Buch lesen: «Будем жить по-новому! Сопротивленец. Книга 1»
Глава 1. Вот это я прогулялся – первый бой
Время обычного июльского воскресного утра 2020 года уверенно двигалось к полудню. Отличная солнечная погода радовала глаз, а лёгкий ветерок приятно обдувал тело, залетая в открытое окно. В общем, всё просто звало выйти на природу и вкусить все прелести лета.
Я, Александр Леонидович Королев, 50-летний военный пенсионер, отдавший службе Российскому государству более 20 лет, а ныне инженер в одной из строительных компаний, посмотрев в окно на улицу, решил поддаться этому настрою, собрался для отдыха на природе и выдвинулся на прогулку. Машину брать не захотелось, поэтому дошёл пешочком до автовокзала, где была конечная остановка многих загородных маршрутов, сел в автобус, и поехал за город в сторону, противоположную течению нашей речки.
Выйдя на конечной остановке, неторопливо побрёл искать место, где в тишине можно будет посидеть в тени деревьев или позагорать, а может, что и поплавать, если будет настроение, одним словом, отдохнуть от городской суеты. Я неспешно шёл по просёлочной дороге, периодически спускаясь к реке, если казалось, что вижу подходящее место. Увы, но либо оно было занято отдыхающими, либо просто не нравилось, отчего продолжал свой путь.
Вот! Похоже, это то, что мне надо – симпатичный островок белого песка метров десяти длиной, слева и справа камыши, тут же растёт плакучая ива, ветви которой красиво свисают к реке, создавая комфортную тень.
«Хорошо-то как!» – подумал я, глядя на эту умиротворяющую картину, решив не искать ничего лучшего, а спуститься к этому «оазису». Правда, придётся немного спрыгнуть – подмытый берег представлял собой небольшой обрывчик порядка 40 сантиметров высотой. Присматривая место, где совершу свой героический спуск с этой террасы, что-то в увиденном меня озадачило. Присматриваясь и меняя ракурс зрения, увидел, что посередине песочного пляжа виднеется непонятный феномен в форме круга – по воздуху пробегают какие-то искорки и он, как будто, плыл в пространстве. Такой эффект плывущего воздуха наблюдается в летнюю жару, когда столбик термометра поднимается к 45-50 градусам Цельсия, особенно часто бывает в степи или пустыне, а, если ещё добавить галлюцинации от перегретой головы и тела, то спокойно можно увидеть мираж. И вот, стоя на краю обрыва и рассматривая это образование, я совершенно случайно, не специально оступился. Моя нога соскользнула вниз и, чтобы не упасть, я побежал по песку вперёд и со всего маху влетел в это марево. Пришла темнота.
«Что за ерунда, почему так болит голова!?» – подумал я, пытаясь разлепить веки. Не удаётся. Ладно, полежу ещё немного, очухаюсь».
Полежав ещё, я пошевелился, пристраивая свою голову поудобнее.
«Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, вы живой? Слава Богу, очнулись», – бубнил какой-то смутно знакомый голос. Вместе с тем создавалось ощущение, что голос был мне не знаком, но откуда-то я его знал.
Я открыл глаза. Передо мной сидело четверо солдат: три рядовых красноармейца и старший сержант.
– Товарищ старший лейтенант, а мы хотели носилки из жердей вязать. Хорошо, что вы очнулись. Как вы – тело своё чувствуете? Пошевелитесь. Подняться и идти сможете?
– Пока не знаю. Что это было, почему я лежу на земле?
– Бомбили нас фашистские гады, но хорошо, что улетели. А вас, видать, комлем земли по голове ударило.
– Я что – стоял?
– Никак нет. Как они стали бомбить, мы все с дороги к деревьям рванули и залегли, а немцы ещё из пулемёта прошлись по дороге. Вы бежали, а потом упали. Германцы улетели, а мы к вам вернулись.
Из глубины памяти стали всплывать странные образы: «Мы идём колонной, вокруг дороги лес, перемежаемый колосящимися полями. Мы – это остатки нашего полка количеством в триста красноармейцев и командиров. Вдали послышался звук, который за несколько недель войны стал очень узнаваемым – рёв летящего самолёта. Мы уже научились определять «не наши» самолёты и их тип, потому что, в основном, летали немецкие.
Многим, а мне по фильмам о войне, был хорошо известен характерный звук пикирующего немецкого бомбардировщика «Ju-87», в народе называемого «лаптёжником». Оглушительный вой сирен, установленных на обтекателях шасси этих бомбардировщиков, сильно давил на психику, особенно в тех случаях, когда ничего нельзя было ему противопоставить и отбиться. Возможно, для многих людей военного времени этот страшный монотонный звук был последним, что они слышали в своей жизни.
Над лесом появилось звено немецких самолётов. В ожидании неминуемой бомбёжки мы разбегаемся, стараясь, как можно быстрее, добраться до леса и укрыться под деревьями. Вроде недалеко бежать – всего-то метров 50, поэтому должен успеть. Пилоты нас видят. Заходя на бомбометание, они расстреливают бегущих людей из авиапулемётов «MG-15». 1250 выстрелов в минуту пулей калибра 7,92 мм являются очень серьёзным аргументом, чтобы ускориться и спрятаться.
Вот падают наши ребята с разорванными телами, оторванными конечностями. Учитывая, что госпиталя в округе не наблюдается, то если и выжил после попадания пули, точно помрёшь от болевого шока и кровопотери. Я упал и вжался в землю. Вокруг взрываются бомбы. Близкий взрыв, летят комья земли, и приходит темнота. Хорошо, что я в каске – и живой остался, и голова цела».
Вернувшись из мира воспоминаний, даю понять, что собираюсь встать. Бойцы поддерживают меня. Я встаю и прислушиваюсь к ощущениям. Вроде приложило не капитально, хотя лёгкое сотрясение есть. Продолжаю ощупывать себя далее. Проведя по виску, на руке остаётся кровь, видать, маленький камушек прилетел, а от большого – не встал бы.
– Спасибо, мужики, вроде я в норме. Как говорится, чему там болеть – кость.
Бойцы улыбаются, напряжение потихоньку отпускает. В общем, после налёта человек тридцать осталось лежать на земле. Красноармейцы уложили их вдоль леса, собрали документы и передали комиссару.
Мы снова собрались в колонну и двигаемся на восток. Передвигая ноги в монотонном ритме и слушая далёкую канонаду слева, справа и сзади, пытаюсь собраться с мыслями. Так-так, начитался книжек про попаданцев. Зачитываясь вечерами, нравилось узнавать, как наши соотечественники попадали в другие времена, после чего внедрялись в местное общество, искусно маскировались и спасали Русь-матушку. Вот теперь и ты, герой, должен что-то спасти – для начала себя, а так поглядим, что можно ещё сделать хорошего. Все-таки я получил советское образование, в том числе по истории. К тому же являлся любителем истории, интересуясь прошлым страны, в частности, событиями Великой Отечественной войны (ВОВ) – фильмы смотрел, читал мемуары наших и немецких военных. Таким образом, общие вехи войны, включая наши и германские военные операции, знаю. Однако доскональным знанием точных дат, увы, я похвастаться не мог.
Но совсем тёмным лесом для меня оказалась психология современных людей. Как они поведут себя, узнав, кто я такой? Будет обидно, если на уровне какого-нибудь зачуханного, но очень идейного и бдительного политрука, например нашего батальона, меня, как фашистского шпиона, вполне реально могут шлёпнуть. И не узнает товарищ Сталин, что я сюда попал из самого будущего. Хорошо, что память моего реципиента пропала, но, как бы, не совсем, всплывая по мере надобности. В этом мне повезло. Видать, камушек был не такой уж и маленький, раз от его попадания душа старшего лейтенанта улетела на небо. Кстати, а кто я по батюшке-то?
В общем, объективно оценивая свои возможности, решил быть тем, кем я оказался, вселившись в чужое тело, то есть старшим лейтенантом рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Здесь я никому такой умный и знающий не нужен. Начну качать права, отправят в психушку или на южный берег Белого моря каналы рыть. А скорее всего, поставят к стенке и лоб красной краской смажут.
На этой оптимистичной ноте я достал свои документы и посмотрел, что у меня есть: вещевая книжка, военный билет, расчётная книжка – хоть знать буду, что имел командир среднего командного состава. Хотя если подумать, то это я и так знаю – эти данные от «прошлого жильца» всплыли в моей голове, только медленно, как у «тормоза» какого-то. Правда, сейчас это можно будет списать на контузию – живые свидетели пока есть. Открыл военный билет, откуда с фотографии на меня смотрел молодой парень, и стал читать, что я, Кольцов Александр Павлович, 12.12.1914 года рождения, выпускник Подольского стрелково-пулемётного училища. В результате реорганизации РККА почти перед самой войной прибыл в маленький городишко Белосток в 10-ю армию Западного Особого военного округа под командованием генерал-майора К. Д. Голубева, где принял пехотную, а точнее сказать, стрелковую роту и тянул свою командирскую лямку.
Родом Александр Палыч был из-под Ростова-на-Дону. Своих родителей потерял в 1932 году в результате работы комиссии под председательством Кагановича, прибывшей на Северный Кавказ в город Ростов-на-Дону в рамках проводимой правительством СССР кампании хлебозаготовок и раскулачивания средних хозяйств. В результате комиссией были проведены мероприятия по аресту всех «социально чуждых и контрреволюционных элементов» и по ускоренной процедуре проведён суд над ними. За ноябрь 1932 года 5 тысяч сельских коммунистов Северного Кавказа, обвинённых в «преступном сочувствии» и «подрыву» кампании хлебозаготовок, а вместе с ними 15 тысяч колхозников, были арестованы ОГПУ. Самых активных расстреляли, а большинство сменили место жительства на Сибирь. Потом в жизни юного Саши был детский дом в Ростове-на-Дону, а дальше военная карьера.
Посмотрел на лицо в зеркальце и пощупал мускулы. Что сказать: «Не Шварценеггер, но вполне тренированный сухощавый парень 180 сантиметров росту, брюнет, особенно ничем не занимался, кроме общеукрепляющей армейской гимнастики. Здесь я мог дополнить навыки реципиента из своей школьно-студенческой спортивной жизни. Чем я занимался в прошлом: самбо, хотя в борьбе с фрицами подсечки и броски особо «не катят», разве что удушающие приёмы и заломы рук пригодятся; бокс, который дал поставленный удар с обеих рук и, особенно актуальные сейчас занятия в футбольной и баскетбольной секциях. Также мне удалось потренироваться на открытых семинарах, которые проводил А.А. Кадочников, а впоследствии и его сын. Там я получил представление о его системе в целом, базовых навыках владения телом и освоил кое-какие приёмы причинения вреда другим людям.
Но главным было то, что в 21 веке человек обладает доступом к намного большему объёму информации, чем обладали жители сороковых годов прошлого века. Это позволит мне абстрактнее и объёмнее смотреть на ситуацию, глубже анализировать её и принимать взвешенное решение. А уж обрабатывать информацию нас учили как в институте, так и на службе.
Что ещё можно было сказать о себе. Оказывается, теперь я знаю немецкий язык на разговорном уровне, что в нынешнее время большой плюс. За настоящего немца не сойду, но понять и вполне сносно что-то пробурчать в ответ смогу. Кольцов язык изучал целенаправленно. Сам я в своё время в школе и институте изучал английский язык, побывал во многих странах, где с удовольствием общался с местными аборигенами на местно-английском диалекте. Также приходилось иметь дела с мануалами к различной технике, компьютерными программами и игрушками – куда же без них-то, поэтому на английском тоже вполне мог объясняться.
Теперь что касалось времени и места, куда я попал. Командующий группы армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок при поддержке пехотных соединений давил на РККА в центре фронта, а 3-я танковая группа, наступавшая из района Сувалок, и 2-я танковая группа, наступавшая из района Бреста, сильными фланговыми ударами практически окружила восточнее Белостока и перемолола отступающие советские войска. В течение всей кампании 1941 года немцы «любили» атаковать «клещами». А чего ж не атаковать – танковые армии были свежими, по своей морде ещё не получали, вот и пёрли нахрапом, но грамотно.
Мы контратаковали и даже смогли приостановить каток вермахта под Гродно, но боковые удары моторизированных частей и полное господство в воздухе 2-го воздушного флота фельдмаршала Кессельринга снова заставили РККА драпать.
Сейчас мы отступаем. Огрызаясь, оставляя заслоны на реках и возле мостов, которые сминали наступающие гитлеровские передовые части, мы снова отступаем. Далеко позади остался Минск, который 28 июня, то есть две недели назад, взяли гитлеровцы, а мы всё идём и идём к Москве, чтобы по команде командиров собраться, перегруппироваться, зацепиться за очередной рубеж и держать врага.
Из прочитанных книг вспоминалось, что к середине июля 1941 года основные силы Западного фронта, попав в окружение под Белостоком и Минском, оказались частично разгромлены, частично дезертировали, частично ушли в партизаны, а частично попали в плен. От фронта осталось лишь 16 дивизий, из которых только восемь сохранили от 30 до 50 % боевого состава. Остальные представляли собой разрозненные отряды до нескольких сотен человек без автотранспорта и тяжёлого вооружения. Таким отрядом являлась и наша группа. Размышляя о своих будущих телодвижениях, решил для себя действовать по принципу «давай вперёд и не бойся», а там разберёмся.
От моей роты осталось человек десять бойцов. Главное, я вспомнил фамилии этих молодых парней по 20-25 годков, идущих рядом. Так совпало, а может быть, кто в отделе кадров развлекался, но в одном отделении служили рядовые Сергей Орлов, Женя Воробьёв и Иван Грачёв, Андрей Чайкин со старшим сержантом Петром Птицыным во главе. Остальные солдатики были того же возраста, да ещё старшина Владимир Филиппов – бывалый, спокойный красноармеец под сорок лет. Рядом держался сержант Михаил Боголюбов, бывший студент медицинского института, бросивший институт по каким-то семейным причинам. Он входил в медицинский взвод полка, но в свободное время частенько бывал в нашей роте, «корешуя» со своим другом старшим сержантом срочной службы Сергеем Петровым.
Впереди колонны идут командир батальона капитан Васильев и батальонный комиссар – это неплохо, что они живые. Бредём дальше по дороге, с нами две телеги, лошадей которых убило, и теперь мы, меняясь по очереди, вдесятером толкаем каждую из них. На них уложены три трофейных противотанковых ружья с несколькими патронными ящиками к ним, диски и сумки с пулемётными лентами к ручному и станковому пулемётам «Дегтярёва» и крупы в мешках. Сверху на них разложены шинели, на которых уложены двое наших раненых, которые ещё живы, но идти не могут. Сзади к телеге прицеплена полевая кухня. Пушки, миномёты и всё, чем был укомплектован наш стрелковый полк, было оставлено на позициях или брошено по пути из-за расстрелянного боезапаса.
Солнце, совершив свой дневной круг, плавно опускалось за горизонт, а мне сильно захотелось кушать. Что ж это за «попаданство» такое. Почти день прошли, пережили три налёта, а я ни одного подвига не совершил, только в ямах или под деревьями прятался, да в землю вжимался – страшно. Все-таки тяжело из мирной жизни попасть туда, где смерть обыденна – к этому надо привыкнуть.
Подошли к какой-то речке. У моста через неё стоит заслон – три красноармейца с молоденьким лейтенантом во главе, а сколько за деревьями прячется, не понять.
«Стой, кто такие!?» – закричал лейтенант.
Наш Васильев подошёл, переговорил с товарищами и объявил нам: «Батальон, слушай боевой приказ. На станции Толочин формируются госпитальные поезда, там же находится штаб нашего корпуса с командующим генерал-майором Рубцовым, точнее говоря, те, кто остался жив. Туда же стягиваются отступающие бойцы. Скажу прямо, немногие наши товарищи дошли к станции, сильно потрепал враг наш корпус под Белостоком. Наша задача – закрепиться на этом берегу и стоять сутки, а если надо, то и больше, пока не будет приказа отступать».
Что мы ещё узнали. Речка называлась Друть, от которой километрах в семи расположена станция Толочин. Перед нашими позициями простирались поля с сочной картофельной ботвой – жаль, что рано собирать урожай «бульбы», а на нашей стороне за речкой прямо за спиной стоит лесной массив. Позиция наша, в принципе, ничего – тебя не видно, можно и отступить, если что, а потом вернуться на исходный рубеж.
Нам указали наши позиции и объявили привал. Кто-то пошёл пить воду и умываться в мелкой речке с тёплой водой. Дно у неё илистое и камыши островками растут вдоль берегов – хорошая преграда против танков. Все же хорошо, что мы выскользнули из котла окружения. В общем, расслабились мы малость, ополоснулись от пыли, ноги в воде отдыхают, ужин готовится. А в конце августа ждёт нас Смоленск со своей «Смоленской оборонительной операцией», где мы «отоварим» немцев под Ельней. Ладно, это все высокие материи, а я продолжаю плыть «по течению».
Васильев разбил людей повзводно и определил сектора ответственности. Контролировали мы метров 500 вдоль реки. Сам он осуществляет стратегическое руководство. Первым сводным взводом, залёгшим слева от моста, командует наш батальонный комиссар. В центре вместе с солдатами заслона расположился второй сводный взвод с самим капитаном. К остаткам моей родной роты добавили ещё человек пятьдесят, а больше командиров-то и не осталось, определив правый фланг обороны.
Я хоть и не воевал с первых дней, но кое-что понимал в военном деле. Сразу отдал приказ: «Двум красноармейцам, кто постарше и поопытнее, углубиться в лес метров на триста и разведать, что там: топь, заливной лес с водой или сухая земля. Смотрите ложбины и другие естественные укрытия, которые нам очень пригодятся, когда нас будут долбить артиллерией или бомбами. Будет, куда отступить и переждать обстрел. Остальным копать окопы, пока вода не выступит и, чем глубже, тем лучше.
Слышу, бухтят «итак сил нет, а ещё копать».
– А глубоко копать?
– Тебе, рядовой Огурцов, в полный профиль. Ребята, ещё спасибо скажите, когда будет, где спрятаться. Из автомата бруствер из земли прострелят «на раз», а так сможете в ямку залечь и отсидеться.
На краю расположились Грачёв с Воробьёвым, пристроив противотанковое ружье, копая окоп на двоих. Пулемётчиков мне во взвод не попало, поэтому пришлось брать пулемёт «Дегтярёва» себе. К нему полагалось четыре диска по 230 патронов – негусто, но он лишним не будет. Бойцы вооружены проверенной годами трёхлинейной винтовкой Мосина, которая с некоторыми модернизациями почти 60 лет стоит на вооружении нашей армии. Недалеко прилёг с «СВТ-38» охотник из бурятов Иванов Ардан. Правильно, кто как не потомственные охотники будут снайперами, умеющими незаметно ходить по лесу, выжидать, обращать внимание поведение птиц и прочие приметы, да ещё и «белку в глаз» бить. Ещё одним снайпером был рядовой Леша Малеев, русский парень лет двадцати, имевший разряд по пулевой стрельбе.
Окопы отрыли на стыке деревьев и прибрежной пустоши. Земля мягкая, копается легко, но корни деревьев задолбали. Рыли поближе к дереву, с расчётом на то, чтобы ствол обзору не мешал, но прикрывал от пуль. В общем, к вечеру подготовились. Дал команду бойцам помочь нашим следопытам зарыться в землю, пока те обследуют лес.
Вскоре подошли мужики и доложили, что они прошли вглубь леса метров на 700. Земля сухая, лощин нет, лес ровный, но крона хорошая, густая, с самолётов не должны быть видны наши передвижения.
Стоящий здесь до нас заслон насчитывал порядка взвода красноармейцев. Свою пушку сорокапятку они врыли в землю наполовину своей высоты, расположив её под деревьями практически напротив моста. На прямую наводку, что ли решили поставить? Так пробьют ли они лобовую броню танку, например, тому же «PzKpfw IV»? Он ведь так же по прямой вдарить может из своей 76-мм пушки. Хотя лейтенанту-артиллеристу виднее.
Тут и наши хозяйственники подсуетились, кашей накормили, поэтому жить стало веселее. Распределил дежурства и скомандовал отбой. Ночь прошла спокойно, никто нас не тревожил, часовые бдили, хотя с непривычки я часто просыпался и ходил проверять часовых в своей зоне ответственности. Всё было нормально.
Рассвело. На небе взошло Солнце, утренний ветерок нёс прохладу, даже не верилось, что я на войне. Напротив нас через поле за рощей раздавался приближающийся гул моторов, и скоро на дорогу, по которой мы вчера шли, змеёй стала выкатываться колонна танков. Первыми выползли пять лёгких танков-разведчиков «Pz II» и, растекаясь веером, двинулись по полю в нашу сторону. За ними показались бегущие следом серые фигурки немецких солдат. Видать немецкие офицеры изучили утром в бинокли диспозицию, увидели, что их тут ждут, и решили провести разведку боем.
Им требовалось преодолеть примерно километр пахотной земли, чтобы подойти к речке и попытаться форсировать её. Танки быстро рванули по полю в нашу сторону, стреляя на ходу. Посыпались ветки, взорванная земля, но это стреляли скорее для острастки, чем реально собирались подавить нас. Одним словом, щупают нашу оборону. Пехота достаточно быстро отстала. В ответ начала стрелять наша пушка. Да, все-таки эти танки для неё не противники – четыре выстрела и два танка остановились и задымились. Остальные танки стали сдавать назад. Тут разродился наш ружейный расчёт, чётко засадил патрон в бок разворачивающемуся танку. Мы стали стрелять из винтовок по виднеющимся фигуркам. «Патроны экономьте, стрелять наверняка, а не просто в сторону врага», – проорал я – надо же было что-то сказать, проявив командирский авторитет.
Пока затишье, подбегаю к нашему командиру: «Товарищ капитан, пощупали нас, посмотрели. Теперь есть вероятность, что бомбить будут. Может быть, скрытно отойдём метров на 300 вглубь леса?»
– Товарищ старший лейтенант, у нас хорошая позиция, а приказ был «ни шагу назад». Вам ясно?
«Так точно», – отвечаю я и бегу на свою позицию.
Через полчаса послышался гул моторов.
– Ну, что, бойцы, как говорится, «летят утки, летят гуси».
Появилось два звена «Юнкерсов», которые завели свои сирены, заходя на бомбометание. А вот мы и посмотрим, сможет ли мой реципиент, имеющий навыки стрельбы из пулемёта, попасть в самолёт? Это не в авиабою на контркурсах летать и стрелять. Тут я спокойно наведу «Дегтяря», уперев пулемёт в бруствер, задеру ствол, насколько потребуется, возьму упреждение и отстрелю этому «пепелацу» чего-нибудь важное. Может быть, в стеклянный колпак попаду, да пристрелю пилота, когда он вниз пикировать будет, а, может, бензобаки или мотор подпорчу.
Лежу и размышляю вслух: «Заходят на бомбометание километров с четырёх, наклонив фюзеляж вниз, как раз подставив стеклянный колпак над пилотом. А метрах в пятистах над землёй я по нему и врежу. Хорошо то, что солнце фрицу глаза слепит, а мне – нет». «Сейчас бомбить будут! Бойцы, прячься в окопы!» – слышу крик Васильева.
«Во-о-от, а теперь, когда вы плавно пошли вниз, огонь! – приговаривая, я прицелился и дал короткую очередь с упреждением, затем снова выстрелил очередью на пять-семь патронов. – Попал я! Завилял ты, братец, крылышками-то».
Самолёт повело из стороны в сторону, некому стало его из пике выводить. Вот и уткнулся он в землю как раз на нашем поле, и загорелся. Стрелок даже не пытался выпрыгнуть. Тоже погиб, что ли, как и пилот? На всё ушло секунд десять, а казалось, что время тянется очень медленно.
Но пять оставшихся самолётов-то продолжают лететь, и довольно близко уже. Прошёлся из пулемёта по ближайшему «Юнкерсу». Видать, попали пули по корпусу, раз пилот отклонился в сторону. Но всё равно, долетели до края леса, и на нас посыпался бомбовый дождик. Затем самолёты развернулись и ушли к себе.
Нерадостная картина. Если на нашем участке я помешал пилотам красиво зайти на цель, то наш центр и левый фланг получили «по полной программе»: поломанные деревья, воронки от взрывов, разорванные тела. Командую: «Птицын, бери «птичью стаю» и посмотри, как там командиры наши товарищи. Что-то предчувствие у меня, что центра и левого фланга у нас уже нет. Пробегись к левому флангу и пересчитай, кто живой, кто раненый. Отделение со мной. Быстро идём разбираться с нашим центром. Остальным занять позиции – сейчас немцы попрут».
Мы осмотрели наше воинство. Грустно, не стало комиссара и капитана. Много было раненых, а ещё больше убитых. Пушка оказалась целой, а вот расчёт пушки полёг. Метрах в пятнадцати от неё наблюдалась здоровая воронка. Лейтенант-артиллерист оказался жив, хотя был ранен – ему осколками повредило руку.
Я снял каску, почесал темечко и подумал: «Что ж, хотел подвигов, давай командуй. Шутки закончились! Сейчас при нашем слабом вооружении и оставшемся количестве бойцов всё зависело от правильной тактики. Тем более приказ держать мост никто не отменял. Надо удержать эту позицию, дав возможность эвакуировать раненых. И помирать не хочется, а, значит, надо выжить». Снова командую.
– Петров, Малеев, бегом на станцию, найти там лошадь или грузовик, в общем, всё, что движется, и срочно сюда. У нас пара телег есть, их бойцы хозвзвода вглубь леса оттянули. На них будем наших раненых увозить, пока на станции эшелоны стоят.
– Есть, товарищ старший лейтенант.
Парни убежали, а я командую дальше.
– Любов бери ещё 10 человек, окажите всем первую помощь… Стоп. Оказывайте тем, кому можно её оказать. Тяжёлых не кантуйте – пусть спокойно лежат – не довезём. Всех, кто уцелел или легкораненый, направляй сюда. Оружие, что найдёте, патроны убитых – всё тащите на наш фланг. Позицию будем держать справа от моста.
Затем подумал, как определить сразу – тяжёлый или нет? Кричу вдогонку: «Любов, всем оказывай». Затем обращаюсь к артиллеристу.
– Лейтенант, пушка цела, снаряды есть, наводить сможешь?
– Цела, снаряды вон в ящиках лежат, наводить смогу, но пушку, желательно, перетащить.
– Согласен, бери бойцов, командуй.
Тут мне на глаза попался красноармеец из заслона. Гномов в кино видел – этакие квадраты. Вот такой квадрат, только под 180 сантиметров росту, я и увидел.
– Фамилия?
– Рядовой Лосев… Тимофей.
– Лосев, говоришь. Оправдываешь ты свою фамилию – здоровый бугай!
– Кузнец я и всё наше семейство – потомственные кузнецы. Сибиряки мы, товарищ старший лейтенант.
– Значит, впрягайся в пушку и тащи её, куда лейтенант определит.
Реально сам потащил, но вшестером её быстренько перетянули метров на тридцать вправо от моста.
«Если танки попрут, то вся надежда на противотанковые ружья. Хорошо, что все они целыми остались, да пушка своё слово ещё скажет», – подумал я. Все-таки для успокоения себя и защиты левого фланга я отправил на другую сторону дороги человек двадцать с ПТРом и пулемётом, а мы снова залегли на наши позиции под деревья. В строю была сотня бойцов, и человек сто имели ранения разной степени тяжести.
И немцы попёрли. Стали считать один, два, три… На нас выкатилось 14 танков «Pz-III» – рота. За ними поднялась и двинулась цепь пехотинцев.
Кричу: «Снайпера, отстреливайте унтеров и офицеров. Расчёты ружей, по танкам стрелять по готовности. Старайтесь в бок попасть или по гусеницам», – хотя бронебойщики лучше меня знают, куда надо стрелять. Вот так, командуя громким голосом, уверенность и появляется. Поорал, кипиш навёл, вроде вжился в роль.
Начали бахать противотанковые ружья.
«Мимо бьют, что ли?» – подумал и сам дал несколько коротких очередей из пулемёта. Пехота прилегла. А то уж, как-то быстро они бегут. Со всех сторон слышится ружейный бой – наши бойцы стреляют и немцы. Что же, кто-то из немцев уже не встанет. Танки стреляют, в основном, по старой позиции пушки – сыплются сучья деревьев, и разлетается земля из новых воронок. Получается, что не увидели немцы, как мы пушку перетащили. Тут «сорокопятка» разродилась выстрелом. Встал, задымился немец, полезли из башни чёрные фигурки. А мы их из винтовочки постреляем! Того, кто вылез сверху, снял наш бурят, а остальные, возможно, под танком залегли.
Танки нас расстреливают, хотя снаряды улетают дальше в лес. А я лежу и мыслю: «Это же хорошо, что речка илистая. Танки точно увязнут, если станут её форсировать. Однако слишком быстро едут, а мы мажем. Ёлки-палки, как же страшно-то, когда на тебя танки прут!» Но, когда танки подкатились метров на 300, наши наводчики пристрелялись или, просто цели ближе подкатились, но мы начали попадать. В общем, остановилось на поле ещё три танка, а «сорокапятка» четвёртый подбила.
Пехота врага короткими перебежками, периодически залегая, уверенно приближалась к нам. Но всё-таки 100 ружей, это тоже не шутка. Настреляли мы порядка сотни солдат. Ещё два танка остановились, закрутившись на месте, выписывая сложные эллипсы из-за соскочивших с катков гусениц. Народ кричит.
– Все, братцы, похоже, выдохлись фрицы!
Танки стали пятиться, сдавая задним ходом и постоянно стреляя, пехота тоже побежала назад. Немцы вошли под прикрытие леса, оставив на поле боя три лёгких танка и семь посерьёзнее. У леса они стали выстраиваться в линию.
«Бойцы, фрицы сейчас нас расстреливать будут, поэтому скрытно все отходим метров на триста вглубь леса!» – скомандовал я.
Точно. Изготовившись, танки начали артподготовку, а мы ушли на восток. Перепахали немцы наши позиции, да кучу дров наломали, так что от окопов наших ничего и не осталось, зато появились воронки и засеки из стволов упавших деревьев. Плохо было то, что от попадания вражеского снаряда сдетонировал ящик наших. В общем, после взрыва, пушки у нас не стало. Снова командую.
– Сержант Птицын, пробегись по позициям и узнай, что с потерями! Все, что есть из патронов в телегах и у убитых собрать и выдать личному составу.
Нас выручил боезапас, который был оставлен заслону. Пулемётные диски, патроны к винтовкам и гранаты. Всё это имущество было перераспределено между бойцами.
Солнце только перешло зенит, и день казался бесконечным. Далеко в стороне слышался гул самолётов, летящих подавлять очаги сопротивления, а потом возвращающихся назад. Прискакали два кавалериста – рядовой и капитан, а за ними на четырёх подводах с сеном подтянулись колхозники. К подводам была привязана пара свободных лошадок.
«Военные лошадки, непривычны к телегам, – заметил Филиппов, – ну да, какие есть».
Я вышел встречать начальство. Доложил по форме, обрисовав ситуацию. Скомандовал грузить на подводы раненых, пока немцы снова обстреливать не начали, при этом, переписывая фамилии, звания и номер части наших бойцов.
«Капитан Нефедов Валерий Васильевич, – представился кавалерист, – вижу ваши дела, десяток танков и самолёт умудрились сбить. Как сбили-то?»
«Расстрелял из пулемёта лётчика, когда он заходил на бомбометание», – ответил я.
