей, возможность применения в условиях космического вакуума, товарищ лектор.
– Отлично, можешь садиться. Рядовой Кетар, назовите мне основные типы активных сред боевых лазерных излучателей…
Но бойцы изучают не только военное дело, имеются у них и другие занятия.
– В Республике три государственных языка – русский, китайский и английский. Вы должны сносно говорить на всех, иначе Марса вам не видать как своих ушей! А вы что думали, ТАМ все уже умвирский выучили, вас дожидаясь? И кстати, с этого момента начинаем с ним завязывать. Совсем завязывать, так, чтобы даже между собой ни гу-гу! Кто будет упрямиться – отправится к товарищу полковнику, на перевоспитание. А начнём мы, пожалуй, с русского. Включайте планшеты и открывайте текст первого урока. Повторяйте за мной – буква "А"…
***
Выстроенная мной машина работает на полных оборотах. Крутятся силовые шестерёнки, отлавливают уличную шантрапу, доставляя добычу в распредцентры. Улыбаются притворно мозгоправы, задают вопросы по списку. Заполняют бланки, отправляют в столицу, получая подправленные машиной ответы. Пряча глаза, принимают пухлые конверты, отдавая на растерзание бесправную "выбраковку".
Сверкнув двигателями, с орбиты уходят транспортники, доставляя на Зарю свежее пополнение. Потеет, ругается сквозь зубы гопота, преодолевая полосы препятствий. Постигает премудрости военного дела, матереет. Сплачивается вокруг командиров, превращаясь в бронебойный армейский кулак, способный перемолоть всё и всех!
Те, что поумнее – тоже при деле. Изучают науки и инженерное дело, приступая к производству сплавов и электроники. Примеряют скафандры, учатся общаться с покорными бортовыми.
В пространстве искрят вспышки сварки, на высокой орбите вырастает скелет первой верфи. Кипит работа, куёт денно и нощно Заря сюрприз для земного недруга. Чтобы, если что – обрушить на него сотни тысяч лютых, хорошо подготовленных бойцов и десяток–другой неучтённых кораблей. Ошеломляя и побеждая. Потому что война – она коварством выигрывается. Таким, чтобы не только врага врасплох застать, но и своих.
Особенно – своих.
В первую очередь – своих!
***
– Товарищи бойцы, поздравляю с окончанием базового курса. Сегодня у вас особый, знаменательный день. Сегодня вы принесёте присягу и возьмёте первое, взрослое имя. Не имперское – наше, чем ещё больше укрепите связь с вашей новой, социалистической Родиной!
Стоит взвод в парадной форме, волнуется. Шутка ли – присяга, да не кому-нибудь, а старшим товарищам!
– Но перед тем как влиться в наши ряды, вам осталось пройти последнее испытание, – сходит с торжественного тона полковник. – Чтобы делом доказать преданность Республике, чтобы порвать раз и навсегда с проклятым, тёмным прошлым.
На плац выволакивают упирающегося толстяка. Дают оплеуху, чтобы не дёргался. Пинают так, что он летит лицом прямо на металлические плиты.
– Познакомьтесь, – кивает гадливо командующая. – Перед вами – Эр Багар, работорговец, сутенёр и растлитель. Эта мразь похищала с улиц девочек, чтобы затем… Чтобы сами знаете – зачем. Но преступник тут не только он. В его лице перед вами стоит вся раданская империя – рыхлая, коррумпированная, продавшаяся преступникам и олигархам. Страна, где одни жрут в три горла, пока другие голодают. Где одним – всё, а другим – нищета, улица и война. И вот я спрашиваю вас, товарищи. Как вы должны относиться к таким подонкам? И как должны относиться к тем, кто им попустительствует?
– Да как, – раздаётся ненавидящий голос. – Убить его мало, мразь эту. И полицаев, что взятки у него брали, вместе с начальством. И Канцлера этого грёбаного, что кровь народную пьёт.
– Товарищ боец верно говорит, – кивает полковник. – Но если Империю мы переделать пока не можем, то можем наказать одного конкретного мерзавца.
Конвоиры выносят на плац контейнер, раздавая бойцам пружинящие дубинки.
– Встать! – командуют человечку. – Взводу построиться в два ряда лицом друг к другу.
Бойцы встают, как велено. Переглядываются, поигрывая дубинками.
– Это не я, – потея, лепечет толстяк "своим". – Это ошибка, я никого…
Может, и правда не он, может, и правда – никого. Только сейчас это – не главное.
– Пошёл, – толкают человечка конвойные. Влетев между рядами, он тут же получает болезненный удар по почкам. Охает, делает пару шагов и сгибается пополам от тычка под рёбра. Ещё удар, и ещё. Закричав, человечек падает, пытаясь прикрыться и отползти. Хоть куда-нибудь – отползти!
– На тебе, падла, на! – входят в раж бойцы. – За девчонок наших, за пацанов!
– Что, гнида, больно? А я вот тебе ещё!
– Э, погоди, я тоже хочу!
Злобно оскалившись, бойцы с ненавистью лупят толстяка. Не его лупят – всю Империю, от которой ничего хорошего за свою жизнь не видели. Дай им сейчас Канцлера – забьют, не моргнув, до смерти. Не поморщившись – забьют!
Не знают они, что присягу уже приносят. Настоящую, а не ту, где надо, как попка, повторять словеса о долге и верности. Словами их не сплотить, слова ничего не стоят. А кровь – стоит! Пролив её, на Герт уже не вернёшься, потому что будешь там чужим. Врагом – будешь!
Жестоко с ними обошлись, и коварно. Но как ещё в сжатые сроки превратить шпану в солдат? Да в таких, что любого противника, если надо, зубами порвут? Тут гуманных рецептов нет, тут ещё со времён янычар, что кровью единоверцев новобранцев вязали, ничего нового не придумали.
Бойцы не сразу замечают, что человечек замолк. Что лежит ничком в лужице крови. С глаз спадает пелена, кто-то бросает на плац испачканную красным дубинку. Всё, амба. Отринули они прошлое, отвернулись от предавшей их Империи и планеты. Нет им больше пути назад, есть – только вперёд, навстречу светлому, справедливому завтра.
Которое однажды обязательно наступит. Точно – наступит.
Как завтрашний день – наступит!
***
– Ну ты, коллега, даёшь. Прям стахановец! – удивляется регионал. – Это ж надо – за два года полмиллиона душ перекинуть. Недооценил я тебя, грешен, попрошу начальство, чтобы премию тебе выписали. И путёвку… в Орхену. Ладно, шучу. Ты и правда молодец, Отдел тобой доволен. Да что Отдел – сам Первый интересовался, что это у нас за ухарь такой на местности завёлся и все планы перевыполнил. Так что продолжай в том же духе, Сто Третий, и до связи.
– Служу Республике!
Я отключаюсь от сети и довольно откидываюсь на спинку кресла. Доброе слово и кошке приятно, а уж от Отдела похвалу заслужить… Ну что, товарищ гвардии капитан, кажется, заслужили вы сегодня небольшой перерыв!
Выхожу из кабинета, кликаю охрану. Сажусь в машину, скомандовав водителю:
– Обедать.
Кивнув, тот трогается с места, выезжая со двора. Набирает скорость на свежеуложенном асфальте ведущей к моей вилле персональной дороги. Выруливает на пустынное, побитое шоссе.
Мимоходом любуюсь из окна "лимузина" на пейзажи. Пейзажи, прямо скажем, так себе – пожухлые и чахлые. Даже с учётом засухи местные леса не дотягивают до высаженных на Марсе, не говоря уже о земных. Видимо, сказывается разреженная атмосфера.
– Что за чёрт? – ворчит шофёр останавливаясь.
Выглядываю вперёд. Посреди дороги стоит старенький, покосившийся грузовик, от которого, завидев нашу процессию, спешит на полусогнутых перепуганный водитель. Вышедшие из головной машины охранники лениво преграждают ему путь. Нависают над беднягой, размахивая руками. К ним присоединяются коллеги из замыкающего джипа, оставляя меня без прикрытия. Не по инструкции, но никакой опасности я не вижу в упор. Водила грузовика оцепенел от страха и угрозы не представляет, а с могущими организовать покушение конкурентами я давно и полюбовно договорился.
– Что случилось? – орёт из окна шофёр.
– Движок закипел, что делать – не знает, – кричит в ответ телохран. – Стоит теперь тут, кукует.
– Иди помоги ему, – приказываю водителю. – Я жрать хочу – сил нет.
Выскочив из машины, тот бежит к грузовику. Немного не добегая – падает, словно споткнувшись. Затем, смешно вздёрнув головами, за ним следует вся моя охрана.
Прежде чем я успеваю среагировать, лобовое стекло дырявит тяжёлая, бронебойная пуля. Взвизгивает возле уха, застревая где-то в обивке. Водитель грузовика – уже рядом, держит в руке невесть откуда взявшийся пистолет.
– Открывай дверь, – кричит он мне, – и выходи! Или… – он показывает пальцем на пробоину. Выбора нет, отщёлкиваю замок, одновременно особым образом нажимая на зуб с аварийным передатчиком. Странно, но я не чувствую характерной вибрации, подтверждающей, что сигнал был принят.
Подняв руки, выхожу из салона. Внимательно оглядываю похитителя, сопоставляя со всеми известными мне персонами. Я вижу его впервые. Кто он такой?
– Что смотришь? – улыбается, держа меня на мушке, незнакомец. – Не ожидал? Поймал я тебя, южанин. Всё-таки поймал!
Глава 28
Кригскоммандер Эстан погиб, не дойдя до Авриума. Погиб героически, выполняя приказ Канцлера о "горящей земле" под ногами церковников и особенно – под колёсами их тщательно охраняемых "Радиусов".
Отряд вышел на точку в условленное время. Ликвидировал охранение. Бойцы кригскоммандера, даром что пацаны, действовали профессионально и слаженно, так, как натаскивал командир. Которого когда-то натаскивал Четвёртый сектор.
Они сделали всё как надо. Но всё равно проиграли.
– Обманка, – выдохнул подбежавший к машине разведчик. – Пустышка!
Установка была ненастоящей, была муляжом. Не фанерным – качественным и весьма недешёвым. Отличить такой от оригинала можно разве что пощупав и сев в кабину. Издалека же не поймёшь, потому что в наличии у таких имеется даже "потешное", набранное из вчерашних рекрутов, охранение. Неспособное оказать сопротивление, зато способное ценой жизни убедить диверсантов в подлинности цели. В первую очередь – охотящихся за "Радиусами" гвардейцев.
Из тёмного провала раздалась пулемётная очередь. Над головами просвистели трассёры, пятачок перед "установкой" залило ярким светом.
– Сдавайтесь! – рявкнул усиленный громкоговорителем голос. И для убедительности дал ещё одну очередь, уже пониже.
Заученным движением отряд упал и откатился под днище машины. Укрытие было паршивым, но выбирать не приходилось.
Кригскоммандер быстро осмотрелся, прикидывая варианты. Площадка на метры вокруг расчищена так, что негде залечь, а в любом из возвышавшихся окрест домов могли засесть снайперы и пулемётные расчёты. И наверняка засели, иначе устраивать здесь засаду не имело смысла!
– У вас минута! – прогремел голос.
Сдаваться? Неприемлемо, церковные запытают или сделают идиотом. Принимать бой? Перебьют на раз два. Рвануть в руины? Не успеть, срежут из пулемёта или прострелят башку. Разве что…
Он повернулся к своим, яростным, сиплым шёпотом отдавая приказы:
– Гарна – берёшь на себя командование. На счёт три – уходите к тем развалинам.
– Но…
– Выполнять!
Кригскоммандер достал из подсумка две гранаты. Выкатился из-под днища, встал в полный рост, демонстрируя церковникам зажатую в руках смерть. Махнул головой бойцам, чтобы вылезали.
– Я – кригскоммандер Эстан, Четвёртый сектор Гвардии Канцлера, – проорал он прожектору. – Я согласен сдаться, но при условии, что вы отпустите моих людей.
– Господин кригс… – попытался возражать Гарна.
– Раз, – тихо ответил командир. Почти не раскрывая рта, чтобы нельзя было прочесть по губам.
– С чего нам кого-то отпускать? – уточнил голос.
– А с того, что если нет – рвану и себя, и их. И хрен вам тогда, а не повышение!
Пауза. Переговариваются, ищут подвох. Он есть, но замечать его не хочется – уж больно крупная рыба в сетях бьётся.
– Стоять и не двигаться, – рявкнул громкоговоритель.
Из полуразрушенного подъезда вышел небольшой отряд. Инквизиторский, во главе с викарием. Отлично, просто отлично.
– Два, – шепнул своим Дер Эстан. Интересно, там только пулемётчик или снайпер тоже где-то засел?
Церковники осторожно приближались, взяв гвардейцев на мушку. Следом за ними, неотрывно глядя на кригскоммандера, шёл викарий. Остановился на отдалении, открыл рот, чтобы начать переговоры…
– Три!
Дер Эстан метнул гранаты. Обе – метнул, с двух рук, как умеют только гвардейцы. В процессию и одновременно – в окно с засевшим там пулемётчиком.
Ахнули два взрыва, прожектор взорвался осколками. Упав на землю, кригскоммандер откатился за опору, сдёргивая с плеча автомат. Сверху грохнул выстрел, один из бегущих к укрытию бойцов, запнувшись, упал. Значит, всё-таки снайпер. И похоже, вон в том окне.
Опустошая магазин, автомат выдал длинную очередь. На фасаде заплясали фонтанчики кирпичной пыли. Не зная, где именно засел снайпер, кригскоммандер бил по всем подозрительным окнам. Он не пытался попасть, он выигрывал время для отхода отряда.
В одном из окон вспыхнул огонёк. Левую руку обожгло, на землю закапало красным. Это не страшно, бойцы уже скрылись в развалинах. Теперь у них есть шанс.
Морщась, кригскоммандер отсоединил опустевший магазин. Вставил новый, кое-как выцелив правой рукой нужный проём… Вспышка. И – темнота.
Кригскоммандер Эстан нарушил приказ. Он должен был уйти, пожертвовав, если надо, отрядом, потому что из них всех был самой ценной боевой единицей. Но не сделал этого, потому что войну Конклав почти проиграл, а значит, в жертве не было смысла. Он пожалел желторотых пацанов, у которых впереди была целая жизнь, мамкины котлеты да танцульки с девками. И, пожалев, разменял свою жизнь на их!
Кригскоммандер проиграл, но и победил. Он спас отряд и утащил на тот свет с десяток врагов, включая инквизитора Особой консистории. Забывшего об осторожности и высунувшегося под прилетевшую гранату.
Дер Эстан погиб, но погиб геройски. Погиб мужественно, как подобает солдату.
Как подобает гвардейцу – погиб!
***
– Ну, не чокаясь.
Кивнув фотокарточке покойного, офицеры подняли рюмки. Опрокинули в себя содержимое, занюхали рукавом. Заели чёрствой коркой.
